Любовь А. Феоктистова

Этнолингвистические исследования в уральском университете

Статьи сотрудников Уральского университета (сокращенно – УрГУ, г. Екатеринбург) уже не раз печатались на страницах журнала «Etnolingwistika»: см. совместную публикацию Е. Л. Березович и Д. П. Гулика в 14-м номере, а также статьи Е. Л. Березович и Ю. С. Костылева соответственно в 16-м и 17-м номерах. Эти публикации не были чем-то случайным, «спорадическим» ни в научной деятельности самих авторов, ни в деятельности того исследовательского коллектива, членами которого они являются, – коллектива кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ. Цель настоящих заметок – познакомить читателя с другими работами представителей екатеринбургской (или уральской) школы, имеющими, как и названные выше, этнолингвистическую направленность.

Ежи Бартминский, говоря о предмете этнолингвистики (о котором, как известно, до сих пор нет единства во мнениях), указывал на возможность двоякой трактовки элемента этно- в названии этой дисциплины: предметной (объектом изучения является язык или речь какого-либо этноса и в конечном счете сам этнос как носитель языка) и субъектной (этнос, не переставая быть объектом изучения, в то же время рассматривается как познающий субъект, создатель и носитель некоторой области знаний, «наивной» картины мира) (см. Bartmiński 2004: 10–11; 2005: 34). В исследованиях екатеринбуржцев в той или иной степени реализуются оба подхода (в отдельных случаях можно говорить и об их совмещении); некоторые из работ, таким образом, вполне соответствуют взятому славянской этнолингвистикой курсу на «субъектную реконструкцию» культуры по данным языка (см. Bartmiński 2004: 10).

Если же обратиться к вопросу об истории (или традициях) исследований в области этнолингвистики на Урале (в Екатеринбурге), то нужно будет отметить не только возможность сосуществования двух подходов, но и наличие преемственной связи между ними: рассмотрению духовной культуры народа в зеркале языка («субъектный» подход) предшествовало изучение его истории методами лингвистической реконструкции («предметный» подход)^[1].

Данные исследования никогда не носили чисто «кабинетного» характера, важнейшей базой для них были и остаются собранные в полевых условиях материалы: уже 45 лет при кафедре действует самая крупная в стране топонимическая экспедиция, обследовавшая территории севера Европейской части России (Архангельская и Вологодская области), Среднего и Полярного Урала, отдельные зоны Западной Сибири, а также Кировской, Костромской, Ярославской областей и др. Экспедиция давно уже перестала быть только топонимической и, помимо местных географических названий, занимается сбором других разрядов ономастики – в первую очередь прозвищной антропонимии, астронимии, хрононимии, а также диалектной лексики. На протяжении последних 15 лет делаются записи этнографической информации (сведений по народному календарю, народной медицине, обрядности и т. п.). На основе собранного материала был издан 7-томный «Словарь русских говоров Среднего Урала» (1964–1987) и том дополнений к нему (1996); в настоящее время ведется работа над многотомным «Словарем говоров Русского Севера» (уже вышли в свет т. I (А–Б) – 2001, т. II (В) – 2002, т. III (Г–Ж) – 2005).

С учетом сказанного можно заключить, что научные поиски екатеринбуржцев оказываются в известной степени близки Московской школе этнолингвистики, которая «ma nastawienie wyraźnie historyczne, kieruje swoje zainteresowania ku najstarszym okresom w dziejach narodów słowiańskich i na dziedzictwo przeszłości w ich dzisiejszej kulturze (opisywane pod hasłem “żiwaja starina”)» (Bartmiński 2004: 12).

Одной из особенностей проводимых в Екатеринбурге исследований, чертой, придающей им местный колорит и даже некоторую экзотичность на фоне этнолингвистики славянской, является то, что «предметный» и «субъектный» подходы, о которых шла речь выше, прилагаются не только к славянской (в данном случае русской) языковой традиции. Значительный вклад в изучение истории уральских народов и языков, как живых (многие из которых до недавнего времени оставались бесписьменными), так и вымерших, вносят работы А. К. Матвеева и нескольких поколений его учеников, посвященные анализу языкового субстрата и заимствований (как в лексике, так и в топонимии) на территории Русского Севера, Урала и Западной Сибири. В этих работах на основании комплексного анализа решаются вопросы лингвоэтнического районирования указанных территорий. См. в первую очередь статьи и монографии А. К. Матвеева (2001, 2004), цикл публикаций этого же автора о расселении летописной мери в «Вопросах языкознания» и в «Известиях Уральского университета» (серия «Гуманитарные науки»), а также статьи в сборниках «Вопросы ономастики», «Ономастика и диалектная лексика», «Этимологические исследования», «Финно-угорское наследие в русском языке», в которых нашли отражение результаты исследований (кандидатских диссертаций) О. В. Вострикова, Г. В. Глинских, Л. Г. Гусевой, М. Л. Гусельниковой, Е. Э. Ивановой, Н. В. Кабининой, М. Т. Муминова, М. Н. Нечай, О. А. Теуш, О. В. Смирнова, Л. А. Субботиной, А. А. Фомина, Н. В. Хромовой и др.

Особое место среди работ по языку и культуре аборигенных народов Севера занимает монография Т. Н. Дмитриевой (2005) по топонимии одного из регионов проживания коренного населения Западной Сибири – казымских ханты и лесных ненцев. Данная работа от упомянутых выше отличается тем, что совмещает в себе синхронный и диахронный подходы к анализу иноязычного (инославянского) не только по происхождению, но и по сфере бытования материала. Кроме того, к анализу широко привлекаются данные этнографии и фольклора, что позволяет представить традиционную культуру ханты (как материальную, так и духовную) и выявить специфику репрезентации (или, точнее, степень представленности) этнокультурной информации в топонимии.

На стыке диалектной семасиологии, лингвогеографии и контактологии находятся работы О. В. Мищенко. Автором поставлена масштабная задача описания путей и способов формирования лексического состава северно-русских говоров на примере нескольких тематических групп – названий бытовых емкостей, изделий из теста, деревьев и участков леса, а также метеонимов. О. В. Мищенко разработала оригинальную методику, направленную на выявление исконного (общеславянского, древнерусского или собственно русского) и заимствованного, а также унаследованного из «материнских» говоров и северно-русских инноваций в лексической сфере и в области семантики. Это, в свою очередь, позволяет не только внести уточнения в существующие представления о расселении финно-угорских и самодийских народов по территории Русского Севера ко времени прихода на нее русских и о путях русской колонизации, но и установить различия в понятийной сетке (членении отдельных фрагментов картины мира) носителей разных языков, выявить некоторые культурные заимствования (не только усвоенные русскими от финно-угров и тюрков понятия, но также предметы и технологии их изготовления).

Вообще, наблюдения над различиями в освоении тех или иных внеязыковых феноменов представителями разных этносов нередко встречаются в этимологических и семасиологических работах екатеринбуржцев. Так, например, высокую частотность в северно-русской топонимии «верхних» и «нижних» гидронимов А. К. Матвеев объясняет радиальным видением географического пространства, свойственным земледельцам; отсутствие такой корреляции в финно-угорской по происхождению топонимии (где фиксируется только топооснова со значением ‘верхний’) свидетельствует, по его мнению, о маршрутном видении у аборигенов Русского Севера – рыболовов, охотников, оленеводов (см. Матвеев 2000: 7–9). Здесь мы вплотную подходим к исследованиям, в которых «этнический» компонент трактуется субъектно (этнос как субъект наивно-языковой концептуализации мира).

Система ориентации русских в географическом пространстве, его восприятия и взаимодействия с ним, а также концепция сакрального пространства получают подробное и целостное освещение в известной не только в России, но и за рубежом книге Е. Л. Березович «Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте» (2000а)^[2]. В ней описана методика извлечения этнокультурной информации из языкового (топонимического) материала, сделаны важные шаги для раскрытия этнокультурного потенциала русской топонимии и показано ее своеобразие как источника информации о географическом пространстве в сравнении с данными других культурных кодов (в первую очередь, фольклора). В своих более поздних работах автор «достраивает» получившуюся модель пространства на материале апеллятивной лексики (Березович 2002в), сосредоточив внимание на отдельных составляющих этого образа: ориентационно-локативной (2005а), мифологической (2002б), социальной (2003б) и, наконец, этнической (2002а, 2005в).

Занимаясь решением проблем методологического характера, Е. Л. Березович выходит на обсуждение вопросов, связанных с теорией значения имени собственного, и выстраивает схему (или модель) этнокультурной интерпретации топонимов (2001, 2003в), отталкиваясь от концепта онома в работе М. В. Голомидовой (1998). Данный концепт рассматривается с позиций понимающего сознания, а также с учетом прагматического компонента речевой деятельности и процесса номинации как ее составляющей. Согласно М. В. Голомидовой, концепт онома «не тождествен лексико-грамматической категории имени собственного, хотя и вбирает в себя языковую семантику имени собственного в качестве основного информационного стержня. ...специфика данной ментальной структуры заключается в том, что в ее организации языковая семантика смыкается с неязыковой информацией» (Голомидова 1998: 15), это совокупность языковых и неязыковых знаний о возможностях употребления онома.

В рамках культурно-ориентированного системного подхода к проприальному значению Е. Л. Березович указывает на два возможных направления семантического анализа – так сказать вглубь («вертикальное измерение» топонимической семантики, создаваемое иерархией семантических пластов, от поверхностных до глубинных) и вширь («горизонтальное измерение», которое факультативно и обнаруживается в фактах трансонимизации и аппелятивизации онома)^[3]. Составляющими «вертикального измерения» являются: внутренняя форма имени собственного, коннотация (особенно та, что связана с какими-либо мифологическими представлениями)^[4], семантическое поле, объединение семантических полей в рамках группы названий однотипных объектов внутри класса (разряда) онимов и в рамках всей системы наименований, относящихся к одному разряду (топонимии, антропонимии и т. п.).

Другие разряды имен собственных с позиций лингвистического антропологизма и когнитивизма рассматриваются в докторских диссертациях и монографиях М. Э. Рут (1992, 1994) – наряду с топонимами прозвищные антропонимы, астронимы, М. В. Голомидовой (1998) – различные виды искусственных наименований (обозначения природных объектов на незаселенных либо малозаселенных территориях, названия подземных карстовых полостей и вулканов, псевдонимы); в кандидатских диссертациях Ю. Б. Воронцовой (2002) – коллективные прозвища, Н. В. Шимкевича (2002) – коммерческая эргонимия.

М. Э. Рут обращается к изучению особого типа именования – образной номинации, ее отсубъектная направленность и задействованность в процессе называния конкретно-чувственного (а не абстрактно-логического) знания позволяют выявить основные мировоззренческие установки номинатора на основе анализа соответствующих ономастических моделей. «Совокупность образных моделей номинации определенного этноса (или другого социума) есть константа, проявляющаяся в любой сфере именования и отражающая картину мира этноса – субъекта номинации» (Рут 1992: 12). В центре внимания исследователя – система образных номинаций в ономастике Русского Севера как источник реконструкции концептов народного мировидения. М. Э. Рут выстраивает иерархию сфер образного отождествления (т. е. тех смысловых областей, которые служат источником для метафорического переноса): человек; семья; дом и двор; деревня; поле, луг; непосредственное природное окружение (неживая природа; животные; охота; рыбы и рыбная ловля; речное хозяйство; растения; лесной хозяйство), внешний мир (сюда с некоторой долей условности отнесены все реалии, не связанные непосредственно с жизнью деревни, крестьянским бытом). Данные предметные сферы, как нетрудно заметить, образуют своего рода концентрические окружности с помещенным в центре человеком, и выделяются исходя из принципа антропоцентризма человеческого мышления вообще и образного в частности.

С учетом степени номинативной активности сфер образного отождествления оказывается возможным определить набор концептуальных моделей, характеризующих общие представления носителей языка о месте человека в окружающей его действительности. М. Э. Рут приходит к выводу о том, что центральное положение в народной картине мира занимает концептуальная модель «мир = дом», которая ограничивает поиск образных моделей номинации кругом домашних предметов, орудий труда и продуктов деятельности крестьянина-земледельца. Заслуживают внимания рассуждения автора об эволюции описываемого типа номинации («практическая направленность основной концептуальной модели подавляет исходные мифологические установки, снижая их, давая им бытовые мотивировки» (Там же: 193)); интересны наблюдения над историей формирования северно-русской образной ономастики в ее взаимодействии с системами образных названий финно-угров и тюрков^[5].

М. Э. Рут показывает специфику традиционного и современного типов образной номинации, которые противопоставлены друг другу прежде всего по исходной установке номинатора: для крестьянина основной оказывается ориентация на чувственно-конкретное глубинное знание очерченного его собственной деятельностью круга предметов, для городского жителя – на чужой опыт, на некое общее совокупное знание, которое усвоено не в процессе личной деятельности, а опосредованно, через те или иные средства информации.

Сведения о функционирующих в северно-русском ономастиконе моделях прозвищной номинации дополняют результаты проведенного Ю. Б. Воронцовой (2002) анализа коллективно-территориальных прозвищ (названий жителей какой-либо территории, которые выполняют не идентифицирующую, а характеризующую функцию). Данный разряд онимов по самой своей природе весьма информативен в этнокультурном отношении: выделение в качестве объекта прозвищной номинации некоего социума осуществляется на фоне его оппозиции другому, а так как субъект номинации отождествляет себя с одним из этих социумов, то их противостояние осмысляется в основополагающих для народного сознания категориях «своего» и «чужого».

Ю. Б. Воронцова достаточно подробно рассматривает вопрос о соотношении коллективных прозвищ с этнонимами, типологическое сходство которых не раз отмечалось в научной литературе. Эта связь обнаруживается, в частности, в наличии среди коллективных прозвищ отэтнонимических производных (чудь белоглазая, зыряне, лопари, татары, немцы, французы и др.). Анализ таких «вторичных этнонимов» позволяет составить своеобразную этническую карту, существующую в сознании северно-русского крестьянина; прозвища, в основу которых положены обозначения коренных народов Русского Севера, оказываются еще одним источником выявления ареалов расселения древних племен. Кроме того, изучение коллективных прозвищ способствует уточнению существующих представлений о социально-этнографических группах, проживающих на исследуемой территории, об их границах и взаимоотношениях.

С диссертационным исследованием Ю. Б. Воронцовой смыкается несколько публикаций Е. Л. Березович и Д. И. Гулика, посвященных изучению языкового образа homo ethnicus на примере стереотипов русского (Березович 1999) и «чужаков», инородцев: для русских это чудь, «паны», татары (Березович 2000б), цыгане, а для англичан – цыгане и ирландцы (о стереотипах ирландца в английском языке, цыгана в русском и английском см. Гулик 1999, 2000). Объектом анализа являются собственно этнонимы, их словообразовательные и семантические дериваты, прозвищные этнонимы (этнические «клички») и др. Алгоритм систематизации мотивов номинации сами авторы определяют как составление «ономасиологического портрета» (см. Березович, Гулик 2002а, 2002б). Образы внешних врагов (какими для русских в разные периоды истории оказывались поляки, финны, японцы) на материале официально-деловых текстов XVII–XX вв. рассматриваются Ю. С. Костылевым (2005).

Вообще, для уральских этнолингвистов ономасиологический портрет стал одним из наиболее популярных способов представления результатов исследования, особенности и характер такого портретирования описаны в (Березович, Рут 2000). В структуре портрета в соответствии с представлением о ступенчатости процесса наивно-языковой концептуализации выделяются нескольких компонентов (уровней): это уровни фиксации тех или иных черт объекта, их последующей интерпретации и оценки – положительной или отрицательной в зависимости от содержания образа (концепта). Соотношение уровней, разумеется, может быть различным: «не продленный интерпретационным уровнем, уровень фиксирующий оборачивается простым фотографированием объекта» (Березович, Рут 2000: 36); мифологические представления – и древние и возникшие в новое время – могут стираться, тогда на первый план выходят объективные признаки предмета.

Особое внимание екатеринбуржцы уделяют воссозданию образа человека по данным русских народных говоров (нередко в сравнении с данными других форм существования языка). Итогом научных изысканий становится «портретная галерея» присущих человеку качеств и свойств: ума и глупости (Леонтьева 2003; Березович, Леонтьева 2004), лени и трудолюбия (Еремина (Макридина) 1999, 2003а), щедрости и скупости (Едалина 2004), – а также его нравственных ориентиров: отношение к труду и отношение к собственности (Еремина 2003б, 2006; Едалина 2004), порядочность (Березович 2003а). Данные работы выполнены на обширном языковом материале, покрывающем то или иное смысловое пространство: лексико-семантическое поле рассматривается в качестве «полигона» для проведения этнолингвистических исследований и отработки приемов анализа.

Общие принципы и методика этой разновидности концептуального анализа подробно изложены в статье Е. Л. Березович (2004а). Автор справедливо отмечает, что задача реконструкции языковой картины мира требует поиска надежных источников этнокультурной информации, которые бы представляли ее с наибольшей полнотой и обеспечивали возможность ее верификации: придание отдельному слову статуса “ключевого” нуждается в строгом обосновании, что может быть достигнуто путем расширения дискурсивного пространства и выхода в область макросемантики, оперирующей большими пространствами смыслов. Анализ семантических полей, по мнению исследователя, целесообразно вести в нескольких аспектах, соответственно выделяются несколько уровней полевой структуры: собственно семантический (работая на этом уровне, необходимо учитывать закономерности членения смыслового пространства, объем и относительную лексическую заполненность отдельных участков поля, взаимодействие со смежными полями); мотивационный (здесь показательны тематический диапазон и направление мотивации, набор и удельный вес принципов наречения), над этими двумя уровнями надстраивается третий – уровень культурной символики (предполагает сопоставление закономерностей языковой и культурной дистрибуции смыслов, вектора их взаимодействия).

Наиболее полное воплощение указанные принципы анализа материала прежставлены в монографии Е.Л. Березович (Березович 2007).

С указанных позиций осуществляется анализ диалектных названий насекомых (Кривощапова 2004, 2005), обозначений различных видов продуктов и категориальных свойств пищи (кислый, пресный, соленый, постный) (Пьянкова 2004а, 2004б, 2005 (соавт. Е. Л. Березович)), а также лексических единиц, содержащих в своем значении сему горения (Верхотурова 2004).

В кандидатской диссертации Л. А. Феоктистовой (2003в) на материале лексики с семантикой пропажи, исчезновения предпринята попытка выявить механизмы постижения абстрактных смыслов (как нашедшие отражение в языке, так и собственно языковые), намечаются контуры общей модели номинации абстрактного и описываются частные модели. Следует заметить, что избранная для анализа группа лексики представляет интерес и в этнокультурном аспекте в силу близости представлений об исчезновении (прекращении существования) и смерти: исчезновение концептуализируется как смерть, а смерть – как исчезновение (что не в последнюю очередь обусловлено действием языкового табу).

Особое место проблема взаимодействия языка и традиционной духовной культуры, языка и мифа занимает в диссертационной работе и публикациях И. В. Родионовой (1998, 1999, 2000, 2001, 2004), в совместных статьях этого автора с Е. Л. Березович (1996, 2000, 2002). В своей диссертации И. В. Родионова осуществляет комплексный анализ лексических единиц, производных от агионимов, в русских народных говорах, который позволяет выявить специфику народных представлений о персонажах и локусах библейско-христианской традиции и показать способы трансформации идей и образов «народного православия» в призме языка.

Автор выделяет несколько типов мотивации отагионимических дериватов: текстовый (т. е. соотносящийся с библейским текстом или текстами апокрифов), экспрессивно-оценочный и сакральный (обусловленный самим фактом принадлежности агионима к сфере сакрального), которые рассматриваются им как компоненты прецедентного значения библейского имени. Сопоставление данных компонентов со структурными типами вторичных номинаций (имя в исходной форме, отыменной дериват, атрибутивное сочетание и др.) и с результатами идеографической классификации материала позволяет наглядно представить механизмы экспликации некоего прецедентного (мифологического) содержания в языковой форме: см., например, оценочный компонент « имя в исходной форме « качества человека (например, христовушка ‘ласковое обращение к людям и животным’, иуда ‘бранное выражение’) или сакральный компонент « имя в исходной форме « травянистые растения (например, адам ‘лекарственное растение (горчичник?)’, богородица ‘растение тимьян ползучий’).

Анализ деривационных гнезд агионимов (гнездовой принцип положен в основу лексикографического описания материала, представленного в: Родионова 2004) вскрывает механизмы трансформации прецедентного значения имени, которой оно подвергается в процессе функционирования в диалектной среде (нередко под воздействием собственно языковых факторов, в том числе при аттракции к близким по звучанию апеллятивам, например Иаред, аред – ад, Лазарь – лазать, Пилат – пилить и под.).

Совсем иной ракурс проблемы соотношения языка и других культурных кодов (обрядового, фольклорного и др.) представлен в кандидатской диссертации Н. В. Гультяевой по лексике русских заговоров (2000б). Автор исследует заговорные формулы, определяет их место среди общефольклорных клише и роль в заговоре как особом типе текста, выявляет арсенал лексических средств, используемых для реализации функции магического воздействия в различных видах заговорных текстов.

Обзор работ екатеринбургских ученых не был бы полным без упоминания «Этноидеографического словаря говоров Среднего Урала» (ДЭИС), который является первым опытом репрезентации русской традиционной культуры (в ее региональном варианте) средствами идеографического диалектного словаря (и можно добавить – первым опытом составления диалектного словаря такого типа).

Словарь базируется на обширной картотеке полевых записей, сделанных топонимической экспедицией УрГУ, другим источником стали аудиозаписи этнографических экспедиций Свердловского областного дома фольклора. В основу Словаря положена идеографическая классификация, разработанная членами проблемной группы под руководством О. В. Вострикова (см. Востриков 1989, 1991, 2000; опыт работы над составлением ДЭИС обобщен в диссертации В. В. Липиной (2000)).

Цель Словаря – воссоздание языковой картины мира диалектоносителя, что, помимо прочего, отличает его и от московского этнолингвистического словаря «Славянские древности», и от издаваемого в Люблине «Словаря народных языковых стереотипов» (Słownik ludowych stereotypów językowych), в которых объектом лексикографического описания являются «не только и не столько языковые средства и способы выражения релевантных для культуры смыслов, сколько сами эти смыслы» (Толстая 1993: 49).

Единицей описания в ДЭИС является лексико-семантический вариант значения, выделяемый на основе анализа контекстных употреблений слова, для проверки результатов собственно лингвистического анализа используется метод атрибуции и описания фактов культуры, который представляет собой аналог метода компонентного анализа в этнографии. Единицы самого верхнего уровня классификации группируются в несколько тематических разделов: быт, труд, человек, природа, духовная культура и общество, – что, по мнению составителей, отражает структуру жизнедеятельности диалектоносителей (см. об этом Липина 2000: 52). В комментариях к разделам и подразделам приводятся этнографическая информация и фольклорные тексты, сведения этнографического характера содержатся также в собственно языковых примерах – иллюстрациях к словарным статьям. Авторы ДЭИС считают, что такой способ подачи материала позволяет увидеть мир человека традиционной народной культуры таким, каким он предстает в сознании самих носителей этой культуры, без деления на сферы ее бытования (язык, обряд или фольклор) (Там же: 205).

Подводя итог этому краткому обзору работ по этнолингвистической проблематике представителей екатеринбургской школы, попытаемся охарактеризовать их специфику в сравнении с этнолингвистикой московской, к которой данные исследования оказываются наиболее близки.

В рамках последней принято, вслед за А. Ф. Журавлевым, выделять два течения: «этимологическое» (Вяч. Вс. Иванов, В. Н. Топоров) и «диалектологическое» (школа Н. И. Толстого). Оба этих определения приложимы и к научным разысканиям екатеринбуржцев, которые также имеют преимущественно историческую направленность и проводятся главным образом на диалектном материале с широким применением методов лингвистической реконструкции и картографирования. Однако география поисков – Средний Урал и Русский Север – предопределила то, что объектом изучения становится этническая история и (или) культура не только славян (русских переселенцев), но и коренных финно-угро-самодийских народов (как живых, так и вымерших).

Своеобразие исследований в области этнолингвистики определяется также тем, нацелены ли они «на описание того или иного фрагмента традиционной культуры мира по данным разных культурных кодов, либо на выявление специфики отражения духовной культуры в языке (на фоне других культурных кодов)» (Березович 2000: 7–8). С учетом этого различают этнолингвистику в узком и широком смысле, указывая при этом на меньшую степень разработанности «узкого» подхода (Там же). Усилия екатеринбуржцев направлены как раз на развитие этнолингвистики в узком смысле (с акцентом на втором компоненте названия дисциплины). Немаловажно также то, что сотрудники Уральского университета – одного из крупных ономастических центров России – активно вовлекают в круг объектов этнолингвистического исследования данные ономастики. Это позволяет преодолевать сложившийся в современной науке дисбаланс между «проприальной» и «апеллятивной» этнолингвистикой.

 

Литература

• Бартминский Ежи, 2005, Некоторые спорные проблемы этнолингвистики, [в:] Бартминский Ежи, Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике, М., с. 33–38.
• Березович Елена Львовна, 1999, Русская национальная личность в зеркале языка: В поисках объективной методики анализа, [в:] Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург, с. 31–42.
• Березович Елена Львовна, 2000а, Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте, Екатеринбург.
• Березович Елена Львовна, 2000б, «Чужаки» в зеркале фольклорной ремотивации топонимов, «Живая старина», № 3, с. 2–5.
• Березович Елена Львовна, 2001, К построению комплексной модели топонимической семантики, «Изв. Урал. гос. ун-та. Гуманитарные науки», вып. 4, № 20, Екатеринбург, с. 5–13.
• Березович Елена Львовна, 2002а, Географический макромир и микромир в русской народной языковой традиции, «Славяноведение», № 6, с. 60–71.
• Березович Елена Львовна, 2002б, Демонический топос в призме русской народной языковой традиции, [в:] Признаковое пространство культуры, отв. ред. С. М. Толстая, М., с. 103–128.
• Березович Елена Львовна, 2002в, К структуре концептуального поля «Пространство» в русском языке (экстравертированные и интровертированные пространственные оппозиции), [в:] Язык. Система. Личность. Национально-культурные стереотипы сознания и их отражение в языке: Мат-лы докл. и сообщ. Всерос. науч. конф., Екатеринбург, 25–26 апреля 2002 г., Екатеринбург, с. 11–18.
• Березович Елена Львовна, 2003а, Аксиологические ориентиры в зеркале различных форм существования русского языка, [w:] Język w kręgu wartości: Studia semantyczne, pod red. J. Bartmińskiego, Lublin, s. 145–163.
• Березович Елена Львовна, 2003б, К языковому портрету русского «захолустья», [в:] ОДЛ, вып. 4, с. 47–59.
• Березович Елена Львовна, 2003в, Топонимическая этносемантика, [в:] Славянское языкознание. XIII Международный съезд славистов, Любляна, 2003 г.: Доклады российской делегации, отв. ред. А. М. Молдован, М., с. 19–34.
• Березович Елена Львовна, 2004а, К этнолингвистической интерпретации семантических полей, «Вопр. языкознания», № 6, с. 3–24.
• Березович Елена Львовна, 2004б, Образ пространства в языковой традиции: методика описания и некоторые результаты, „Etnolingwistyka”, nr 16, pod. red. J. Bartmińskiego, Lublin, s. 111–128.
• Березович Елена Львовна, 2005а, О способах выражения оппозиции «далеко – близко» в русской народной языковой традиции, [в:] Przestrzeń w języku i w kulturze. Problemy teoretyczne. Interpretacje tekstów religijnych, pod red. J. Adamowskiego. Lublin, s. 41–59.
• Березович Елена Львовна, 2005б, Теория коннотации в современной лингвистической семантике и ономастика, [в:] Ономастика в кругу гуманитарных наук: Мат-лы междунар. науч. конф., Екатеринбург, 20–23 сентября 2005 г., Екатеринбург, с. 10–13.
• Березович Елена Львовна, 2005в, «Чужие земли» в русском народном языковом сознании: прагматический аспект, «Вопр. ономастики», № 2, Екатеринбург, с. 70–85.
• Березович Елена Львовна, 2007, «Язык и традиционная культура: Этнолингвистические исследования», М., «Индрик», 600 с.
• Березович Елена Львовна, Гулик Дмитрий Петрович, 2002а, Ономасиологический портрет «человека этнического»: принципы построения и интерпретации, [в:] Встречи этнических культур в зеркале языка в сопоставительном лингвокультурологическом аспекте, отв. ред. Г. П. Нещименко, М., с. 232–253.
• Березович Елена Львовна, Гулик Дмитрий Петрович, 2002б, Homo ethnicus в зеркале языка: к методике описания, «Etnolingwistika», nr 14, s. 47–67.
• Березович Елена Львовна, Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2004, Языковой образ дурака: Этнолингвистический аспект, [в:] Язык культуры: Семантика и грамматика. К 80-летию со дня рождения академика Никиты Ильича Толстого (1923–1996), отв. ред. С. М. Толстая, М., с. 368–384.
• Березович Елена Львовна, Пьянкова Ксения Викторовна, 2005, Пищевой код в русской игровой лексике, [в:] Пир – трапеза – застолье в славянской и еврейской культурной традиции, М., с. 209–254. [Академическая серия. Вып. 17].
• Березович Елена Львовна, Родионова Инна Валерьевна, 1996, Библейские «локативы» в народной языковой картине мира (на материале русской диалектной лексики и топонимии), [в:] ОДЛ, вып. 1, с. 21–36.
• Березович Елена Львовна, Родионова Инна Валерьевна, 2000, Об асимметрии языковых и культурных стереотипов в свете проблемы ЯЗЫК И МИФ, [в:] Язык. Система. Личность, Екатеринбург, с. 11–22.
• Березович Елена Львовна, Родионова Инна Валерьевна, 2002, «Текст черта» в русском языке и традиционной культуре: к проблеме сквозных мотивов, [в:] Между двумя мирами: Представления о демоническом и потустороннем в славянской и еврейской культурной традиции. (Академическая серия. Вып. 9.) М., с. 7–5.
• Березович Елена Львовна, Рут Мария Эдуардовна, 2000, Ономасиологический портрет реалии как жанр лингвокультурологического описания, «Изв. Урал. гос. ун-та. Гуманитарные науки», вып. 3, № 17, Екатеринбург, с. 33–38.
• Варбот Жанна Жановна, 2002, [Рец. на:] Е. Л. Березович. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000, «Русский язык в научном освещении», № 2, с. 249–253.
• Верхотурова Ксения Сергеевна, 2004, Семантическое поле горения в русском языке, [в:] ОДЛ, вып. 5, с. 138–158.
• Воронцова Юлия Борисовна, 2001а, Территориальный сосед: свой или чужой? (на материале коллективных прозвищ Русского Севера), [в:] Лингвокультурологические проблемы толерантности: Тез. докл. междунар. науч. конф., Екатеринбург, 24–26 октября 2001 г., Екатеринбург, с. 29–32.
• Воронцова Юлия Борисовна, 2001б, К вопросу о номинативной дистрибуции коллективных прозвищ Русского Севера, «Изв. Урал. гос. ун-та. Гуманитарные науки», вып. 4, № 20, с. 87–92.
• Воронцова Юлия Борисовна, 2002, Коллективные прозвища в русских говорах: Дис. ... канд. филол. наук / Урал. ун-т, Екатеринбург.
• Вопросы ономастики (вып. 1–6 под названием Вопросы топономастики): Серия сб. науч. тр. 1962–1991, вып. 1–19, под ред. А. К. Матвеева (вып. 1–18), М. Э. Рут (вып. 19), Свердловск (Екатеринбург).
• Глинских (Липина) Вера Викторовна, 1998, О компонентном анализе в связи с составлением диалектного идеографического словаря, [в:] ОДЛ, вып. 2, с. 75–88.
• Голомидова Марина Васильевна, 1998, Искусственная номинация в русской ономастике, Екатеринбург.
• Гулик Дмитрий Петрович, 1999, Вторичные этнонимы и отэтнонимические дериваты английского языка в свете языковой картины мира, [в: ] ОДЛ, вып. 3, с. 81–96.
• Гулик Дмитрий Петрович, 2000, Языковой портрет «цыгана» (на материале русского и английского языков), [в:] Язык. Система. Личность, отв. ред. Т. А. Гридина, Екатеринбург, с. 38–47.
• Гультяева Надежда Валерьевна, 1998, Особенности словоупотребления в заговорных текстах, [в:] ОДЛ, вып. 2, с. 177–183.
• Гультяева Надежда Валерьевна, 1999, Язык заговора: основные параметры, [в:] ОДЛ, вып. 3, с. 241–246.
• Гультяева Надежда Валерьевна, 2000а, Лексическая мотивация в заговорном тексте, [в:] Язык. Общество. Личность, Екатеринбург, с. 48–57.
• Гультяева Надежда Валерьевна, 2000б, Язык русского заговора: лексика: Дис. на соиск. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Дмитриева Татьяна Николаевна, 2005, Топонимия бассейна реки Казым, Екатеринбург.
• ДЭИС – Опыт этноидеографического словаря русских говоров Свердловской области, сост. О. В. Востриков (вып. 1–5), В. В. Липина (вып. 6), Екатеринбург, 2000–2004– … (вып. 1 – Народный календарь; вып. 2 – Народная свадьба; вып. 3 – Народная эстетика. Семья и родство. Обряды и обычаи; вып. 4 – Досуг; вып. 5 – Магия и знахарство. Народная мифология; вып. 6 – Быт).
• Едалина Анна Александровна, 2004, Характеристика человека по его отношению к собственности в русских народных говорах, [в:] ОДЛ, вып. 5, с. 159–168.
• Еремина Марина Артуровна, 2003а, Лексико-семантическое поле «Отношение человека к труду» в русских народных говорах: Этнолингвистический аспект: Дис. на соиск. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Еремина Марина Артуровна, 2003б, Лексические способы выражения оценки в рамках семантического поля (на материале семантического поля «Лень/праздность» в русских говорах), [в:] ОДЛ, вып. 4, с. 77–85.
• Еремина Марина Артуровна, 2006, К реконструкции традиционных представлений о труде по данным языка (на материале лексико-семантического поля «Отношение человека к труду» в русских народных говорах), „Etnolingwistyka”, nr 18 [w druku].
• Костылев Юрий Сергеевич, 2005, Образ поляка в официально-деловых русских текстах XVII–XX веков, „Etnolingwistika”, nr 17, s. 69–98.
• Кривощапова Юлия Александровна, 2004, Номинативные особенности ЛСГ «Насекомые» (на материале русских народных говоров), [в:] ОДЛ, вып. 5, с. 169–179.
• Кривощапова Юлия Александровна, 2005, Домашние насекомые-паразиты в языке и фольклоре, «Живая старина», № 4, с. 40–43.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2002а, Вегетативная и физиологическая метафора в лексике концептуального поля «Интеллект человека», [в:] Язык. Система. Личность. Языковая картина мира и ее метафорическое моделирование: Мат-лы докл. и сообщ. Всерос. науч. конф. Екатеринбург, 25–26 апреля 2002, Екатеринбург, с. 70–73.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2002б, Метафора температуры в концептуальном поле «Интеллект человека», [в:] Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества, т. 8, Екатеринбург, с. 33–40.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2002в, Опыт установления границ концептуального поля «Интеллект» в лексике русских народных говоров, [в:] Материалы и исследования по русской диалектологии. I (VII). М., с. 277–286.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2003а, Интеллект человека в зеркале русского языка: Дис. на соиск. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2003б, Метафора зрительного восприятия в концептуальном поле «Интеллект человека», [в:] ОДЛ, вып. 4, с. 64–77.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2003в, Семантическая структура поля «Интеллект человека» в русском языке, [в:] Язык. Система. Личность. Екатеринбург, с. 108–119.
• Леонтьева Татьяна Валерьевна, 2004, Пространственно-динамические модели номинации интеллектуальных действий и характеристик человека в русских народных говорах, [в:] ОДЛ, вып. 5, с. 179–191.
• Липина Вера Викторовна, 1999, Структура диалектного идеографического словаря и приемы обнаружения лакун в его словнике, [в:] ОДЛ, вып. 3, с. 147–156.
• Липина Вера Викторовна, 2000, Региональный диалектный идеографический словарь: принципы построения и семантическая структура (на материале бытовой лексики говоров Среднего Урала): Дис. на соиск. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Макридина (Еремина) Марина Артуровна, 1999, Опыт анализа мотивной структуры концепта «Трудолюбие» в русских народных говорах, [в:] ОДЛ, вып. 3, с. 233–238.
• Матвеев Александр Константинович, 2001, Субстратная топонимия Русского Севера: В 3 ч., ч. 1, Екатеринбург.
• Матвеев Александр Константинович, 2004, Субстратная топонимия Русского Севера: В 3 ч., ч. 2, Екатеринбург.
• Мищенко Ольга Валерьевна, 2000а, Заимствованные названия внешних новообразований на деревьях в говорах Русского Севера, [в:] ФУН, вып. 1, с. 122–137.
• Мищенко Ольга Валерьевна, 2000б, Лексика лесных локусов в говорах Русского Севера: Дис. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Мищенко Ольга Валерьевна, 2002, Исконная и заимствованная лексика с семантикой ‘лес на болоте’ в говорах Русского Севера (семантический аспект), [в:] ФУН, вып. 2, с. 3–27.
• Мищенко Ольга Валерьевна, 2003, Лексика, обозначающая лесные массивы, в говорах Русского Севера: «свое» и «чужое», [в:] ОДЛ, вып. 4, с. 33–46.
• ОДЛ - Ономастика и диалектная лексика: Серия сб. науч. тр., 1996–2005–…, вып. 1–5–…, под ред. М. Э. Рут, Екатеринбург.
• Попова (Воронцова) Юлия Борисовна, 1999, Отэтнонимические коллективные прозвища как источник этнокультурной информации, [в:] Языковая концепция регионального существования человека и этноса: Тез. докл. к регион. науч.-практ. конф., Барнаул, с. 26–28.
• Пьянкова Ксения Викторовна, 2004а, Антропологический код в русской лексике брожения и скисания, [в:] Лексический атлас русских народных говоров. (Материалы и исследования.) 2001–2004. СПб., с. 54–64.
• Пьянкова Ксения Викторовна, 2004б, Метеорологический код в русской пищевой лексике, [в:] ОДЛ, вып. 5, с. 191–204.
• Родионова Инна Валерьевна, 1998, Центральная субъектная оппозиция христианства в народной языковой картине мира: опыт верификации (на материале русских народных говоров), [в:] ОДЛ, вып. 2, с. 148–157.
• Родионова Инна Валерьевна, 1999, К вопросу о трансформации библейско-христианской традиции в народной языковой картине мира, [в:] Язык. Система. Личность, Екатеринбург, с. 51–63.
• Родионова Инна Валерьевна, 2000, Имена библейско-христианской традиции в русских народных говорах: Дис. на соиск. … канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т. Екатеринбург.
• Родионова Инна Валерьевна, 2001, К вопросу о специфике отражения прецедентного текста на уровне языковых отономастических номинаций, «Изв. Урал. гос. ун-та. Гуманитарные науки», вып. 4, № 20, с. 64–68.
• Родионова Инна Валерьевна, 2004, Дериваты библейских антропонимов в народной языковой традиции (словарные материалы), «Вопр. ономастики», № 1, с. 121–144.
• Рут Мария Эдуардовна, 1987, Русская народная астронимия, Свердловск.
• Рут Мария Эдуардовна, 1992, Образная номинация в русском языке, Екатеринбург.
• Рут Мария Эдуардовна, 1994, Образная ономастика в русском языке: ономасиологический аспект: Дис. ... д-ра филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Рут Мария Эдуардовна, 2003, Русская народная астронимия на общеславянском фоне, [в:] Славянское языкознание. XIII Международный съезд славистов. Любляна, 2003 г.: Доклады российской делегации, М., 2003, с. 524–533.
• Толстая Светлана Михайловна, 1993, Этнолингвистика в Люблине, «Славяноведение», № 3, с. 47–59.
• Толстая Светлана Михайловна, Белова Ольга Владиславовна, 2002, Топонимия и картина мира: Е. Л. Березович. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000, «Живая старина», № 1, с. 52–54.
• Феоктистова Любовь Александровна, 2003а, Зрительное и слуховое восприятие исчезновения (на материале русского языка), [в:] Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности, вып. 1. Екатеринбург, с. 63–76.
• Феоктистова Любовь Александровна, 2003б, К анализу денотативного уровня концептуального поля «Исчезновение», [в:] ОДЛ, вып. 4, с. 85–95.
• Феоктистова Любовь Александровна, 2003в, Номинативное воплощение абстрактной идеи (на материале русской лексики со значением ‘пропасть, исчезнуть’): Дис. на соиск. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• ФУН - Финно-угорское наследие в русском языке: Серия сб. науч. тр., 2000–2002–…, вып. 1–2–…, под ред. А. К. Матвеева, Екатеринбург.
• Шимкевич Николай Валерьевич, 2002, Русская коммерческая эргонимия: прагматический и лингвокультурологический аспекты: Дис. на соиск. ... канд. филол. наук / Урал. гос. ун-т, Екатеринбург.
• Этимологические исследования: Серия сб. науч. тр., 1978–2003–…, вып. 1–8–…, под ред. А. К. Матвеева (вып. 1–7), Е. Л. Березович (вып. 8), Свердловск; Екатеринбург.
• Bartmiński Jerzy, 2004, Etnolingwistyka słowiańska – próba bilansu, [w:] „Etnolingwistyka”, nr 16, s. 9–27.
• Harvalik M., 2002, [Рец. на:] Е. Л. Березович. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000, „Slavia”, roc. 71, sesit 2, s. 204–207.
• Wojtyła-Świerzowska M., 2003, [Рец. на:] Е. Л. Березович. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000, „Onomastica”, rocz. XLVIII, s. 270–271.