Деян Айдачич

О турцизмах в русских и украинских переводах сербской народной поэзии

Заимствованные слова в языке фольклора появляются, благодаря влиянию языков друг на друга, зафиксированному в записях прозаической, поэтической и речевой традиции. В сербской фольклорной поэзии, наряду с заимствованиями из других, славянских и не славянских языков, наиболее часто встречаются турцизмы - наследство многовекового присутствия на Балканах османских турок и их культуры. Частотность употребления турцизмов в сербском фольклоре обусловлена тематикой предания, местом записи, ориентальностью или деориентальностью языка, стилем народного поэта и пр. Разумеется, турцизмы в большей степени характерны для мусульманских фольклорных текстов, однако, встречаются и в областях с христианским населением.

Перевод турцизмов в сербских народных песнях из сборников Вука Караджича на русский и украинский языки - узко специфическая и недостаточно изученная проблема, связанная как с переводом заимствований в литературных и фольклорных текстах, так и с теоретическими аспектами взаимодействия двух культур, с представлением о Другом внутри своей культуры. Если переводчик хочет показать, что определенное слово по происхождению не принадлежит языку фольклорного текста, он должен найти решение, как подчеркнуть его отличие от окружающих слов. Трудность перевода связана с тем, что Другой (здесь турок в балканском культурно-историческом контексте) для читателя-славянина, не имеющего того исторического опыта, о котором повествует сербская народная песня - Другой по-иному. Проблема, таким образом, сводится к вопросу, возможен ли адекватный перенос лексических и стилистических особенностей турцизмов, и как переводчик поступает со словом, пришедшим в сербский язык из турецкого, - «принимает» его как часть своего языка или «остраняет».

Переводчики выбирают одно из нескольких возможных решений:

1) заимствованное слово (турцизм) оставляют в оригинальном виде, сопровождая его (не всегда) пояснением;

2) заимствованное слово (турцизм) неадекватно переводится словом из языка перевода (русским или украинским);

3) заимствованное слово (турцизм) переводится диалектизмом или лексемой, употребляемой узкой этнической группой, которую читатель перевода воспринимает также, как сербы воспринимают турок;

4) заимствованное слово (турцизм) переводится точно словом из языка перевода (русским или украинским), причем, в переводе утрачивается отличие заимствованного слова (турцизма) от основного (сербского) языка песни.

Худшим из четырех переводческих подходов к тексту является второй. Ошибочный перевод турцизмов, встречающихся в сербских народных песнях объясняется недостаточной языковой и страноведческой осведомленностью переводчиков. Иногда ошибка не меняет смысл стиха, оставаясь в рамках терминологически родственной категории. Так, Юрий Венелин в работе «О характере народных песен задунайских славян» (1835) перевел название оружия - Сломи ми се пушка џевердане («Шеховић Осман». Караџић, VI, 5,89) как «пушка дамаска». Лука Шекара в недавно опубликованной книге «Сербская народная песня в русской литературе XIX века» дает следующий комментарий: «В нашей поэзии, правда, встречается и «дамаскиња ћорда», и «сабља димискија», но почти никогда не упоминается происхождение, «џефердари» - «ясныe» или «тонкиe»» (Шекара, 40). Случаются, однако, и более серьезные переводческие упущения, когда ошибка меняет смысл стиха и соответствующего отрывка песни. Так, строки «Па све главе пред цара износи / А цар Марку бакшише поклања» («Марко Краљевић и Мина од Костура») Гальковский понял совсем наоборот: он получает от царя, испугавшегося разгневанного Марко, выкуп, чтобы тот его оставил в покое, в то время как в тексте оригинала Марко отдает царю головы в качестве преподношения (Шекара, 317). К сожалению, в доступном нам издании переводов украинца Старицкого не хватает последних страниц двадцати, поэтому мы не могли проверить, воспринял ли Гальковский это прочтение от своего предшественника или ошибся самостоятельно.

Приведенные примеры ясно показывают, что незнание турцизмов становится причиной разного типа ошибок. Мы не ставили перед собой задачу изучить случаи ошибочного понимания переводчиками слов турецкого происхождения. Турцизмы всегда были проблемой, и переводчики нередко обращались к переводам на языки, которыми владели. Естественно, что часто заимствовались и ошибки, в таких случаях нужно исследовать переводы-посредники, например, когда речь идет о балладе «Хасанагиница». Следует подчеркнуть, что не все слова турецкого происхождения здесь одинаково значимы. Хатиджа Крневич, лучший знаток этого лирико-эпического произведения, пишет: «Трудность состоит в том, что мутные детали, связанные с плохо переведенными (в некоторых местах из-за размера) турцизмами имеют разные функции на уровне сюжета и отличаются по своей семантической важности. Внешние, статичные детали, понятные из контекста, не влияют на внутренний план и не нарушают когерентности целого» (Крњевић, 386). Далее автор приводит два неясных, по-разному трактуемых перевода последнего стиха песни. Мы остановимся на одном из них. Муж выгоняет жену из дома за то, что она не навещала его, пока он лежал больной в шатре, и, прощаясь со своими детьми, она дарит сыновьям золоченые ножи, дочерям платья дорогого сукна, а меньшому сыну: Њему шаље убошке хаљине (Караџић, «Пјеснарица», 80, 84). Вук Караджич, взявший эту песню из путевых записок Фортиса «Viaggio in Dalmazia» и отредактировавший ее, колебался между «убошке» и «свилене» (хаљине), а интерпретаторы этой баллады предлагали, вместо «убошке», и вариант «у бошчи хаљине». Востоков, принимая одно из решений Вука, перевел этот стих как: «Посылает одеяльце шелковое» (Шекара, 317).

В настоящей работе приводятся переводы турцизмов из сербских народных песен (сборники Вука Караджича), сделанные Востоковым, Пушкиным, Гальковским, Кравцовым (русский язык) и Старицким (украинский язык). В филологических исследованиях проблема турцизмов занимает второстепенное место. Мы ставим перед собой задачу выяснить, имеется ли разница в переводе в зависимости от лексикографических групп турцизмов. Можно предположить, что переводчикам и их восточнославянским читателям слова, обозначающие предметы и явления бытовой жизни турок и так называемых мусульман с Балкан менее известны, чем слова, обозначающие титулы турецкой знати или религиозные понятия.

Османцы принесли с собой новые обычаи и привычки, новые предметы и ремесла, новую одежду, сладости, чиновничью и военную иерархии - множество новых реалий, которые славянское население воспринимало вместе с их названиями. Так, некоторые турецкие слова, иногда несколько измененные, вошли в речь балканских славян как часть культуры властвовавшей Османской империи. Слова турецкого происхождения из сербских народных песен появляются в переводах на русский (ковер как перевод турцизма - серџада , корчма - хан, обычай - хадет) и украинский (здобич - шићар, гаман - ћемер, мiст - ћуприја, звичай - хадет, вистун - телал) языки. Приведем для иллюстрации переводы некоторых стихов.

Александр Востоков строку Дв’је је ћерце с пенџера гледаху из баллады «Хасанагиница» перевел (1827): «Из окна ее увидели две дочери», а Пушкин слово «пенџер» из строки Да врат ломи куле низ пенџере «перевел русским словом «окошко» - «Хочет броситься, бедная, в окошко». Роман Зморский в своем польском тексте слово «хабер» - Оде хабер од уста до уста («Сестра Леке капетана») перевел как «wiesc», Старицкий - «Про Росанду ходить чутка всюди», а в русском переводе Гальковского находим: «и пошла о ней молва по свету». Цар Сулеман јасак учинио Старицкий перевел как: «Сулейман заборону видав», а Гальковский: «Сулейман указ султанский выдал». Можно было бы привести множество таких примеров, для всех характерно то, что турцизм переводится лексемой из языка перевода.

При описании мусульманской семьи используются некоторые турецкие слова, которые, естественно, отсутствуют при описании родственных отношений у христиан. Так, в балладе «Хасанагиница» встречается слово «даиџа». Беркопец использует пушкинский перевод этого слова («Већ даиџа Пинторовић беже»), чтобы показать, как поэт опирался в этом случае на неправильный французский перевод Фортиса, где слово «даиџа» переведено как «ton frere» («А приехал брат твой Пинторович»), а не на прочтение Вука Караджича («ујак»), помещенное в сборнике «Мала простонародња славено сербска пјеснарица» (1814) (Беркопец, 433-434).

«Када», «кадуна» значит жена (супруга), а «була» значит женщина. «Кад кадуна р’jечи разумела» из «Хасанагиницы» Пушкин перевел: «Запечалилась бедна кадуна». Беркопец в работе о пушкинских переводах сербских народных песен пишет: «Все остальные переводчики слово «кадуна» не сохранили (у Востокова - «жена», у Мериме - «la dame» , у Гете - «di Frau», у Тальви - «di edle Frau» (Беркопец, 435). Востоков этот турцизм переводит словом «жена» (см.: Маројевић, 260, 263). Бодянский в своем прозаическом переводе дает вариант: «Как те речи мила услышала». Турцизм «када», сохраняется в некоторых других переводах, но чаще все же переводится русским или украинским словом. И слово «була» («Враг донесе булу удовицу», Караџић III, 2, 31) Кравцов перевел как: «Враг принес турчанку вдовицу» (Кравцов, 61).

Атрибуты церковной, чиновничьей и военной иерархии восприняты сербской культурой из турецкого языка: оџа, мујезин, везир, ага, кадија, паша, диздар, буљубаша, хазнадар, султан. Иногда возникают ошибки, например, путают значение лексем «хоџа» и «дервиш».

Этнонимы представляют собой весьма интересную лексическую группу с точки зрения перевода, поскольку часто содержат оскорбительный призвук, когда, например, турки называют сербов «влахами» или «каурами», а сербы называют «турками» не только этнических турок, но и всех мусульман. Выше приведен пример того, как этническое значение приобретают турцизмы («була» и «кадуна»). В песне «Сестра Леке капетана» говорится о несравненной красавице Росанде: «Ни бијеле буле ни влахиње / Нити има танане латинке» (Караџић). Михаил Старицкий перевел это на украинский язык как: «Нi з волохiнь, нi з туркiвень бiлих / Нi з чорнявих та струнких латинок», а Гальковский на русски перевел это как: «Не бывало этакого чуда:/Ни такой турчанки, ни влашки/ Не бывало и такой латинки».

К герою песни «Бановић Страхиња» обращены оскорбительные слова: «Копилане, Страхинићу бане! А што си се, влашће премислио?». Старицкий находит необычное решение, заменяя этноним «копилан» другим этнонимом»: «Гей кгауре, гей Страхине бане!», а во второй строке оскорбительный этноним «влашче» опускает: «Що ти це собi еси замислив?». Кравцов точно переводит первую строку как «Недоносок, Банович Страхиня», а во второй заменяет этноним существительным «сволочь». Строка «Бе не лудуј каурине Марко» (песня «Краљевић Марко познаје очину сабљу», Караџић, II, 57) в русском переводе звучит так: «Полно врать тебе, гяур ты Марко» (Кравцов, 29, 105).

Некоторые турецкие слова употребляются весьма широко наряду с сербскими или даже их замещая. Например, лексемы турецкого происхождения, обозначающие цвета: калчинаст, чивит, џевераст, мавен, јапунџа, мор, мави-мавен (синий), меневиш (сине-фиолетовый), ал, аласт (ярко красный, алый). Переводчики не всегда понимают, что речь идет о цвете. Так, в песне «Бановић Страхиња» одежда описана как «меневиш чакшире» (Караџић, II, 44,209). Старицкий перевел это неточно как «шаровари пишнi», а Кравцов точно - «алые чакширы», сопроводив пояснением: «штаны короткие, чуть повыше колен» (Кравцов, 591).

Названия масти лошадей в сербском языке и в народных песнях часто образованы от лексем, обозначающих в турецком языке цвета, с прибавлением лексемы «ат»: ђогат (светло-сивый), алат (гнедой), дорат, чилаш (пегий или светлый, серый в яблоках). Строка На турскога ђога узјахао (Караџић, II, 52, 117) переведена как «На коня турецького сiда», причем опущена лексема, обозначающая масть (Старицкий, 293). При переводе строки «Довати се помамна ђогата» (Караџић, III, 2, 140) Кравцов неточно передает название масти: «Своего взял доброго гнедого» (Кравцов, 61, 139): «ђогат» значит «светлый», «белесый». Строку «Па одскочи од коња чилаша» («Женидба краља Вукашина») Старицкий переводит как «З Ябочила скочив вiн до-долу», опуская светло-пегую масть лошади, а Гальковский, по-видимому, вслед за своим предшественником пишет: «Соскочил поспешно с Ябочила».

Междометия и приветствия также представляют турецкий язык на Балканах. Украинец Старицкий переводит «Те му селам турски називаше» как «Поздоровкавсь по турецьi з турком». Переводчик не использует турецкое слово «селам». Слова, которые произносит разгневанный Королевич Марко, прогоняя Алил-агу («Иди бедо, аратос те било»), Гальковский переводит как: «Отвяжись ты от меня, проклятый!» (Кравцов/Гальковский, 32, 43).

Турцизмы в сербском языке несут большую стилистическую и поэтическую нагрузку, причем их функция не сводима к этнической нюансировке языка. Об этом прекрасно писал Новак Килибарда в небольшой работе «Поэтическая функция турцизмов в народном эпическом творчестве»: «Если бы песню «Омер и Мерима» освободили от турцизмов, ее красота была бы нарушена. Для нашего читателя она потеряла бы куда больше, чем вообще утрачивает поэтическое произведение при переводе на любой язык».

Заключая доклад на достаточно узкую тему перевода сербских народных песен на русский и украинский языки, следует отметить, что проблема адекватной передачи турцизмов связана с проблемой языковой презентации иной культуры, которая, как культура неславянская, достаточно далека от сербской. Лексикографический взгляд на эту проблему позволяет утверждать, что одни лексические группы переводятся чаще, а другие реже, особый интерес представляет перевод этнонимов. Исследование, начатое в настоящей работе, может быть продолжено как за счет дальнейшего изучения восточнославянских переводов сербской народной поэзии и их сравнения с возможными переводами-посредниками, так и переводами фольклорных текстов с заимствованными словами из других языков.

Литература

• Беркопец, О.: Пушкинские переводы сербохорватских народных песен, Slavia, 14/3, 1937, 416-440.
• Гольберг, М.: Сербська народна балада "Хасанагиница" в перекладах Якова Головацького і Леоніда Первомайського, Хай слово мовлене інакше...: Проблеми художнього перекладу, Київ, 1982, 119-135.
• Килибарда, Новак: Поетска функција турцизама у народној епици, Легенда и поезија, Београд, 1976.
• Крњевић-Диздаревић, Хатиџа: "Жалосна пјесанца" о племенитој Хасанагиници : тамна места, Књижевна историја, Београд, 28, 1996, 100, 375-397.
• Маројевевић, Радмило: Први руски препеви Хасанагинице (песничка полемика Востокова и Пушкина), Анали Филолошког факултета, Београд, 19, 1992, 257-264.
• Шекара, Лука: Српска народна пјесма у руској књижевности 19. вијека, Бања Лука - Српско Сарајево, 2000.
• Гуць, М.: Сербохорватська народна пісня на Україні, Київ, 1966.

Источники

• Караџић, Вук Стефановић: Српске народне пјесме, Београд.
• Кравцов, Николай: Сербский эпос, редакция Н. Кравцова, Москва, 1933.
• Старицкий, Михаил: Сербскиі Народні Думи і Пісні, Киев, 1876.