М. А. Бобунова, И. С. Климас, С. П. Праведников, А. Т. Хроленко

Эвристический потенциал лингвофольклористики

 

В первой трети XIX столетия вместе с европейским романтизмом, становлением языкознания как самостоятельной области знания и формированием современного русского литературного языка возник интерес к языку русского фольклора. Тем, кто ощутил творческий потенциал народно-поэтического слова, был А. С. Пушкин, первым среди русских собратьев по перу ставший собирателем фольклора. Он убедил П. В. Киреевского начать грандиозное национальное предприятие – составление собрания народных песен. Тезис великого поэта – «…изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка» – оказался близким Н. В. гоголю, А. В. Кольцову, Н. М. Языкову, В. И. Далю, П. И. Якушкину, А. Ф. Писемскому, П. И. Мельникову-Печерскому и др.

Записи народной лирики и эпоса, сделанные выдающимися представителями русской культуры, стали ядром Собрания П. В. Киреевского, а язык устного народного творчества через их художественные произведения существенно повлиял на развитие литературного языка. Специальный (79-й) том “Литературного наследства” – “Песни, собранные писателями” – показывает роль русской литературы в освоении устной народной традиции, включая устно-поэтическую речь.

Собирательский подвиг П. Н. Рыбникова, А. Ф. Гильфердинга, Е. В. Барсова, Н. М. Лопатина и В. П. Прокунина, М. Г. Халанского обеспечил отечественной филологической науке базу эмпирического материала, на основе которого сложились концепции народно-поэтического слова А. Н. Веселовского и А. А. Потебни.

Столетие спустя, в 40-50-е годы XX в. начинается второй – теоретический – этап в изучении языка русского фольклора, связанный с именами П. Г. Богатырёва, А. П. Евгеньевой, И. А. Оссовецкого, А. В. Десницкой и др. Работы этих замечательных исследователей способствовали выяснению природы языка фольклора и определили пути последующей исследовательской работы в этом направлении.

Одним из итогов интенсивной работы стало понимание того, что изучение языка фольклора должно стать предметом специальной филологической дисциплины, названной лингвофольклористикой. Предложенный в 1974 г. А. Т. Хроленко термин обозначал суть подхода к изучению устно-поэтической речи – выявление места и функции языковых единиц в структуре фольклорного произведения, разработка и использование адекватных методов исследования.

Необходимость специальной научной дисциплины, изучающей язык фольклора, виделась не только в том, что она даст новые знания о природе фольклорного слова как элементе народно-поэтического произведения – это её основное, итоговое значение, – но и в том, что специальная научная дисциплина обусловливает поиск иного, интегрированного, методологического и методического подходов к устно-поэтической речи. Чёткая постановка проблем, поиски эффективных методов и методик исследования, необходимая координация творческих усилий тех, кто изучает язык фольклора, – одно это уже оправдывало бы существование лингвофольклористики.

Остановимся на опыте курских лингвофольклористов, исследовательские усилия которых сосредоточились на решении таких фундаментальных проблем, как семантика фольклорного слова (А. Т. Хроленко), фольклорная лексикология (И. С. Климас), фольклорная лексикография и создание словаря языка русского фольклора (М. А. Бобунова), территориальная дифференцированность языка русского фольклора («фольклорная диалектология») (С. П. Праведников).

В монографии А. Т. Хроленко «Семантика фольклорного слова» (Воронеж, 1992) были рассмотрены факторы, обусловливающие специфику фольклорной семантики, и проанализированы важнейшие аспекты фольклорного слова: парадигматический, оценочный, иерархический, символический и др. С этой книги начинается разработка идей фольклорной лексикологии и фольклорной лексикографии.

* * *

Слово в фольклоре не просто языковая единица: в нем, «как мушка в янтаре», воплотились восприятие и оценка нашими предками окружающего мира. Универсальность и культурная значимость слова в народной поэзии служат залогом многоаспектного изучения, поскольку сама «гносеология прошлых веков онтологична» [Колесов 1986: 10].

Вопрос о специфике слова в фольклорной сфере является одним из самых сложных для лингвофольклористов. Во-первых, это обусловлено неоднородностью словарного состава устной поэзии, объединяющей наряду с общерусской литературной основой элементы народных говоров: язык фольклора – это «сложное образование системного характера, определенный континуум, где диалектически сплавлены его образующие, то есть и конкретные народные говоры, и диалектный язык как система всех соответственных диалектных явлений, и общенародный язык в целом как метасистема русского языка…» [Осовецкий 1975: 68].

Во-вторых, к изучению лексикона фольклорных произведений нельзя подходить, как к литературному словарю, с позиций только синхронной или только диахронной лингвистики. Это конгломерат различных исторических напластований и современных для исполнителя обозначений различных понятий и реалий. В языке народной поэзии в каждый период ее существования равноправно функционируют новые и давно устаревшие для рядового носителя литературного языка элементы, и их использование естественно в условиях фольклорного текста, оправдано художественными задачами.

В-третьих, на формирование словарного фонда фольклора влияет специфика текста. В отличие от текста, создаваемого для решения собственно коммуникативных задач (разговорная, диалектная речь), здесь исследователь имеет дело с художественным текстом, нацеленным на выполнение эстетической функции. Это обусловливает возрастание влияния экстралингвистических факторов на формирование лексикона: жанровых канонов, в некоторых случаях учета индивидуальности исполнителя. Кроме того, как замечено многими исследователями, на выбор того или иного слова в устно-поэтическом тексте влияет необходимость соблюдения заданного ритма, рифмовки, что также расширяет границы лексикона, пополняет его единицами с определенными ритмомелодическими характеристиками, но нередко с непонятной семантикой – так называемыми «темными местами».

В-четвертых, периферийная зона словаря и особенно его «темная» часть может увеличиваться в связи с особенностями устного бытования фольклорных произведений и с издержками фиксации текстов. Такие явления, как порча текста, неточная запись, орфографические варианты (ср.: бела Марья и Беломарья , гусли-мысли и гусли, мысли ), свидетельствуют о несомненной остроте проблем отдельности и тождества фольклорного слова и о необходимости дифференцированного подхода к исследованию лексикона устной народной поэзии.

В-пятых, при анализе лексики фольклора важно учитывать принципиально иной характер системности разных языковых ярусов и их взаимосвязи. Специалистами отмечается особая роль словообразования, в частности, «сгущение» суффиксов субъективной оценки, многообразие композитных структур. Это проявляется на лексическом уровне богатством и разветвленностью рядов и гнезд однокоренных слов. Учет фонетических особенностей звучащей речи при записи текста свидетельствует о необычайно широком варьировании слова на звуковом ярусе. Специфичны и условия объединения слов в разного рода синтагмы, при многократном повторении превращающиеся в формулы, становящиеся фактами фольклорной фразеологии; часто отличны от нормативных валентные возможности лексем.

Слово как единица, объединяющая все языковые уровни, аккумулирует в себе их особенности, что является залогом иных, нежели в узусе, правил формирования и функционирования лексической системы.

Лексика фольклора своеобразна и в отношении объекта, и состава, и проявления лексикологических категорий.

Нами было проведено подробное исследование модификаций лексических единиц, которое показало, что варьирование в народной поэзии осуществляется в гораздо более широких пределах, чем в литературном языке и отдельных говорах. Оно является следствием не только системных чередований, но и отражает различные этапы развития языка, запечатленные в фольклоре, а также диалектные и интердиалектные особенности. Текстовые несовпадения связаны и с условиями фиксации устных произведений, с разными установками собирателей. Например, в записях северных необрядовых лирических песен из собраний А. И. Соболевского и П. В. Киреевского встречаются такие модификации слова изголовье , как взголовье, взголовья, зголовье, сголовья , включая диминутивы. Трудно сказать, как шел процесс образования и взаимодействия данных форм, какая из них первична. Если судить по частотности, наиболее активно употребляется зголовье . Является ли данное образование исходным, а взголовье (с актуализированной за счет приставки семой ‘верхняя часть чего-либо') и изголовье – позднейшими протетическими производными или, напротив, зголовье соотносится по происхождению с одним из них? Возможно также, что взголовье образовалось из предложно-падежного сочетания в изголовье .

Варьирование лексических единиц в фольклоре не должно затрагивать их функционально-смыслового тождества, единства образного потенциала. Варианты, как правило, употребляются в аналогичных текстовых условиях, имеют одинаковые линейные и вертикальные связи, нередко являются частью устойчивых словесных комплексов. Так, все модификации слова изголовье связаны с одними и теми же фрагментами песенного текста, которые можно определить как «ситуация бесприютного ночлега», «собирание девушкой перьев для постели», «приготовление постели для родственников и милого друга». Ср.: Я взголовья положу Да колоду дубовую! (Соб. II, № 334); В изголовьице – сыру Дубову колоду (Соб. II, № 345).

Большую часть формальных изменений слов в фольклоре необходимо отнести к лексикализации как способу пополнения словарного состава, они могут свидетельствовать о каких-то нюансах в осознании исполнителями внутренней формы слова. Фольклорное языковое сознание очень чутко относится к любым изменениям облика слова, которые обычно являются смысловым сигналом об изменениях в восприятии образа. В связи с этим специфично и выражение омонимии в народной поэзии: омонимы здесь гораздо «ближе» друг к другу, чем в узусе; они сознательно или бессознательно сопоставляются благодаря смысловым перекличкам, игре значений.

Стратификация лексикона устной народной поэзии осуществляется по двум главным принципам: (1) по принципу членения на ядро – «ключевые слова» – и периферию и (2) по принципу жанровой дифференциации. Жанровое своеобразие проявляется в составе и организации как всего словаря (и отдельных разрядов лексики), так и лексического ядра.

Ядерная лексика репрезентирует основные концепты фольклорной картины мира, среди которых есть и общежанровые, и жанрово специфичные. Лексическое ядро формируется из единиц с высокой текстовой и денотативной частотностью, обусловленной в первую очередь рангом слова в словаре. Однако количественный критерий недостаточен. Необходимо учитывать также деривационные связи лексемы, наличие синонимов и изофункциональных слов. Следовательно, ядерность определяется и в словаре, и в тексте.

Лексикон фольклора представлен разными разрядами слов: общеупотребительной лексикой, фольклоризмами, диалектизмами, архаизмами, просторечиями, окказионализмами и «темными» словами, – которые обладают определенными структурно-семантическими особенностями и по-разному соотносятся друг с другом. По нашим наблюдениям, у каждого из разрядов есть достаточно четко фиксируемая количественная «квота» в составе словаря: более 12 % лексики – это диалектизмы, около 5 % – архаизмы, 4 % – фольклоризмы и от 3 до 4 % – просторечные слова. Внутренняя организация разрядов жанрово специфична и по набору единиц, и по их моделям и структурным типам. Отмеченные модели и типы могут быть общими для народного эпоса и лирики (например, полипрефиксальные глаголы) или индивидуально жанровыми (например, в лирических песнях существительные с суффиксом — лив -, характеризующие человека). Некоторые структуры, по-видимому, свойственны языку фольклора в целом, они встречаются среди слов разных разрядов: это диминутивы, особенно с суффиксами – охоньк-/-ешеньк- , глаголы с префиксами вз-/воз- и другие. Анализ однокоренных слов в границах лексических разрядов позволил выделить в фольклорной языковой картине мира «участки, открытые для словообразования». Так, в лирике распространены слова с корнями – молод-, — мал-, — люб- ; для эпоса характерны гнезда слов с корнями – ех-, — тряс- и проч. В целом в былинах велика роль так называемой военной лексики, глаголов движения и т. п. Для народной лирики важнее наименования эмоций. оценочные характеристики персонажей и т. п.

Нами постулируется несомненное своеобразие лексикологических категорий в сфере русского фольклора. По сути дела, все виды парадигматических группировок слов нацелены на выражение универсального закона фольклорной эстетики – эстетики тождества. Омонимия (точнее, омофония) закрепляет в памяти исполнителя и слушателя некие звуковые образы, имеющие ассоциативный ореол, который воспроизводится даже при забвении реального смысла слова. Синонимия, понимаемая нами как возможность взаимозамены слов в аналогичных условиях. Демонстрирует функционально-семантическую общность самых различных по реальному денотативному содержанию лексических единиц; для фольклорного сознания гораздо важнее совпадение их образного потенциала. Антонимия – это утверждение единства через противоположность. Как правило, устойчивые, типовые для фольклорной сферы оппозиции построены на противопоставлении не прямых, узуальных значений слов, а той «приращенной» семантики, которая и является единственно важной в народной поэзии. Например, в лирике старый ‘не соответствующий требованиям' – молодой ‘соответствующий, адекватный'. Поэтому большинство оппозиций, при обобщении максимального числа контекстов их употреблений, можно рассматривать как оценочные, объединяющие члены со знаками «плюс» и «минус». Базовые антонимические оппозиции способны заменять друг друга, а также дополняться вторичными противопоставлениями, узуальными и окказиональными, которые, в свою очередь, тоже могут становиться устойчивыми.

Системные группировки слов в русском фольклоре строятся на принципиально иных основаниях, чем в общеязыковой системе в целом. Иначе и не может быть, поскольку в семантике фольклорного слова на первый план выдвигаются знаковость, символичность, оценочность, иерархичность и т. п. (см.: [Хроленко 1992]). Именно эти компоненты семантики и служат основой для формирования различного рода парадигматических связей слов в устной народной поэзии.

Своеобразие парадигматических группировок в фольклоре состоит и в их тесной связи, высокой степени взаимообусловленности. Так, антонимические элементы в силу частой совместной встречаемости начинают не противопоставляться, а сопоставляться, начинают функционировать как синонимы. В то же время члены одной синонимической парадигмы способны превращаться в антонимы, например, названия растительных реалий, которые замещают друг друга в контексте фольклорных произведений, подразделяются на «светлые» и «темные» символы, составляют оппозиции. В фольклорном тексте наблюдаются многочисленные случаи энантиосемии, или «омоантонимии», оксюморонов, то есть обыгрывания формальной и смысловой структуры слова.

Общеязыковые группировки слов не всегда (или редко) релевантны для языка фольклора. Многие антонимически противопоставленные в узусе слова в народной поэзии не оппозитивны, они служат для выражения идеи целого и в этом качестве фразеологизируются. Одни общеязыковые синонимы в языке фольклора не различаются ни по значению, ни по употреблению ( девушка, девочка, девица, девка ), другие, наоборот, получают своеобразные оттенки семантики, не зафиксированные нормативными словарями ( отец – батюшка – тятенька ).

Систематизация лексики в фольклоре определяется спецификой народного художественного мировосприятия, зависит от заданных констант построения языковой модели и сама строит их. Нельзя судить о системности языка фольклора в отвлечении от его реального бытования, текстового употребления. Применительно к народной поэзии понятия языка и речи тесно сливаются, так как язык фольклора – это «система в действии», она не может быть мертвой, застывшей, иначе сразу лишается своей питательной среды и становится непонятной. Таким образом, о лексикологических категориях в фольклоре можно говорить как о «речеязыковых», а это уже совершенно иной уровень системности.

* * *

К концу ХХ столетия современная отечественная лингвофольклористика многое сделала для того, чтобы основательно изучить фольклорное слово, его семантическую структуру, поэтические функции, текстовые связи, а также фольклорный текст (см.: [Артеменко 1977, 1988; Тарланов 1981, 1999; Хроленко 1981, 1992]) и вплотную приступила к разработке теории народно-поэтической лексикографии.

Словарная форма как тип издания все чаще привлекает самых различных специалистов, так как «по полноте, содержательности, точности и достоверности информации словари, бесспорно, занимают первое место среди других форм, представляющих данные в сжатом виде» [Герд 1997: 198]. Обращение к словарю дает читателю не только понимание отдельных элементов системы языка. «Словарь – это и средство познания мира – предметного или идеального, рожденного человеческим сознанием. Словарь – это долговременная память народа об этом мире, об этапах развития культуры и о ее ликах на определенном историческом этапе. Любой словарь в этом смысле – культурно-историческое и просветительское произведение» [Денисова 2000: 86].

Заметим, что целесообразность словаря языка фольклора сомнений у филологов никогда не вызывала. Еще Ф. И. Буслаев мечтал о лексиконе фольклорных эпитетов: «Полезно бы собрать все постоянные эпитеты для того, чтобы определить, в какие предметы преимущественно вдумывался русский человек и какие понятия присоединял к оным» [Буслаев 1992: 286]. Идея словаря языка фольклора, занимающего особое место в ряду других словарей, или хотя бы его отдельных выдающихся произведений неоднократно возникала в работах отечественных диалектологов и лексикографов (см.: [Орлова, Сологуб 1957: 25; Оссовецкий 1982: 31; Григорьев 1973: 46]). Однако эти идеи долгое время не были реализованы.

Отсутствие специального словаря устно-поэтической речи можно объяснить тем, что в виде части национального языка лексика фольклора находит отражение в филологических словарях разных типов – в нормативных толковых словарях, исторических, диалектных и т. д. С помощью стилистических помет, ремарок и толкований лексикографы обращают внимание на уникальность и своеобразие народно-поэтических слов, например:

Богатрь . Герой русских былин, воин, отличающийся необычной силой, удалью, мужеством и умом [МАС: 1: 101]

Жар-птца . Нар. — поэт. В русских народных сказках: волшебная птица со сверкающими, горящими, как жар, перьями [БТС: 300]

Полница; Поленца . Нар. — поэт. Богатырь (мужчина или женщина) в русских былинах, сказках [БТС: 899]

Глотчий. Фольк . Эпитет к слову щука [СРНГ: 6: 203]

Разрывчатый . Фольк. Эпитет лука [СРНГ: 34: 67]

Тем не менее, включение устно-поэтических лексем в традиционные словари не снимает проблем фольклорной лексикографии, потому что фольклорное слово не получает в ныне существующих словарях адекватного описания ни с точки зрения репрезентативности материала, ни в плане отражения семантико-функциональных особенностей. Все это утверждает нас в мысли о необходимости создания специального словаря языка фольклора, представляющего исключительно лексику устно-поэтических произведений и базирующегося на особых принципах описания народно-песенных слов для адекватного отражения фольклорной языковой картины мира. Такой словарь, хотя и соотносится с другими типами словарей (диалектными, этнолингвистическими, словарями языка писателей), занимает особое место в словарной типологии.

Начало фольклорной лексикографии мы видим в стремлении собирателей и издателей оснастить фольклорные сборники словариками местных и непонятных слов, предметными, именными и другими указателями, ориентирующимися на конкретные устно-поэтические тексты или отдельные фольклорные жанры. Также отмечены попытки каталогизации и систематизации фольклорных сюжетов, мотивов, символов, художественных сравнений и т. д.

Создание собственно лингвистических словарей – это принципиально новое направление, которое стало реализовываться лишь в последней трети ХХ столетия. Примером словарей такого типа являются семантический тезаурусный словарь, разрабатываемый под руководством С. Е. Никитиной (г. Москва) [Никитина, Кукушкина 2000], и словарь в виде сконцентрированного конкорданса, разрабатываемый курскими лингвофольклористами [Бобунова, Хроленко 2000].

Придерживаясь множественности подходов к лексикографическому описанию народно-песенной речи, мы предполагаем жанровое разнообразие словаря языка фольклора и создание системы словарей, представляющих разноаспектный анализ устно-поэтической лексики. Центральное место в этой системе займет полиаспектный словарь, совмещающий достоинства толкового, частотного, словообразовательного, сочетаемостного типов словарей и позволяющий выявлять особенности употребления народно-песенных слов и их художественные функции. На наш взгляд, такой словарь, аккумулирующий информацию о языковом богатстве этноса, даст объективное представление о лексической системе устно-поэтических произведений, выявит своеобразие слов, их устройство и смысловые обертоны, актуальность отдельных форм и выражений и явится средством познания мира, рожденного народным языковым сознанием. Полагаем, что словарь такого типа может быть полезен не только лингвистам, но и фольклористам, историкам, культурологам, которые найдут в словаре мощное эмпирическое подкрепление уже сформулированных положений, а также базу для новых разысканий.

В работе над словарем языка фольклора мы руководствуемся следующими принципами:

• опора на жанровую дифференциацию материала;
• основная единица описания – слово, семантика и функция которого определяются только в рамках и только средствами фольклорного текста;
• семантическая структура фольклорного слова специфична, следовательно, структура словарной статьи должна соответствовать этой специфике;
• в основу лексикографического описания должен быть положен учет всех связей описываемого слова с другими лексемами конкретного текста и всего корпуса привлеченных текстов.

Кратко обоснуем выделенные нами принципы.

Как справедливо заметил И. А. Оссовецкий, в фольклоре все преломляется в жанре, начиная со стиля и кончая конкретными языковыми явлениями, поэтому изучение фольклора вообще и его языка в частности возможно только в плане учета жанровых особенностей [Оссовецкий 1952: 97]. Действительно, жанровый подход к лексикографическому описанию позволяет увидеть своеобразие языкового материала, так как «одинаковых проекций у одинаковых слов в разных жанрах практически не бывает. Наличие проекций связано либо с различиями в вариантах культурно-языковой картины мира, которые свойственны жанрам и которые можно назвать «картинками» мира при одной культурной модели, либо с различием в культурных моделях и чаще всего – в их ценностных ориентирах» [Никитина, Кукушкина 2000: 20—21]. Все это, на наш взгляд, свидетельствует о необходимости создания на первом этапе работы одножанровых словарей.

Поскольку русский фольклор записывался в разных местах и в разное время, полагаем, что словари одного жанра тоже должны быть дифференцированы, например: словарь онежских былин, записанных А. Ф. Гильфердингом, словарь былин Кирши Данилова, словарь печорских былин и т. д. Единство всей русской культуры заметно нивелирует местные языковые особенности, но определенные тенденции пространственной дифференциации материала, как показывают наши исследования, существуют.

Второй принцип, утверждающий, что семантика и функция каждого слова определяются исключительно средствами фольклорного текста, можно считать главным. Именно такой подход к языку описания, когда семантическая информация в словаре не выходит за пределы знаний, задаваемых собственно фольклорными текстами [Никитина 1993: 65], принципиально отличает словарь языка фольклора от этнолингвистического словаря, который содержит не только фольклорные, но и этнографические сведения о слове.

Следующий принцип касается отражения в словаре семантики фольклорного слова. Эта проблема – наиболее сложная проблема лексикографии вообще, поскольку смысловые границы практически любого слова «могут быть очень широки, а иногда и не вполне определенны» [Виноградов 1977: 165]. По утверждению В. В. Виноградова, в языковой системе смысловая сущность слова не исчерпывается свойственными ему значениями, поэтому «проникновение в глубину семантики каждого слова по сути бесконечно» [Скляревская 1994: 23].

Исследователи фольклорного слова убеждены в том, что семантическая широта народно-песенных лексем отличается от «расширенности» аналогичных слов в нефольклорных формах речи. Если в литературном языке содержательная сторона слова развивается в направлении многозначности и накапливаемое качество структурируется по различным значениям, то в устно-поэтическом слове «семантическое богатство конденсируется в одном значении, что и приводит к расширению поля этого значения» [Хроленко 1992: 112].

Важным для понимания семантики фольклорного слова оказывается и введенное Д. Н. Шмелевым понятие диффузности, заключающееся в том, что отдельные значения слов, четко разграничиваемые в определенных позициях, в других случаях оказываются выступающими нераздельно [Шмелев 1973: 1: 77]. Диффузность значения фольклорного слова, по наблюдениям С. Е. Никитиной, проявляется в двух разновидностях: внешней и внутренней. Первый тип диффузности – размытость значения слова независимо от того, многозначное оно или нет – распространяется на значения разных лексем и обусловлен стремлением фольклорного сознания к отождествлению разных элементов мира, и, следовательно, разных элементов языка. Диффузность второго типа не выходит за пределы слова и связана с взаимопроникновением значений внутри многозначной лексемы [Никитина 1997: 362-363].

Еще одна особенность семантической структуры народно-песенного слова заключается в том, что ее компоненты организованы по принципу антиномий: фольклорные слова не только обозначают понятия и явления, но и реализуют семиотические оппозиции, не только строят фольклорный мир, но и оценивают его; многие лексемы совмещают прямое и символическое значение, собственное и иерархическое (ценностное); народно-поэтическое слово одновременно осуществляет видовую и родовую номинацию, при этом обобщенность лексемы в фольклорном тексте распространяется не только на класс однотипных реалий, но и на совокупность однотипных классов (об этом см. подробнее: [Хроленко 1979: 232-234]). Внутренняя антиномичность значения приводит к смысловой неопределенности народно-песенного слова и одновременно повышает его информативность.

Специфичность семантической структуры устно-поэтических лексем предполагает особый подход к их лексикографической обработке, основой которой должна стать соотносительность слов в фольклорном тексте. Реализацией этого станет учет трех аспектов – ассоциативности, валентности и идиоматичности. Под ассоциативностью понимается соотношение данного слова с другими словами той же части речи в пределах одного песенного контекста. Валентность – это способность слова вступать в словосочетания с другими словами, а идиоматичность – вхождение слова в устойчивые словесные комплексы.

Исходя из сказанного, словарь языка фольклора должен быть лексико-фразеологическим, учитывающим характер взаимосвязи отдельного слова со всем текстом и отражающим ассоциативные, валентные и идиоматические свойства устно-поэтического слова. В этом заключается суть выдвинутого нами четвертого принципа. В сумме указанные принципы обеспечивают адекватность лексикографического описания фольклорного слова.

Отражая своеобразную форму национального языка, словарь языка фольклора претендует на нетрадиционные решения в отборе заголовочных слов, в порядке их расположения и в структуре словарной статьи.

Полагаем, что при формировании словника и определении перечня заголовочных единиц подход должен быть не формальным, а функциональным. Поскольку в фольклоре регулярны модели, занимающие промежуточное положение между словом и формой слова, с одной стороны, а также словом и словосочетанием, с другой, в словнике должны быть представлены разные структурные типы заголовочных единиц. Наряду с центральной группой знаменательных слов, следует вычленять предложно-падежные сочетания – аналоги слов ( п|люби, на|выдванье ), устойчивые сочетания знаменательных лексем, характеризующиеся семантической цельностью ( хлеб | соль, щи|каша ) и другие синкретичные конструкции ( свято-Русь, стольнё-князь, атаман-больша, турец-сафьян ).

Словарь языка фольклора должен базироваться и на особых принципах расположения словарных статей для адекватного отражения фольклорной картины мира, которая делится на фрагменты («растительный мир», «животный мир», «оружие», «одежда» и др.), находящиеся друг с другом в сложных отношениях. Каждый фрагмент представлен определенной совокупностью концептов, которые реализуются с помощью лексем.

В качестве одного из возможных способов группировки заголовочных слов видится кластерный подход к описанию устно-поэтической речи. Под кластером понимается совокупность лексем различной частеречной принадлежности, семантически и / или функционально связанных между собой, которые служат для репрезентации того или иного фрагмента фольклорной картины мира. Термин «кластер» в таком значении был впервые предложен профессором А. Т. Хроленко и впоследствии использован курскими исследователями.

Например, в кластер «Животный мир» войдут обобщенные и конкретные наименования диких и домашних животных ( зверь; баран, волк, лань, собака ), слова, называющие специфические для этой группы детали ( грива, копыто, хвост ), прилагательные и наречия, образованные от зоонимов ( коровий, лошадиный; по-кониному, по-туриному ) или их характеризующие ( косматый, рыкучий; ступком ), глаголы, называющие характерные для животных действия ( заржать, облаять ), лексемы, связанные с зоонимами словообразовательными отношениями ( конюх, конюшня, коровница ), а также языковые единицы, «обслуживающие» кластер ( гнедой, буланый ) и т. д.

Большие кластеры при анализе мы членим на субкластеры, которые могут выделяться на разных основаниях и объединять слова по разным признакам (подробнее см.: [Бобунова 2004: 115-121]).

Хотя деление лексикона на кластеры не происходит без колебаний и компромиссных решений, кластерный принцип группировки слов представляется нам оптимальным. Он дает объективное представление о том или ином фрагменте действительности, отраженном в лексике устно-поэтического произведения, позволяет уточнять значения слов и определять степень их изофункциональности, демонстрирует особенности фольклорной морфемики и деривации и является надежной базой для сопоставительных исследований разного характера: для выявления территориальной, жанровой и этнической специфики языка народно-песенной речи.

Полагаем, что и словарная статья как основная композиционная единица словаря должна принципиально отличаться от словарных статей традиционных лексикографических изданий и иметь особое устройство для отражения семантической структуры, актуальных связей народно-песенного слова и его участия в поэтических приемах. В частности, словарная статья, имеющая параметрический характер, может состоять из следующих структурных частей: идентифицирующей, парадигматической, синтагматической, парадигматико-синтагматической, словообразовательной, функциональной, дополнительно-информационной.

Идентифицирующая часть включает указание на источник, заглавное слово, количество его словоупотреблений, дефиницию (если необходимо) и иллюстративный материал. Парадигматическая часть представляет варианты слова. Актуальные синтаксические связи отражены в синтагматической части словарной статьи, а вхождение слова в ассоциативные ряды представлено в парадигматико-синтагматической части. Словообразовательная зона является факультативной и актуализируется лишь при описании слов с затемненной семантикой. Участие слова в устойчивых поэтических приемах находит отражение в функциональной части словарной статьи. Завершается лексикографическое описание дополнительно-информационной частью, в которой мы выделяем три зоны: дополнительную, комментирующую и идентифицирующую. Такой структурированный подход позволяет создать многоаспектный образ слова и показать особенности его употребления в фольклорном тексте.

Осуществляя универсальные функции традиционных лексикографических изданий (справочную, систематизирующую, учебную и др.), словарь языка фольклора представляет собой полифункциональное лексикографическое произведение, которое в разных версиях может иметь разных адресатов.

Теоретически рассуждая, можно полагать, что у словаря языка фольклора возможны две основные группы читателей – (1) исследователи языка фольклора (фольклористы, лингвисты, культурологи и т. д.) и (2) те, кому народно-поэтическое слово интересно само по себе, те, кого именуют любителями народной словесности.

Словарь языка русского фольклора задумывался нами как словарь сугубо исследовательский, поскольку сама идея словаря родилась в процессе поиска результативных методов анализа в лингвофольклористических исследованиях. Однако первые же шаги в фольклорной лексикографии вызвали интуитивное ощущение, что в работе над словарем следует иметь в виду всех читателей книги о фольклорном слове. Лексикографический опыт убедил нас в целесообразности двух версий словаря языка фольклора: исследовательской (ИВ) и пользовательской (ПВ), которые создаются параллельно, но не синхронно из-за вполне объяснимого отставания второй – «комментирующей» – версии.

В нашем понимании исследовательская версия словаря преследует следующую цель – дать любому исследователю в области гуманитарного знания надежную эмпирическую базу изучения языка народной словесности. Версия должна отвечать следующим требованиям: быть жанрово дифференцированной (словарь языка былины, народной лирики, исторической песни, сказки и т. д.); основываться на четко определенном корпусе фольклорных текстов (онежские былины в записи А. Ф. Гильфердинга; былины в сборнике Кирши Данилова и др.); стремиться к максимально полному описанию всей лексики, представленной в устно-поэтическом произведении.

Структура словарной статьи в ИВ должна наглядно представлять семантическую структуру слова, его актуальные связи с другими словами в пределах строки, фрагмента, текста и гипертекста (корпуса текстов), а комментирующая зона обязана включать в себя объективную информацию – сведения об исполнителе, сюжете, месте фиксации и т. п. По сути ИВ – это строго лингвистический словарь со всеми достоинствами и ограничениями лексиконов этого типа.

Требования к словарю ПВ, на наш взгляд, иные. Цель данного лексикона – дать этнокультурный «портрет» слов, причем не всех, а только тех, которые относятся к числу опорных слов фольклорного текста и называют доминантные в эпической, лирической или сказочной картинах мира реалии, признаки, действия или состояния. Что касается чисто лингвистической стороны слова, то акцент в ПВ делается на семантическом и словообразовательном богатстве его смысловой структуры и формы как результата культурной аккумуляции, на способности быть основой поэтических приемов, на его предрасположенности к идиоматичности.

Думается, что практическая работа по реализации проекта словаря языка фольклора уточнит наше представление о версиях словаря и, может быть, обогатит идеей интеграции версий.

Работа над словарем языка фольклора, который в процессе создания становится своеобразным инструментом анализа народно-песенной речи, и осмысление результатов лексикографической практики способствовали разработке комплекса оригинальных методик, суть которых сводится к смене фокуса внимания исследователя от общего к частному.

Методика доминантного анализа помогает оценить всю совокупность лексем данного гипертекста с выделением ядерных языковых единиц, методика кластерного анализа позволяет описывать и анализировать отдельные тематические группы слов. На основе методики сжатия конкорданса строятся словарные статьи, отражающие актуальные текстовые связи фольклорного слова и имеющие единообразную параметрическую структуру, а методика аппликации словарных статей обеспечивает корректное сопоставление словарных описаний путем их мысленного наложения для выявления черт сходства и различия.

Как оказалось, эти методики могут иметь несколько направлений практического применения: собственно лексикографическое, лингвофольклористическое и лингвокультурологическое.

Указанные методики, позволяющие сочетать внимание ко всему языковому материалу с необходимостью углубленного анализа конкретного устно-поэтического слова, способствуют решению фундаментальных проблем лингвофольклористики: проблемы языка фольклорных жанров, выявления пространственной и временной дифференциации языка русского фольклора, идиолектности. Опыт словарной работы с фольклорным словом позволил использовать описанные методики не только для внутренних сопоставлений в рамках одной устно-поэтической культуры, но и для внешних сопоставлений фольклорных текстов разных этносов.

Известно, что разные языки, отличающиеся лексической и грамматической системами, отражают свою картину мира, по-разному членят окружающий мир на части в зависимости от того, насколько важны эти фрагменты для данного народа. Кроме того, в разных языках слова приобретают своеобразную, неповторимую семантическую структуру, которая проявляется в синтагматических и парадигматических связях слов.

Выявить сходство и различие в языковой картине мира, отразившейся в традиционной культуре разных этносов, помогают методики доминантного и кластерного анализа, а также «аппликации» словарных статей, которые в совокупности делают сопоставление всесторонним и глубоким, поскольку сравниваются целые лексиконы, отдельные группы слов и лексикографические портреты конкретных языковых единиц.

Например, сопоставительный анализ кластера «Пища», представленного в собраниях народной лирики разных этносов, позволил определить ключевые, опорные лексемы ( вино , есть, пить ), употребляющиеся в разных устно-поэтических традициях, а также говорить о национальной специфике отдельных субкластеров: только в английском фольклоре выявлены слова broth ‘бульон' , gruel ‘овсяная каша', brandy ‘бренди', pudding ‘пудинг' и только в русском фольклоре – калач, сыта, щи . Не характерны для английской лирики и слова с семантикой угощения. В собрании Шарпа зафиксирован лишь один глагол feed ‘кормить' и то в сочетании feed smb/s flock ‘кормить чье-либо стадо', в то время как в русском фольклоре это значимый пласт слов, отражающий русский национальный менталитет: кормить, накормить, принакормить; поить, напоить, принапоить, распоить, упоить; потчевать, употчевать, угощать.

Сопоставление кластеров разноэтнического материала позволяет увидеть и специфическую особенность языка русского фольклора, для которого характерно наличие разветвленных рядов однокоренных слов. Так, английскому drink соответствуют русские лексемы пить, выпить, запить, испить, попить, напиться, повыпить, понапиться, попить, принапиться, пропить, спить, упиваться, упить, а английскому eat – русские есть, заедать, наедаться, поесть, принаесться, съесть, уедаться, уесть и др.

Таким образом, сопоставление «ассортимента» языковых средств разных пластов лексики позволяет выявить общее и различное в народно-песенных традициях представителей разных групп одной индоевропейской семьи языков и подтверждает мысль о том, что невозможно понять одну культуру, не сравнивая ее с другой.

Поскольку лингвофольклористика связана с другими областями гуманитарного знания, оригинальные методики, выработанные на фольклорном материале, оказались приемлемыми и для исследования нефольклорной речи, в частности для проведения сопоставительного анализа актуализированных лексиконов поэтов Серебряного века, изучения динамики художественной речи и особенностей ав топеревода.

Кроме того, разработанная нами структура словарной статьи, отражающая количественное и качественное своеобразие поэтического слова, может быть востребована в писательской лексикографии в качестве одной из версий словарного описания авторского художественного текста.

* * *

В отечественной лигвофольклористике складывается мнение, что язык устных народных произведений, как и русский фольклор в целом, так же регионален, как региональна и вся традиционная русская материальная культура.

На отличия исполнительских традиций, связанные с местом бытования, указывали практически все собиратели русских «старин». Так, одним из первых на это обратил внимание А. Ф. Гильфердинг: «Каждая былина … носит на себе … отпечаток местности» [Гильфердинг 1894: 34]. Созвучно этому мнение знатока северного фольклора Н. Е. Ончукова, который считал целесообразным разделить былины, собранные в районе реки Печоры, в силу того, что в разных волостях «одни и те же былины поются … различно», и разница эта обнаруживается и в напевах, и в говоре [Ончуков 1904: XI-XIV]. А. Д. Григорьев в статье «Кулойский и Мезенский края и былинная традиция в них» отмечал: «Некоторые старины, записанные в большом числе вариантов, представляют несколько редакций и типов в зависимости от места их происхождения…» (цит. по: [Новиков 2004: 55]).

Считая фольклор особым синтетическим видом искусства, современные исследователи подчеркивают, что уникальная художественная система народной поэзии должна базироваться на столь же уникальном материале, границы которого трудно обозначить. Рассуждая об этом, И. А. Оссовецкий писал: «Идейно-образное содержание традиционного фольклора реализуется в его языке, который представляет собой особую систему, имеющую очень сложный генезис» [Оссовецкий 1977: 137].

Было бы ошибочным сводить понятие «язык фольклора» к понятиям «диалект» или «наддиалект» и на основании этого пытаться обнаружить признаки территориальной дифференциации. Язык фольклора представляется гораздо более сложным и многогранным явлением. Что подвержено дифференциации в языковой структуре устно-поэтического произведения, что является константным, а что меняется в зависимости от места фиксации того или иного текста, насколько отличия связаны с территорией бытования традиции – дать ответы на эти вопросы не просто. Ситуация усугубляется еще и тем, что, как отмечают специалисты, главная трудность региональных исследований состоит «не в отыскании некоей доминанты, чего-то необычного, выпадающего из привычного набора признаков (хотя и на эту сторону должно быть обращено самое пристальное внимание), а в анализе специфики «общеизвестного» и широко распространенного» [Путилов 2003: 163].

Следует сказать, что территориальная дифференциация языка отмечается на всех уровнях. Так, по мнению русоведов, даже литературный язык как высшая форма существования языка, противопоставленный диалектам, тоже подвержен пространственному расслоению: «… Существуют территориально обусловленные различия и в литературном языке, т. е. наряду с общелитературным узусом существует узус местного языка. Это позволяет говорить о русском языке в разных регионах…» [Бразаускене 2000: 19]. С учетом этого диалектная дифференциация, в основе которой лежит территория, представляется на первый взгляд наиболее удобной матрицей для лингвофольклористической дифференциации. Однако необходимо принимать во внимание то, что между бытовым и фольклорными диалектами существуют определенные различия, основанные на том, что жизненные функции фольклора многообразнее и шире бытовых функций [Кравцов 1975: 5]. «Бытовой диалект определяется через факт наличия 1 , а фольклорный – через факт актуализации некоего количества языковых единиц» [Бобунова, Хроленко 2003: 288].

В современной науке обсуждают принципиальную двуслойность языка устной народной поэзии. «Один слой, количественно ограниченный, – это совокупность т. н. «опорных», «ключевых» слов, устойчивых сочетаний и структурных моделей, из которых строится текст. Второй слой – это все остальные слова, используемые в фольклорном тексте» [Хроленко 1994: 114-115]. Оба слоя представляют собой единое целое, базой которого является фольклорная картина мира. Связь между единицами этих слоев осуществляется на уровне концептов и обусловлена спецификой парадигматических отношений народно-поэтического слова.

Ценность результатов, полученных при изучении языка фольклора, как и при изучении диалектов, нельзя рассматривать только под лингвистическим углом зрения. Данные изысканий языковедов оказывают существенную помощь, например, при определении границ средневековых феодальных территорий. Так, В. М. Жирмунский в статье, написанной еще в первой трети XX века, обобщил опыт немецких диалектологов и пришел к выводу, что в эпоху феодализма не существовало общенационального языка, а язык распадался на «ряд поместно-территориальных говоров в границах экономически и политически замкнутых территорий средневековых поместий-государств» [Жирмунский 2004: 23]. Развивая эту мысль и переходя от диалектных явлений к фактам устного народного творчества, ученый отталкивается от тезиса, что проблемы географического исследования столь же значимы для фольклористики, как и для диалектологии, и доказывает, что границы распространения того или иного фольклорного явления совпадают с границами средневековых территориальных объединений: «Фольклорные реликты, подобно диалектологическим, распространяются волнами из ведущих культурных центров и останавливаются у экономических и политических границ; динамика фольклорной карты вскрывает конкретную историю материального и духовного быта соответствующих историко-географических районов» [Жирмунский 2004: 26].

Неравномерность распространения эпоса связывается с этническими процессами, происходившими в средние века. А. А. Горелов, излагая основные принципы издания Свода русского фольклора, отмечает, что «в эпоху средневековья былина сместилась на север Европейской России. Неравномерность географического распространения народного песенного эпоса по территории, населенной русскими, сохранилась и далее, будучи позднее прямо связана с выдающейся ролью населения Севера в создании национального государства, в продвижении границ России на юг и восток» [Горелов 2001: 12]. Делу уточнения этих границ может послужить фольклорная диалектология, направление, сложившееся в рамках курской школы лингвофольклористики.

Приступая к поиску «фольклорных диалектов», мы делали основной упор на лексикографический опыт курских ученых и оригинальные методики, разработанные в процессе работы над словарем языка русского фольклора. Следует отметить, что языковые различия, в основе которых лежит пространство, делятся на локальные и региональные. Локальное несходство обнаруживается при сопоставлении материала, сбор которого осуществлялся на сравнительно близко расположенных друг от друга территориях. Таковыми могут представляться записи, произведенные в разных административно-территориальных единицах, находящихся в подчинении единой власти (в России до реформы 1929 года – это волости или уезды, входящие в состав губернии), или в разных регионах Русского Севера. Например, Усть-Цилемская и Пустозерская волости Низовой Печоры или берег Белого моря и Печора. Если речь идет о различиях регионального характера, то учитываются территории, более далеко отстоящие друг от друга (например, Русский Север и Сибирь). Таким образом, принято говорить о двух методиках выявления территориальных особенностей: локальные различия в языке фольклора выявляются с помощью микрогеографии, региональные – с помощью методики макрогеографии. В первом случае обнаруживаются фольклорные «говоры» и «диалекты», во втором – фольклорные «наречия».

Для того чтобы выявить «фольклорные диалекты» локального и регионального масштаба, остановимся на именах артефактов и проведем сравнение части лексики, входящей в кластер «Одежда». Сопоставление проведем, опираясь на эпические тексты, сделанные на берегах Печоры [Печора 1904], на побережье Белого моря [Беломорье 1901] и Сибири [Сибирь 1991].

Несомненный интерес представляет лексика, обозначающая былинные головные уборы. Сибирская традиция представлена пятью лексемами, среди которых наряду с распространенными повсеместно колпаком и шапкой (а также весьма употребительной шляпой ) отмечены зафиксированные только в зауральских записях белоеловка (‘белоеломка, высокая шляпа из белого войлока' [Сибирь 1991: 476]) и черномуровка (‘изготовленная в Муроме шляпа из черного войлока' [Сибирь 1991: 481]). В текстах беломорских былин присутствуют колпак, шапка, шляпа (причем существительное шляпа , так же, как и в сибирских записях, занимает по частоте употребления достаточно высокое положение, тогда как печорская традиция со шляпой не знакома вовсе 2 ). Употребление слов шапка, колпак казуально. Шапка единично отмечена в сочетании со словом мурванка (по объяснению собирателя А. В. Маркова – ‘мурмолка, черная шляпа' [Беломорье 1901: 570]), а существительное колпак использовано только в составе имени собственного богатыря-участника Камского побоища – Рошша Расшиби колпак. Некоторая скудость в использовании слов, называющих мужские головные уборы, компенсируется перечнем женских аксессуаров: платок, повозка, шаль, ширинка.

Уж он вел свою невесту да в задню горницю,

Надевал на ей повязку да драценную,

На ей платье надел-то необцененное (Беломорье, № 109, 222)

Повязка – ‘девичий головной убор: спереди походит на прямой кокошник, но не покрыт, и ленты (завязки) пущены по косе' [Даль: 3: 388]. Ширинка – ‘плат, платок' [Даль: 4: 1438]. А шириночку вышивала красным золотом (Беломорье, № 75, 324).

Все указанные слова отмечаются только в записях, сделанных на беломорском побережье от исполнительниц-женщин.

В былинах Печоры фигурируют два существительных, обозначающих головные уборы. Это колпак и шапка , которые достаточно активно используются в структуре эпической песни.

Головные уборы в произведениях эпоса выполняют две функции: являясь или средством защиты человека от жары и холода (и одновременно украшением), или оружием. Ср.:

Да ставал стар-казак утром ранешинько,

Надевал он сапожки да на босу ногу,

Свою кунью-ту шубу на одно плецё,

Свой пухов-де калпак да на одно ухо (Печора, № 6, 13)

Даю тебе три слуги верныя, благоверныя:

Первую слугу – пуховой коўпак ,

Вторую слугу – саблю вострую,

Треттю слугу – жальце булатное (Сибирь, № 11, 17)

Головной убор может характеризоваться как пуховый (повсеместно) или черный (в сибирской и беломорской традициях). В тех случаях, где рядом с существительным нет колоративного прилагательного, указание на цвет может содержаться в другом существительном, находящемся рядом (напр., шляпа черномуровка ). В сибирских текстах отмечен золотой колпак , в беломорских – богатырская, калическая и сорочинская шляпа , в печорских – булатная и курчавая шапка .

Существительные колпак и шапка в печорских былинах в подавляющем большинстве случаев употребляются для обозначения предметов, используемых по своему прямому назначению. Колпак надевают, накладывают, надергивают (надернуть – ‘надеть на скору руку' [Печора 1904: 408]), снимают , сняв, вешают и т. п.; шапку носят, дают, берут , могут, как и колпак, признимать (‘приподымать, подымать не надолго, невысоко, на время, для вынутия или подложки чего-либо, для поправки' [Даль: 3: 1081]).

В беломорских былинах головной убор – это, прежде всего, если не конкретное оружие, то обязательный вторичный показатель мощи и стати богатырской (отсюда часты характеристики: шляпа не малая не великая, в тридцать, сорок, сто или двести пудов ; ее можно кинать во врага, ею можно стегнуть и пр.), и в этом они сближаются с сибирскими песнями, где шляпа или колпак служат чаще всего для поражения противника. Головной убор к этому действию подготавливается соответствующим образом: в него набиваются, нагребаются, насыпаются камни или песок для придания необходимого веса (в сибирской традиции – девяносто пудов):

А на крутой он бережочек выскакиват.

Набирает коўпак со каменьями,

Завязывает киской 3 шоўковой (Сибирь, № 11, 44)

Обращают на себя внимание расхождения, проступающие прежде всего на уровне синтагматики, межсловных связей. То, что могут быть какие-то резкие различия, что существенно отличало бы записи, сделанные в разных местностях, не предполагалось изначально в виду того, что в русском героическом эпосе очень велика роль традиции. Устойчивость сюжета, сложившийся набор поэтических средств, минимальное отклонение от общепринятой повествовательной манеры не позволяют автору – представителю той или иной исполнительской школы – шагнуть за незыблемую границу жанра. Тем не менее, специфические черты обнаруживаются, и их можно классифицировать как территориальные особенности, способные воссоздать полную картину фольклорной диалектологии.

* * *

Комплекс лингвокультурологических методик, базирующийся на лексикографических идеях курян, сделал возможным эффективное сопоставление фольклора разных жанров одной этнической традиции и текстов разной этнической принадлежности, что привело к актуализации новых направлений науки о языке фольклора – сопоставительной и кросскультурной лингвофольклористики [Хроленко, Бобунова, Завалишина 2004].

Объектом сопоставительной лингвофольклористики является одна народно-поэтическая культура. Объектами сопоставления становятся варианты текстов, разновидности текстов внутри жанра, сами жанры и т. п. Сопоставительная лингвофольклористика ищет общее и особенное фольклорных картин мира различных жанров; выявляет территориальную дифференцированность языка фольклора; прослеживает эволюцию лексикона каждого жанра и всего фольклора в целом. Цель сопоставительной лингвофольклористики – выявление общефольклорных, общежанровых, диалектных и идиолектных явлений. Итог – углублённое изучение вербальной составляющей конкретной фольклорной культуры.

Кросскультурная лингвофольклористика предполагает сравнение фольклорно-языковых явлений, принадлежащих устному народному творчеству двух и более этносов . Цель кросскультурной лингвофольклористики – выявление культурных смыслов, аккумулированных в отдельных лексемах, формулах, текстах и в корпусе текстов как атрибутов фольклорной картины мира и как проявлений этнической ментальности, поиск общего и специфичного в традиционной культуре этносов, углублённое исследование феномена этнической ментальности, разработка эффективного инструментария для выявления культурных смыслов в единицах языка. Кросскультурный подход предполагает сотрудничество антропологии, этнографии, лингвокультурологии и этнолингвистики.

Конкретным примером кросскультурной лингвофольклористики могут служить только что завершенные диссертационные работы на материале языка русского, немецкого и английского фольклора. С. С. Воронцова показывает, как отражается в фольклорных текстах трёх этносов религиозная культура. А К. Г. Завалишина на примере концептосферы «человек телесный» демонстрирует сходство и различие в восприятии человеческого тела носителями русского, немецкого и английского песенного фольклора.

Если сопоставительная лингвофольклористика выявляет своеобразие языка фольклора, то кросскультурная – специфику этнической культуры и явленной ею ментальности. Общее для двух ветвей лингвофольклористики – постижение феномена фольклорного слова во всём объёме его внутренних и внешних связей и отношений.

Итак, интерес курских исследователей к семантике народно-поэтического слова, разработка основ фольклорной лексикологии и лексикографии, реализация проекта словаря языка русского фольклора, сопоставительный анализ языка фольклора разных народов обнаружили огромный лингвокультурологический потенциал лингвофольклористики. Оказалось, что в рамках лингвофольклористических исследований возможны оригинальные подходы к решению таких фундаментальных вопросов, как этническая ментальность и культурная архетипика. Выясняется, что лингвофольклористика в состоянии предложить систему эффективных лингвокультуроведческих методик, пригодных не только для продуктивного анализа фольклорных текстов, но и для исследования нефольклорного дискурса. Становится очевидной сверхзадача лингвофольклористики – выяснение через язык фольклора сущности этнической культуры.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

• Артеменко, Е. Б. Принципы народно-песенного текстообразования / Е. Б. Артёменко. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1988. – 173 с.
• Артеменко, Е. Б. Синтаксический строй русской народной лирической песни в аспекте её художественной организации / Е. Б. Артёменко. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1977. – 160 с.
• Бобунова, М. А. Словарь языка русского фольклора: Лексика былинных текстов. Первый выпуск / М. А. Бобунова, А. Т. Хроленко. – Курск: Изд-во ГУИПП «Курск», 2000. – 112 с.
• Бобунова, М. А. Комплекс методик лингвокультурологического анализа / М. А. Бобунова, И. С. Климас С. П. Праведников // Фундаментальные исследования в области гуманитарных наук: Конкурс грантов 2000 года: Сб. рефератов избранных работ. – Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та, 2003. – С. 130-132.
• Бобунова, М. А. Методология выявления «фольклорных диалектов»: Словарь языка фольклора об идиолектной и диалектной дифференцированности былинной лексики / М. А. Бобунова, А. Т. Хроленко // Локальные традиции в народной культуре Русского Севера: материалы IV Международной научной конференции «Рябининские чтения-2003». – Петрозаводск, 2003. – С. 288-290.
• Бобунова М. А. Фольклорная лексикография: становление, теоретические и практические результаты, перспективы / М. А. Бобунова. – Курск: Изд-во Курск. гос. ун-та, 2004. – 240 с.
• Бразаускене, Е. Грамматические особенности русского языка в Литве / Е. Бразаускене // Русский язык сегодня, вып. 1. – М., 2000. – С. 19-25.
• Буслаев, Ф. И. Преподавание отечественного языка: Уч. пособие для пед. ин-тов / Ф. И. Буслаев. – М.: Просвещение, 1992. – 511с.
• Виноградов В. В. Основные типы лексических значений слова / В. В. Виноградов // Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. – М.: Наука, 1977. – С. 162–189.
• Вирсаладзе, Е. Б. О роли этнических групп в создании национального фольклора / Е. Б. Вирсаладзе // Проблемы фольклора. – М., 1975. – С. 198-206.
• Герд, А. С. К определению понятия «словарь» / А. С. Герд // Проблемы лексикографии: Сб. статей. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 1997. – С. 191–203.
• Гильфердинг, А. Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды / А. Ф. Гильфердинг // Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года, т. 1. – СПб., 1894. – С. 1-62.
• Горелов, А. А. Принципы издания. Состав и структура серии «Былины» Свода русского фольклора / А. А. Горелов // Былины Печоры, т. 1. – СПб., М., 2001. – С. 11-20.
• Григорьев, В. П. Введение В. П. Григорьев // Поэт и слово: Опыт словаря. – М.: Наука, 1973. – С. 13–170.
• Денисова, М. А. Словарь как связь слов с жизнью / М. А. Денисова // Русский язык в школе. – 2000. – № 1. – С. 81–86.
• Жирмунский, В. М. Методика социальной географии (диалектология и фольклор в свете географического исследования) / В. М. Жирмунский // В. М. Жирмунский. Фольклор Запада и Востока: Сравнительно-исторические очерки. – М., 2004. – С. 22-39.
• Колесов, В. В. Мир человека в слове Древней Руси / В. В. Колесов. – Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986.
• Костюхин, Е. А. Опыт “полного” собрания регионального фольклора (Фольклор Судогодского края) / Е. А. Костюхин // Живая старина. – 2002. – № 4. – С. 50-51.
• Кравцов, Н. И. Проблемы теории фольклора / Н. И. Кравцов // Проблемы фольклора. – М., 1975. – С. 3-11.
• Никитина, С. Е. Устная народная культура и языковое сознание / С. Е. Никитина. – М.: Наука, 1993. – 189 с.
• Никитина, С. Е . О многозначности, диффузии значений и синонимии в тезаурусе языка фольклора / С. Е. Никитина // Облик слова: Сб. статей / РАН. Ин-т рус. яз. – М., 1997. – С. 360–373.
• Никитина, С. Е., Дом в свадебных причитаниях и духовных стихах (опыт тезаурусного описания) / С. Е. Никитина, Е. Ю. Кукушкина. – М.: ИЯз. РАН, 2000. – 216 с.
• Новиков, Ю. А. Былины Прокопия Шуваева (опыт реконструкции репертуара эпического певца) / Ю. А. Новиков // Народные культуры Русского Севера. Фольклорный энтитет этноса, вып. 2. – Архангельск, 2004. – С. 54-65.
• Ончуков, Н. Былинная поэзия на Печоре / Н. Ончуков // Печорские былины, записанные Н. Ончуковым. – СПб., 1904. – С. I-XXXV.
• Орлова, В. Г. Изучение диалектной лексики при подготовке областных (региональных) словарей русского языка / В. Г. Орлова, А. И. Сологуб // Лексикографический сборник. Вып. II. – М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1957. – С. 20–30.
• Оссовецкий, И. А. Об изучении языка русского фольклора / И. А. Оссовецкий // Вопросы языкознания. – 1952. – № 3. – С. 93–112.
• Оссовецкий, И. А. О языке русского традиционного фольклора / И. А. Оссовецкий// Вопросы языкознания. – 1975. – № 5. – С.66–77.
• Оссовецкий, И. А. Язык современной русской поэзии и традиционный фольклор / И. А. Оссовецкий // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. – М., 1977. – С. 128-185.
• Оссовецкий, И. А. Лексика современных русских народных говоров / И. А. Оссовецкий. – М.: Наука, 1982. – 198 с.
• Путилов, Б. Н. Фольклор и народная культура; In memoriam / Б. Н. Путилов. – СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. – 464 с.
• Скляревская, Г. Н . Новый академический словарь. Проспект / Г. Н. Скляревская. – СПб.: Изд-во ИЛИ РАН, 1994. – 64 с.
• Тарланов, З. К. Русские пословицы: Синтаксис и поэтика / З. К. Тарланов. – Петрозаводск: Изд-во ПГУ, 1999. – 448 с.
• Тарланов, З. К. Сравнительный синтаксис жанров русского фольклора. Учебное пособие по спецкурсу / З. К. Тарланов. – Петрозаводск: Изд-во ПГУ, 1981. – 104 с.
• Хроленко, А. Т. Проблемы фольклорной лексикографии / А. Т. Хроленко // Диалектная лексика. 1977. – Л.: Наука, 1979. – С. 229–241.
• Хроленко, А. Т. Поэтическая фразеология русской народной лирической песни / А. Т. Хроленко. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1981. – 163 с.
• Хроленко, А. Т . Семантика фольклорного слова / А. Т. Хроленко. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1992. – 140 с.
• Хроленко, А. Т. Сопоставительная и кросскультурная лингвофольклористика / А. Т. Хроленко , М. А. Бобунова , К. Г. Завалишина // Вестник ВГУ. Серия Гуманитарные науки. – 2004. – № 2. – С. 47-52
• Хроленко, А. Т. Словарь языка русского фольклора как инструмент выявления «фольклорных диалектов» / А. Т. Хроленко // Проблемы региональной лексикологии, фразеологии и лексикографии. – Орел, 1994. – С. 114-115.
• Шмелев, Д. Н. Проблемы семантического анализа лексики (на материале рус. яз.) / Д. Н. Шмелев. – М.: Наука, 1973. – 280 с.

* * *

• БТС – Большой толковый словарь русского языка / Сост. и гл. ред. С. А. Кузнецов. – СПб.: Норинт, 2000. – 1536 с.
• Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4-х т. – М., 1994.
• МАС – Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А. П. Евгеньевой. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Рус. яз., 1981–1984. – Т. 1–4.
• СРНГ – Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Филин (вып. 1–23), Ф. П. Сороколетов (вып. 24–36). – М.; Л.; СПб.: Наука, 1965–2002. – Вып. 1–36.

* * *

• Беломорские былины, записанные А. Марковым. – М., 1901.
• Великорусские народные песни / Изд. проф. А. И. Соболевским: в 7 т. – СПб., 1895–1902. – Т. II–VII. (Соб.).
• Песни, собранные П. В. Киреевским. Новая серия. Вып.2, ч.1. – М., 1917.
• Печорские былины, записанные Н. Ончуковым. – СПб., 1904.
• Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока. – Новосибирск: Наука, 1991.
  

Эвристический потенциал лингвофольклористики // Palaeoslavica. – XIII / 2005, № 1. Cambridge, Massachusetts. – P. 260–280.