Растислав В. Петрович

Геноцид по благословению Ватикана

Научный редактор
доктор филологических наук Радмило Мароевич, президент Сербского фонда Славянской письменности и Славянских культур
Предисловие Зорана Глушчевича

Рецензенты:
академик Василий- Крестич
академик Радован Самарджич

На 1-й странице обложки:

Сербские дети с номерами вместо имен в усташском лагере для детей в Сисаке (Д. Лукич. Война и дети. Козары. Белград, 1990)

На 3-й странице обложки:

Дети-беженцы, бежавшие в Сербию, 1941 г. (Исторический музей Сербии)

На 4-й странице обложки:

И они убивали и подстрекали к убийству сербов. Павелич с монахами-францисканцами и монахинями, награжденными за свои усташские преступления (Genocide in Croatia 1941 —1945. Chicago, Illinois, USA)

P. Петрович. Геноцид по благословению Ватикана/Перевод с сербского.— Предисл. З. Глушчевича. Н. Новгород: “Русский купец”, 1992.— 112 с. (фото)

В книге приведены ужасающие факты преступного истребления Сербского Народа в так называемом независимом государстве хорватия во времена второй мировой войны. В геноциде Сербов, по мимо изуверов-хорватов-усташей, принимали участие также монахи Ватикана. Книга, вышедшая одновременно на сербском и немецком языках, позволяет по-новому осмыслить нынешние кровавые события на Балканах.

© Др Растислав В. Петрович. Геноцид са благословом Ватикана. Изjаве Срба-избеглица. Београд, 1992

© Геноцид по благословению Ватикана. Перевод, оформление. “Русский купец”, 1992

© Электронная версия книги “Орден Дракона”, 2008. (При полном или частичном воспроизведении книги обязательна гиперссылка http://drakula.org)

СОДЕРЖАНИЕ

Зоран Глушчевич.

Предисловие
Антология преступления
Показания сербов-беженцев
Захоронение живых сербов
Как патер Сидоний крестит сербов
Мессы для сербов, перешедших в католичество
Дети в огне
Разрушение православных церквей
Приговоры полевого суда
Усташи закалывают сербских детей и бросают их в Саву
Фра Векослав Шимич убивает сербов в Книне
Дети на костре
“Дяденька, я жива, не убивайте меня!”
Массовое убийство детей в православной церкви
Мать в луже крови
Европа об усташском геноциде

ПРЕДИСЛОВИЕ

Профессор, доктор Растислав Петрович — ученый-историк, активно участвующий в происходящих событиях: он не только на протяжении длительного времени занимается исследованиями, сбором и проверкой документального материала, работает в архивах (наших и иностранных), но и стремится с точки зрения историка дать современную оценку происходящему. Когда возник вопрос о демократических традициях в Сербии, он опубликовал работу о Адаме Богосавлевиче (1972 г.). Когда была затронута проблема: кто живет в Черногории на границе с Албанией — сербы или албанцы, он выпустил в свет монографию о племени Кучи (1981 г.). Когда над Сербией и сербским народом сгустились тучи, он исследовал корни заговора против сербов (1990 г.). Две последующие работы, посвященные возродившемуся геноциду в Хорватии, разоблачают темные связи между павеличской хорватско-усташской сатрапией и Ватиканом, когда речь идет о политике геноцида, проводившейся в отношении сербского народа. (The Extermination of Serbs on the Territory .of the Independent State of Croatia, Belgrade, 1991; Геноцид са благословом Ватикана, 1992).

Последняя книга является результатом работы с архивными документами. Она вышла в свет одновременно на сербском и немецком языках (Genocid mit dem Segen des Vatikans). В ней опубликованы подлинные показания сербов, которым во время второй мировой войны удалось избежать ножей хорватско-усташских и мусульманских преступников, добраться до Сербии, находившейся в то время под немецкой оккупацией, и здесь найти приют. Ценность этих показаний заключается в том, что они записаны в Сербии непосредственно после переправки людей через Дрину и их прибытия на оккупированную территорию Сербии. Задававшиеся им вопросы и полученные ответы ясны и просты. Это личные свидетельства выживших сербов без каких-либо добавлений, приукрашивания, обработки и драматизации, отражающие подлинные эмоции, страх и ужас от пережитого несчастья. На основании этих показаний можно в какой-то мере вообразить тот ад, который представляет собой преступление геноцида. Недаром это злодеяние относится к числу самых тяжких преступлений против человечества. Жертва геноцида — совершенно беспомощна. У человека, который является жертвой какого-либо другого преступления, в определенных случаях нередко есть шанс на спасение. Если кто-то хочет лишить вас жизни, чтобы завладеть вашими деньгами, то у вас есть шанс сохранить жизнь, пожертвовав деньгами. Если вам грозит смертельная опасность из-за ваших идеологических воззрений или политических убеждений, то вы можете ее избежать, отказавшись от них или не высказывая их явно. Следовательно, возможны различные компромиссы ради спасения собственной жизни, пусть не всегда честные. И только, когда речь идет о геноциде, компромисса нет: вы не можете изменить свою кровь и свои гены; ведь именно ваши этнические гены, на которые вы никак не можете повлиять, даже если бы захотели,— являются причиной геноцида. И потому объект геноцида есть самая беспомощная жертва: он мешает самим фактом своего существования и лишь уничтожение его жизни может удовлетворить палача, творящего геноцид.

Однако есть еще нечто важное, что характеризует именно преступление геноцида и вызывает полное недоумение,— это способ, которым его совершают. Как известно, данное преступление неизменно сопровождается столь чудовищным калечением тела жертвы, что на первый взгляд подобные действия не поддаются какому-либо рациональному объяснению. Существуют, правда, и другие преступления, совершаемые из страсти, или сексуальными извращенцами, или психически ненормальными людьми, которые часто также сопровождаются неслыханной жестокостью. Но во всех перечисленных случаях имеет место, некий психологический, достаточно убедительный патогенез и психиатрически активный анамнез. Хотя все подобные преступления, независимо от мотива, свидетельствуют о патологии личности, у всех преступников, совершающих преступление геноцида, невзирая на индивидуальные различия в патогенезе, есть нечто общее — то, каким образом калечится человеческое тело, что имеет ритуальный характер и форму. В этом смысле я бы данное преступление определил как некий пережиток, оставшийся от существовавшего когда-то ритуала антропофагии, с той разницей, однако, что в случае геноцида палач совершает резню, не осознавая ритуальную функцию, которую некогда имела антропофагия. Этот палач может руководствоваться сугубо личным мотивом, или же его действия являются следствием пропаганды, направленной против определенного народа. Геноциду обычно предшествует разжигание ненависти к какой-либо нации. Ненависть, которую разжигал Гитлер по отношению к евреям и славянам — в особенности к русским,— носила отчасти рациональный и прагматичный характер. Гитлер объяснял ее борьбой за “жизненное пространство”, но для того, чтобы эта ненависть стала безжалостной, истребляющей, ее дополняет элемент иррационального: мнимая убежденность в превосходстве германской расы. Эта преступная логика гласит: “высшая” раса имеет право на уничтожение “низшей” расы или нации. Подобное происходило и на территории так называемого “Независимого Государства Хорватия”, которое в 1941 г. основали хорватские усташи с помощью итальянских фашистов и немецких нацистов. Под предлогом, будто сербы “виноваты” и принадлежат к “низшей” расе, в период с 1941 до 1945 гг. самым зверским образом уничтожено около миллиона сербов. Итак, мы снова возвращаемся к тому, с какой чудовищной жестокостью проводился этот геноцид. Если существует рациональное объяснение самого геноцида, то оно отсутствует, когда речь идет о том, как именно проводится геноцид. Очевидно, что геноцид является неким патологическим явлением из древнейших времен, независимо от того, насколько “современны” идеи, которые его порождают.

Хорватско-мусульманско-усташскому палачу недостаточно просто отнять у серба жизнь — он режет жертву живьем на части, отрезает от тела куски, распарывает жертве живот, вынимает сердце, облизывает окровавленный нож. Он ведет себя, как его далекий предок — дикарь, который убивал представителя враждебного племени или рода, чтобы вместе со своими соплеменниками или сородичами разрезать тело врага на куски. Затем каждый съедал какую-либо часть тела, в которой, как утверждали колдуны, было заключено определенное свойство: храбрость, ловкость, сила и т. д. Дикарь верил, что таким образом это ценное свойство переходит к нему. Подобный обряд ритуальной антропофагии совершает и хорватский усташ, не осознавая при этом его ритуальное значение и смысл. Разрезание на куски человеческого тела, не оправданное ритуалом и не имеющее смысла, вызывает ярость и чувство опустошенности, увеличивает кровожадность и заставляет искать новые жертвы: палач не может остановиться, ибо он сам становится жертвой безумия...

Говоря об этой книге, считаю нужным подчеркнуть, что в ней, кроме “Показаний сербов-беженцев из Независимого государства Хорватия”, имеются еще две главы: “Антология преступления” и “Европа об усташском геноциде”. Для первой главы д-р Петрович отобрал фрагменты из неопубликованных документов — писем и газетных статей, написанных в 1941 году, где подробно рассказывается о том, как хорваты-усташи и мусульманские фундаменталисты совершали резню, какими способами убивали, как насиловали, как бросали в пропасти сербов и сербок, уничтожали взрослых, детей, стариков.

Во второй главе, вернее, в третьей по порядку — “Европа об усташском геноциде” — д-р Петрович публикует фрагменты из книг об этом геноциде, авторами которых являются немцы, итальянцы, французы и англичане — свидетели преступлений, ученые и всемирно известные писатели. Написанное ими служит подтверждением всего того, что содержат наши документы и показания сербов-беженцев, а, с другой стороны, представляет собой обвинение в адрес Ватикана как соучастника зверского усташского преступления против сербского православного народа тем более, что в книгах приводятся многочисленные примеры злодеяний, которые собственноручно совершили римско-католические священники, подстрекая подобными действиями усташей к истреблению, окатоличеванию и изгнанию в Сербию сербов из Хорватии, Боснии и Герцеговины.

ЗОРАН ГЛУШЧЕВИЧ

Умерщвленные сербские дети в усташском лагере
для детей в Сисаке (Д. Лукич. Война и дети Козары. Белград, 1990)

АНТОЛОГИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

В ходе войны 6—18 апреля 1941 года Германия, Италия, Венгрия и Болгария нанесли поражение Королевству Югославия и оккупировали его территорию. Война еще продолжалась, когда 10 апреля в Загребе было провозглашено Независимое Государство Хорватия (НГХ), в которое вошли Хорватия, Славония, Срем, часть Далмации и Босния и Герцеговина. Это вновь созданное государство занимало площадь в 102 000 квадратных километров или две пятых территории Королевства Югославии. Из шестимиллионного населения НГХ едва ли три миллиона составляли хорваты.

Остальное население состояло.из сербов — чуть больше двух миллионов,— затем из мусульман, немцев, венгров, словенцев и евреев.

Остальная территория Королевства Югославия была оккупирована или аннексирована: Германией (Сербия, Ба-нат и часть Словении), Италией (Черногория, Косово и Метохия, части Боснии и Герцеговины, Далмации и Словении), Венгрией (Бачка, Бараня, Междумурье и Прекомурье), Болгарией (Македония и часть Восточной Сербии).

В НГХ, созданном усташами-хорватами и мусульманами под руководством Анте-Павелича, начало осуществляться одно из самых жестоких злодеяний в истории: геноцид сербского народа.

Об этом геноциде написано более двух тысяч страниц на немецком, итальянском, французском и английском языках. О нем рассказали в своих книгах очевидцы, научные работники, публицисты и писатели, немцы, итальянцы, французы и англичане, среди которых следует назвать: Hermann Neubacher, Walter Hagen, Urlich von Hassel, Johann Wiischt, Karl Hnilicka, Walter Gorlitz, Kurt Zentner, Werner Brockdorff, Karlheinz Deschner, Gert Frike, Carlo Falkoni, Mario Roatta, Guiseppe Ange-lini, Alfio Russo, Salvatore Loi, Enzo Cataldi, Careo Fafco-ni, Curzio Malaparte, Herve Lauriere, Monica Farrell, Edmond Paris, Ladislaus Hory, Martin Broszat.

В их книгах (см. точное название, место и год издания в сербском и немецком изданиях), а также в документах, обнаруженных нами в югославских архивах, часто приводится усташский план: “Треть сербов должна стать католиками, треть должна умереть, треть должна покинуть страну”.

Из этих книг мы узнаем, что усташи под руководством своего лидера Анте Павелича, истребляя сербов только за то, что они сербы и исповедуют православную веру, “начали совершать необычайные зверства”. Жители целых сел и даже местностей планомерно уничтожались и были вынуждены бежать в Сербию. Все это делалось с подстрекательства католических священников, которые, несомненно, с ведома Ватикана, одновременно заставляли сербов в массовом порядке переходить в католическую веру. Тех сербов, которые отказывались выполнить требование монахов, убивали по приказанию последних самым жестоким образом. Повсюду в НГХ появлялись многочисленные лагеря, среди которых особо выделялся “Концентрационный лагерь Ясеновац” и его филиалы. В карстовых местностях усташи заранее наметили пропасти, куда сбрасывали женщин, детей, мужчин, предварительно убивая их тупыми предметами, обычно кувалдами. Многих сербов бросали в пропасти живьем вместе с ручными гранатами. Днями и месяцами по рекам плыли трупы убитых сербов: по Купе, Коране, Уне, Драве, Врбасу, Неретве, Саве, которая передавала их Дунаю. Существуют доказательства, что многие трупы достигали Румынии. Вследствие убийств, изгнания и насильственного обращения сербов в католическую веру резко уменьшалось их число в местностях с сербским населением: Кордун, Бания, Лика, Славония, Срем, Босния и Герцеговина. Усташские власти планировали, уничтожив на этих землях сербов, поселить здесь хорватов из США и из стран Западной Европы.

Итоги геноцида были ужасающими. При безусловной поддержке католического клира разрушено 299 православных церквей, 240 000 сербов насильственно переведены в римско-католическую веру, а около 750 000 сербов убито, нередко после пыток, при одном упоминании о которых человека охватывает жуть. Только за шесть недель 1941 года усташи убили троих православных епископов и 180 000 сербов — так написано в книге немецкого писателя, католика, доктора философии Карлхейнца Дешнера. По его свидетельству, усташи загоняли своим жертвам под ногти раскаленные иголки и сыпали соль на открытые раны. Прежде чем убить, людям отрезали нос и уши, выкалывали глаза. Один усташ носил на шее ожерелье из человеческих языков и глаз. Дешнер утверждает, что видел его на фотографии, сделанной итальянцами.

В своем знаменитом романе “Kaputt” Курцио Мала-парте вспоминает о том, что видел в кабинете Анте Павелича корзину, полную человеческих глаз, которую тот получил в дар от “своих верных усташей”. Как сказал Малапарте сам Павелич, этих глаз было 20 килограммов.

Вернер Брокдорф в своей книге пишет о том, что в селе Милице сербы были сожжены заживо, православному священнику усташи выкололи глаза, затем повесили на дереве вниз головой, и юные усташи упражнялись на нем в стрельбе; в-Добое одному сербу вспороли живот, привязали к колу и вращали, пока внутренности не намотались на дерево.

Посланник Королевства Югославия в Рио-де-Жанейро, хорват Никола Павелич, проявляя озабоченность в связи с усташским геноцидом сербского народа 15 мая 1942 года написал бану *(* Начальник бановины.) Хорватской бановины ** (** Административно-территориальная единица Югославии в 1929— 1941 гг.) хорвату Ивану Шубашичу письмо, в котором, в частности, говорится: “Когда об этом узнает цивилизованный мир, протест и негодование будут столь велики, что я не представляю, что с нами, хорватами, станется. Одна лишь деталь: на улицах хорватских городов продаются выколотые у сербов глаза — по 30—40 глаз сразу”.

В то время как усташи творили неслыханные злодеяния над сербским народом, сотни тысяч сербов бежали из НГХ в Сербию, зная, что только так они могут спастись от усташских ножей, пропастей, топоров, кувалд, специальных котлов с кипятком, куда бросали людей, и всевозможных приспособлений для вырывания ногтей, зубов и выкалывания глаз.

Убийства, окатоличевание и изгнание сербов Анте Павелич, по словам К. Дешнера, прокомментировал следующим образом: “Если государство и я должны будем исчезнуть, все же после нас останется некая единая национальная территория, которую мы оставим как наследство. Тогда по крайней мере сербский вопрос будет решен”. Другими словами можно было бы сказать: “Решить сербский вопрос — значит избавиться от сербов”; именно так и выразился турецкий султан Абдул Хамид, решая армянский вопрос.

Первое лицо после Павелича, печально известный Виктор Гутич, геноцид сербского народа объяснял таким образом: “Или мы победим, и эти проклятые сербы будут уничтожены навсегда, или, если, к несчастью, снова возникнет Югославия, мы хотя бы исправим статистику в пользу хорватов”.

В наших архивах — в Архиве Югославии, Архиве Сербии, Архиве Сербской академии наук и искусств, Архиве Военно-исторического института — хранятся многочисленные опубликованные и неопубликованные документы, касающиеся политики геноцида, которую проводили усташи против сербского народа, уничтожая его материальные и духовные ценности. Из неопубликованных документов мы отобрали фрагменты, не только подтверждающие, но и дополняющие все, что написано об этом геноциде в книгах немецких, итальянских, французских и английских авторов.

В одном из документов — в сообщении Министерства иностранных дел НГХ под номером 196 от 10 августа 1941 г.— упоминается о том, что 29 и 30 июля 1941 г. в Белграде и Шабаце состоялись совещания представителей Министерства иностранных дел НГХ д-ра Петра Диговича и д-ра Анте Фрлича и представителей Третьего Рейха — штандартефюрера д-ра Фукса, штурмбанфюрера д-ра Вейнмана, унтерштурмбанфюрера Урбантке Вильгельма и унтерштурмбанфюрера Стушки. На совещаниях обсуждался вопрос о сербах — беженцах из НГХ.

В документе “Рго memoria”, составленном д-ром Петром Диговичем и д-ром Анте Фрличем в результате вышеупомянутых совещаний, говорится: “Уже на первом совещании нас удивила неприязнь, проявленная представителями немецких властей по отношению к хорватам и Хорватии. На совещании, состоявшемся 29 июля (1941 г.) в канцелярии штандартефюрера г. Фукса, этот последний не скрывал своего негодования в связи с действиями усташей в отношении сербских беженцев, которым не было разрешено взять с собой даже самое необходимое, на что они в соответствии с существующим соглашением имели право. В заключение он сказал, подчеркнув каждое слово:

“Я не знаю, как будут развиваться события на Балканах после войны и изменится ли нынешнее положение вещей, однако вы обязаны это учитывать, и я должен вас предупредить, что, вероятно, не все, а возможно, и очень немногое останется так, как сегодня. Из соображений гуманности и культуры немцы не могут допустить многого из того, что сейчас происходит...”

Совещание прошло в весьма прохладной атмосфере и продолжалось всего 14 минут.

На совещании, которое состоялось 30 июля (1941 г.) в канцелярии крайскоманданта в Шабаце, сотник г. Квасный сказал (а точнее, прокричал):

“Сюда прибывают тысячи и десятки тысяч избитых, изнемогших от голода беженцев, которых усташи изгнали из Хорватии. При переходе границы у большинства из них отняли все, даже ботинки. По мне, усташи и ваши власти, которые это делали, еще хуже, чем большевики... а страна, которая допускает такое, не имеет права на существование и должна быть стерта с карты Европы. Государство, которое не пользуется авторитетом, правительство, которое не может сдержать свои обещания и обеспечить выполнение своих распоряжений, должно быть ликвидировано... Вы вообще не держите свое слово, даете обещания и ничего из них не выполняете. Да, таковы и ваши офицеры... Но если я пошлю на вас четников Косты Печанца, то, гарантирую, что в радиусе ста километров никого не останется в живых, а я могу, уверяю вас, я могу их послать, и, если все это не прекратится, я пошлю их (последние слова были повторены два раза)”. В таком духе совещание продолжалось 25 минут...

В этом сообщении — “Рго memoria” — указывается, что “по данным официальной статистики в Сербии в общей сложности 137 000 беженцев, но, поскольку не все зарегистрировались, то считается, что их число равно 180 000”.

Доверенное лицо беженцев из Герцеговины профессор д-р Новица Кралевич 31 августа 1941 г. обратился к папе Пию XII со следующими словами: “Ваше Святейшество, я твердо убежден, что как христианин совершил бы грех, а как человек пренебрег бы своим долгом, если бы со всем подобающим Вашему высокому положению и Вашей учености почтением не обратил Вашего внимания на факты, изложенные в этом письме...

Небольшой кучке экстремистов в Хорватском государстве принесены в дар два с половиной миллиона сербов православной веры, проживающих в чисто или преимущественно сербских областях, тогда как хорватов в общей сложности — три с половиной миллиона. Православное население подвергается массовому уничтожению безо всякого повода и причины. Заверяю Ваше Святейшество, что творятся неслыханные зверства, не имеющие прецедента в долгой истории человеческого варварства. Людей убивают ударами кувалды по голове, колют, варят живьем, бросают женщин и детей в реки и колодцы, а мужчин — в пропасти. Выкалывают глаза православным епископам, самым жестоким образом избивают митрополитов, и то, что делается с православным духовенством и православными христианами, может послужить противникам веры как доказательство полной деградации христианской идеи и веры вообще. В Хорватии убиты сотни тысяч православных христиан. Эти убийства совершались низшими слоями хорватского общества под руководством католической церкви и в союзе с цыганами и другими магометанами (выделено Р. П.)...

Мы располагаем доказательствами, что в этих делах как идейные вдохновители замешаны католические епископы. В Загребе состоялось и несколько заседаний католического епископата, на которых, по всей вероятности, давались указания к действию.

После того, как зверскими убийствами, надругательством над честью, варварским уничтожением имущества народ доведен до состояния глубокого ужаса, предпринято насильственное окатоличевание большого числа православных христиан...”

Об усташском геноциде сербского народа в Боснии (НГХ) командир боснийского отряда четников Ездимир Дангич 2 сентября 1941 г. известил командующего четническими отрядами полковника Дражу Михайловича письмом, в котором говорится: “Хорватские павеличские бандиты при содействии преступников-цыган, новой арийской расы и иезуитов разрушили наши церкви, перебили священников и самых уважаемых людей. Сербов живьем сажали на кол, распинали на кресте, выкалывали им глаза, отрезали нос, уши и язык, набивали рот землей, обливали их кипятком, сдирали с них кожу, ломали им руки и ноги, отсекали пальцы, срезали с них мясо и заставляли есть свое мясо и пить свою кровь. Сжигали людей живьем, палили целые села вместе с людьми в домах. Нами обнаружены десятки убитых и закопанных заживо после пыток людей, чьи останки растаскивают псы и воронье. В боснийских долинах, лесах и полях белеют черепа и кости братьев наших. Мы находили полные человеческой крови бочки, над которыми закалывались жертвы. Находили комнаты и подвалы со стенами, забрызганными человеческой кровью, а на чердаках обнаруживали головы и части тел наших мучеников. Во многих домах по углам рыдают или, обезумев, смеются безвинные жертвы чудовищнейших злодеяний. Это сестры наши, изнасилованные уголовниками, защищавшими некое выдуманное хорватское государство...

Преступления бандитов, хорватской армии и цыган бесчисленны. И камни вопиют, не говоря уж о каждом сербе. Мы полны решимости не выпускать из рук святое оружие, полны решимости сражаться до последней капли крови, и впредь освобождая братьев наших...

Мы начали священную борьбу. Помогите нам. Есть у нас ломоть пресного хлеба, крышей нам служат деревья, а постелью — земля и камни. Динаров у нас нет, одежды, врачей и перевязочного материала тоже. Наши раненые умирают в муках, а вместо помощи и перевязок на их раны капают наши слезы. Сердце мое сжимается постоянно и слезы наворачиваются на глаза, ибо знаю, что пережили эти благородные люди за краткое время бандитской власти, и вижу, как они героически сражаются и погибают за свою свободу...”

Схоже с профессором д-ром Новицей Кралевичем и командиром четнического отряда в Боснии Ездимиром Дангичем описал усташский геноцид сербского народа в НГХ итальянский полковник Коррадо Золи. 18 сентября 1941 г. он опубликовал в известной итальянской газете “Resto del СагПпо” свою беседу с немецким офицером “Майором К.”, как он его назвал. Беседа происходила в поезде, в котором они ехали из Загреба в Огулин.

Немецкий “Майор К.” возвращался из Боснии и рассказал итальянскому полковнику следующее:

“Худшие представители хорватского населения — это часто молодые люди до двадцати лет, остервенелые малолетние преступники, которых рекрутируют, вооружают и которыми командуют хорваты-усташи из других краев и из Загреба... Эти чужаки подстрекали местное население... И началась резня. Началась бойня. Целые семьи, мужчины, женщины, старики, дети, младенцы, немощные люди уничтожены с применением китайских методов, самых жестоких, какие только можно вообразить. Не просите, чтобы я их Вам описал, ибо я не желаю об этом вспоминать...

Существовали банды головорезов, которыми руководили и которых подстрекали католические священники и монахи. Этот факт доказан со всей достоверностью.

В первые дни моего пребывания в Травнике, в ста километрах южнее от Баня-Луки, немецкий оккупационный отряд расстрелял на месте одного монаха, с крестом в руках подзадоривавшего отряд, которым он сам командовал...

— Итак, средневековье?

— Разумеется, средневековье... В худшем варианте, поскольку используются пулеметы, гранаты, канистры с бензином, динамит и т. д. Сербов, которых убивают, называют четниками, бунтовщиками, а на самом деле, это народ, восставший против планового тотального истребления...”

Итальянский полковник Коррадо Золи, очевидец усташских злодеяний, в той же газете пишет: “Первый францисканец из Ассизи назвал птиц братьями и сестрами, тогда как все его ученики и духовные последователи, живущие в НГХ, преисполненные ненависти, убивают безвинных людей, братьев своих во Христе, родившихся на одной с ними земле, говорящих на одном с ними языке, одной с ними крови... убивают, закапывают живьем и бросают мертвых в реки, в море, в пропасти (loro fratelli nel Padre dei cieli, nella stessa lingua, nella stessa sangue, nella stessa terra d'origine... Ucidono, seppelliscono i vivi e buttano i morti nei fiume, nel mare о nei abissi)”

Уже упоминавшийся командир четнического отряда в Боснии, Ездимир Дангич, 30 октября 1941 г. обратился с письмом к “Командующему хорватскими войсками в Зворнике” (НГХ), в котором, в частности, говорится: “Во время последней мировой войны маленький сербский народ отдал 1 200 000 жизней за наши общие идеалы, за правду, за свободу и равенство — как на фронте, так и в тылу. И в это время хорваты проявили себя как наши настоящие недруги, в особенности, боснийские шуцкоры *.(* Лица, состоящие на службе в Шуцкоре, нерегулярной милиции, созданной в Боснии и Герцеговине, австро-венгерскими оккупационны­ми властями.) Кладбища по оврагам, в горах и боснийских лесах, возле концентрационных лагерей — яркое свидетельство того, что нам пришлось вынести в тылу от наших недругов. Все же в 1918 г. (когда было создано объединенное государство. Королевство, хорватов и словенцев. Р. П.) мы переступили через это и даже приняли своих палачей как братьев, наивно веря, что вы проявите понимание и вместе с нами приложите все силы, чтобы построить наше общее государство во имя лучшего будущего для всех нас...

На нашу любовь вы ответили ненавистью, за наше братское уважение вы отплатили нам злодеяниями, равных которым не знал даже мрак древности и средневековья.

По официальным данным, которые нам сообщили немцы из Белграда, до конца августа (1941 г.) на вашей территории убито и сожжено 280 000 сербов. Здесь не учтены позднее замученные жертвы, а также те офицеры, солдаты и гражданские лица, которые уничтожены в период с 6 апреля до нашей капитуляции. Вы истребляли нас повсюду. Новые поколения будут рассказывать об этих злодеяниях, а историки напишут о них самые кровавые и страшные страницы...

Вы убивали наших беззащитных людей самым жестоким образом. Нами обнаружены непогребенные тела мучеников. У них перебиты ноги и руки, ножом выколоты глаза, отрезаны язык, уши, губы и нос, головы проткнуты насквозь железными прутами, их подковывали как лошадей и пилили живых пилами, у них заживо вырезали сердце... У многих мясо порезано на кусочки, и я уж не говорю о бесчисленном множестве изнасилованных женщин и девушек, тела которых были потом распороты, груди разрезаны, и в раны продеты руки с отсеченными пальцами. В одном селе мы нашли зажаренные в печи в посудине две женские головы. Они выставлены, чтобы их могли видеть все, и будут сохранены так же, как многочисленные фотографии, служа доказательством всего того, что до сих пор пережил сербский народ. И я уже не говорю о множестве наших домов, сожженных вместе со своими обитателями.

Да неужели после всего этого может идти речь о том, чтобы мы доверяли тем, кто еще предводительствует хорватским народом? Неужели и теперь мы проявим наивность, как это было на протяжении всей нашей совместной жизни в несчастной Югославии, и поверим, что палачи сербского народа подвергнутся наказанию? Это невозможно, господа и недруги...”

12 ноября 1941 г. группа видных мусульман из Баня-Луки (Босния), обеспокоенная убийствами, окатоличеванием и изгнанием сербов, которым они подвергались со стороны усташей — хорватов и мусульман,— направила письмо протеста своим представителям-мусульманам в правительстве НГХ, вице-премьеру д-ру Джаферу Куленовичу и министру Хилмие Бешлагичу. В этом письме, в частности, говорится:

“Со дня провозглашения нашего НГХ мы, мусульмане, с огромной обеспокоенностью следим за тем, как некоторые усташи и другие ответственные и не несущие ответственности лица совершают грубейшие ошибки и даже преступления. Без зазрения совести попираются самые элементарные права человека. Право на жизнь и личную неприкосновенность и неприкосновенность жилища, право на свободу совести и религиозных убеждений — к большой части проживающих здесь людей это теперь не относится.

Убийство священников и видных деятелей без суда и следствия, массовые расстрелы, истязание ни в чем не повинных людей, женщин и детей; массовое выселение из домов целых семей с предоставлением им от одного до двух часов на сборы и их депортация в незнакомые края; грабеж и присвоение их имущества, насильственное окатоличевание — все это факты, которые потрясли всякого, кто может называться человеком, и которые и на нас, здешних мусульман, произвели самое неприятное впечатление.

Мы никогда не ожидали, а тем более не желали, чтобы в наших краях использовались такие методы управления и предпринимались такие действия. В период нашего бурного прошлого мы не прибегали к подобным средствам и не только потому, что нам это запрещает ислам, но и потому, что мы верили и верим, что такие методы приводят к нарушению общественного спокойствия в каждом государстве и ставят под угрозу его существование. Мы считаем, что такое насилие не должно совершаться даже над злейшим врагом, ибо того, что происходило у нас, несомненно, не знает история ни одного другого народа. Результаты подобной политики, если такие действия можно назвать этим словом, просто ужасны...

Определенная часть католического духовенства полагает, что настало его время, и беззастенчиво этим пользуется. Пропаганда католичества достигла такого размаха, что вызывает в памяти испанскую инквизицию. Под ее давлением и при попустительстве общественных органов власти проводится массовое окатоличевание иных христиан... Нам известно немало примеров, когда усташи устраивали резню [сербов] с фесками на голове. Так было в Босански-Новом, куда на четырех грузовиках прибыли усташи с фесками на голове. Они объединились с мусульманским отребьем и совершили массовые убийства христиан. То же самое произошло в Босанска-Костайнице, когда таким же образом в один день было убито 86 христиан. И в Кулен-Вакуфе усташи проделали то же самое. Особенно отличился Мирослав Матиевич из Врточа. Здесь убито 950 христиан...

Мы обращаемся к вам, господа министры, а также к нашим представителям в правительстве НГХ и к первым советникам главы правительства, с просьбой известить обо всем происходящем главу правительства. В это трудное время, которое мы переживаем, используйте все свое влияние, чтобы как можно скорее положить конец столь недопустимому отношению к происходящему...”

Когда в 1941 г. Германия оккупировала часть Словении, она намеревалась переселить в Сербию 260 000 словенцев. От этого плана затем отказались, и в Сербию их было переселено всего 10 000. Среди этих словенцев было несколько “словенских католических старейшин”, которые, узнав об усташском геноциде сербского народа, о преследованиях и окатоличевании сербов в НГХ, написали письма белградскому католическому архиепископу Йосипу Уйчичу с просьбой передать это письмо Святейшему престолу в Риме. В этом письме от 1 марта 1942 г., в частности, говорится:

“На протяжении многих месяцев мы с болью в сердце следим за гонениями, которым подвергаются наши сербские братья в НГХ. В этой войне мы, словенцы, и сами пережили трагедию, которой еще не знала история... Однако, если мы хотим быть справедливыми и правдолюбивыми, мы должны признать, что судьба, уготованная сербам их кровными братьями-хорватами, хуже всего того, что вынесли словенцы на своей земле. В Словении не убивали епископов и священников и не бросали их тела в буйные реки.

У нас не поджигались и не разрушались церкви, и не убивали верующих во время богослужения; у нас на ночь глядя не вырезали целые села, подобно тому, как забивается скот, не убивали на пороге дома мужчин на глазах у жен и детей и не закапывали людей заживо. По некоторым сербским данным, до настоящего времени тем или иным образом уничтожено 380 000 сербов... Вне всякого сомнения, сербы сегодня подвергаются величайшим за всю свою историю гонениям. Любой наблюдатель обязан констатировать: то, что сербы вынесли за последние десять месяцев на территории НГХ, не может сравниться даже с насилием и ужасами, пережитыми во времена турков. В меморандуме, который мусульмане из Баня-Луки 12 ноября 1941 г. направили членам Загребского правительства, говорится даже, что насилию, совершаемому над сербским народом в НГХ, вообще “нет аналога в истории человечества”. Так пишут сторонники ислама о католическом народе, который как раз в этом году отмечает тысячелетие с начала установления связей со Святейшим престолом. И потому пусть никого не удивляет, что весь сербский народ потрясен творящейся несправедливостью. Отмечено, что в массах существует убеждение, будто за это несет ответственность весь хорватский народ, который пассивно наблюдает то, как в его среде уничтожаются и истребляются сербы. Еще более достоин сожаления тот факт, что вместе с ненавистью к хорватам в обществе растет и враждебное отношение к католической церкви...

Конечной целью нынешней загребской политики является истребление сербского народа в НГХ. Этой аморальной цели должно послужить и окатоличевание. По замыслу усташского правительства обращение сербов в католичество — это средство, которое следует использовать наряду с принудительным выселением и злодейским уничтожением сербского народа...”

В конце письма говорится: “Святейшему престолу следовало бы при первой же возможности явно осудить и заклеймить кровавое преследование сербов и сербской православной церкви в НГХ”, а под номером два подчеркивается: “На то время, пока в Хорватии продолжается террор, Святейшему престолу следовало бы запретить всякий переход из православной в католическую веру...”

Кроме усташей — хорват и мусульман,— политику геноцида сербского народа в то же самое время проводили венгры в Бачке и шиптары (албанцы) в Косово и Метохии. Сербов убивали за то, что они сербы, и мусульмане в Санджаке, где была установлена усташская власть под полным контролем эмиссаров Павелича. Македонские лидеры еще во время апрельской войны 1941 года обратились к македонцам с призывом изгнать из Македонии всех сербов и присвоить их имущество.

Болгары как оккупанты осуществляли настоящую травлю сербов — убивали их, изгоняли или принуждали отречься от своего имени и происхождения. Все это делалось на основании предварительной договоренности между представителями Хорватского комитета, Косовского комитета и правого крыла ВМРО (македонская организация с центром в Софии).

В период между двумя мировыми войнами все эти антисербские организации получали всестороннюю поддержку со стороны Италии, Болгарии, Венгрии и Австрии.

Таким образом, когда Королевство Югославия было завоевано, сербы находились в самом тяжелом за все время своего существования положении. Им начала грозить опасность биологического уничтожения тем более, что немцы и итальянцы также осуществляли массовые убийства сербов, правда, по другим причинам. За одного убитого немца уничтожали сто сербов. Германия и Италия несут немалую ответственность за геноцид сербского народа хотя бы потому, что они сделали возможным создание чудовищного НГХ.

Немецкое верховное командование заставило армейского генерала Милана Дж. Недича занять пост главы правительства в оккупированной Сербии, пригрозив, что в случае его отказа территория Сербии будет отдана НГХ, Венгрии, Болгарии и Албании. Вынужденный таким образом согласиться на этот пост, Недич в середине 1941 г. сформировал Правительство народного спасения, которое поставило перед собой задачу спасать сербов от геноцида во всех областях, где он проводился. Особое внимание следовало уделить сербам, которые как беженцы прибывали в Сербию из НГХ, Бачки, Македонии, Косово и Метохии. Заботу о них взял на себя Комиссариат по делам беженцев и переселенцев. Комиссаром, по категоричному требованию Недича, был назначен бывший директор “Баты” в Борово Тома Максимович.

Правительство народного спасения не только организовало прием беженцев, которые поодиночке или группами ежедневно прибывали в Сербию, но и направило своих эмиссаров в НГХ. В их задачу входило с помощью сопровождавших их немцев освобождать сербов из усташских лагерей. Об этом нас подробно и красноречиво информирует “Донесение о проведении операции по спасению сербов, заключенных в усташские лагеря, и о собранных сведениях относительно сербов-эмигрантов на территории Итальянского королевства”. Это донесение было составлено 30 января 1942 г. высоким чиновником Богданом Раш-ковичем и направлено д-ру Йовану Миюшковичу, профессору университета, министру социальной политики и народного здравоохранения в Правительстве народного спасения. В донесении, помимо прочего, говорится:

“Благодаря деятельной заботе главы Сербского правительства генерала г. Недича и министра внутренних дел г. Ачимовича, оказана помощь тысячам сербских семей, которые терпят страшные муки, страдая за сербское имя и православную веру.

По решению г. министра внутренних дел за № 14.738 от 23 декабря 1941 г. мне, как человеку, прекрасно знающему условия, в которых пребывают сербы в Хорватском государстве (ибо до сих пор мне удалось спасти от верной гибели на территории НГХ 30 000 сербов) доверено предпринять последние шаги для освобождения из хорватских лагерей оставшихся сербов-мучеников. На основании этого документа начальник административного штаба немецкой армии, проявив благосклонность, выделил охрану с тем, чтобы эта национальная общественная и гуманная миссия была выполнена как можно успешней...

Немецкий Красный крест во главе с почтенной госпожой Эшке снабдил меня наилучшими рекомендациями, наименовав предствителем Красного креста. Кроме того, г-жа Эшке лично прибыла в Загреб, чтобы помочь нашему общему делу...

На этом своем пути, предпринятом мною ради спасения сербов и сбора сведений, я столкнулся с одним значительным примером, говорящим сколько о зверстве уста-шей, столько и о благородстве и гуманности итальянских солдат. В доме Шпиры Йокича в Сушаке живет Драгиня Раич из села Калати, что возле Кулен-Вакуфа, единственная оставшаяся в живых из всей семьи и из всего села. У нее на глазах усташи проломили голову и вспороли штыком живот ее девятимесячному ребенку. Самой ей с четырьмя ранами и перерезанной почкой удалось спастись при необычных обстоятельствах, а затем и выжить, благодаря итальянским военным властям, которые лечили ее в военных госпиталях, сохранив таким образом как редкого свидетеля невиданных страданий.

Сторож имения д-ра Ивы Мийовича видел на Паге стоящего рядом с сербами усташа, у которого карманы шинели были наполнены глазами, как сказал сам усташ: “влахскими * глазами”. (* Влах (уст. ирон.) — так иноверные сербы и хорваты называют православного серба.) Характерно при этом упомянуть поведение католических священников. В Шибенике священник приветствует верующих словами: “Взгляните, как я хорошо выгляжу, а влахи (сербы) говорят, будто нам нечего есть. Мы их всех должны перерезать”.

В Сушаке католический священник и сегодня разжи--ает ненависть своих прихожан и натравливает их на сер-5ов. В селе Хрелин приходский священник Домино после долгого отсутствия появился в трактире со словами: “Хвата Иисусу”. На вопрос присутствующих, где он был до -их пор, священник ответил, что занимался делом: убивал :ербов по всей Лике и собственноручно убил 40 сербов.

Несколько дней назад на Хваре в кафе “Централ” приходский священник читал лекцию десятку молодых священников, подчеркивая, что убийства сербов ни к чему прекращать. После этого в кафе в присутствии возмущенных итальянцев вспыхнул скандал. Итальянский генерал Далмацио и итальянский полковник Тадие с сожалением подтверждают точность страшной информации, поступившей из Лики, Кордуна и т. д., из которой становятся ясными намерения усташского режима в Хорватии, а _эт0 — уничтожение сербов, несмотря ни на что. Кого не убили, тех обратили в католичество, чтобы они исчезли без следа. Так в селе Плоче поп Борич был вынужден вместе со всем селом перейти в римско-католическую веру...

В Горне-Приморье, Сушаке, Фиюме, Триесте и окрестностях принято огромное число семей [сербских] беженцев, которые сегодня в большинстве своем живут только благодаря чужому милосердию...

Около 10 000 сербов-беженцев размещены около Ши-беника... В самом Сплите и его окрестностях — 8 000... Итальянские власти предоставляют им возможность работать и оказывать помощь... Все они обращают свой мысленный взор к матери Сербии”.

В своем обширном донесении Богдан Рашкович упоминает также, что, добиваясь улучшения условий жизни в усташских лагерях, он посетил: архиепископа Степинца, папского посланника Морони, хорватский Красный крест, швейцарского и французского консулов в Загребе, затем болгарского посланника и Итальянскую миссию в НГХ и всех их просил предпринять необходимые меры, чтобы помочь сербским узникам. В конце своего донесения Богдан Рашкович пишет:

“Когда я доложил обо всем сделанном до сих пор, член комиссии капитан Калмар заявил мне в присутствии сопровождавших меня лиц, что я заслужил от сербского народа памятник за свои самоотверженные усилия, направленные на решение этого больного вопроса. Между тем моя совесть не может оставаться спокойной, пока наши безвинные люди находятся в хорватских лагерях, во вражеских руках. Из соображений гуманности следовало бы как можно более срочно добиться переправки этих людей сюда, на территорию Сербии, прежде всего потому, что их очаги в нынешнем хорватском государстве разрушены, а у большинства семьи или родные уже здесь, в Сербии, и они обязались бы нести моральную и материальную ответственность за своих близких. Если же эти люди вернутся в свои родные края в Хорватии, их ждут снова те же несчастья. Только убивать этих людей станет легче, ибо уже были случаи, когда хорватские власти призывали сербов вернуться к своим очагам, а ночью их уводили усташи и убивали...

Прошу г. генерала Недича и г. министра Ачимовича отнестись к моему сообщению со всей серьезностью и срочно принять решение, спасительное для всего нашего сербского народа... Призываю проявить упорство с тем, чтобы эта гуманная акция по спасению наших людей из хорватских лагерей завершилась возможно скорее, поскольку обстоятельства чрезвычайно тяжелые, к тому же в Загребе стоят неслыханные холода —32°С”.

Число беженцев в Сербии росло с каждым днем. Большинство являлось в Комиссариат по делам беженцев, однако много было и таких, которые этого не делали и устраивались сами, поэтому трудно установить точное их число. В одном донесении, направленном 8 сентября 1942 г. Королевской миссии при Святейшем престоле в Ватикане Дража Михайлович передал следующую информацию:

“По проверенным данным хорватами уничтожено 600 000 сербов, немцами — 78 000, итальянцами — 20 000, венграми — 30 000, албанцами — 10 000. В Комиссариате по делам беженцев в Белграде зарегистрировано 104 518 беженцев из Хорватии, 38 846 — из Болгарии (оккупационная зона), 22 771—из Венгрии (Бачка), 31 177 — из Италии (итальянская оккупационная зона, т. е. Косово и Метохия), 5 842 — из Словении, всего — 203 154.

Незарегистрированных беженцев — около 100 000”.

Перед лицом трагедии, переживаемой его народом, генерал Недич, глава Правительства народного спасения, обратился с “Призывом к сербскому народу проявить благородство и патриотизм”:

“Братья сербы и сестры сербки!

Много раз я говорил, что вы должны быть и сербами, и людьми. Должны проявить доброту и сострадание. Должны сочувствовать бедам и несчастьям своих братьев в это столь тяжелое для сербского народа время.

Я обращался к вам, но, боюсь, мой голос не проник в очерствленные эгоизмом сердца многих из вас.

И потому я спрашиваю вас:

Выполнили ли вы как сербы свой святой долг по отношению к братьям своим, сербам-беженцам, к семьям узников, к сербам, оставшимся без хлеба и крова, ко стольким сиротам военного времени?

Многие из вас молчат. Ничего вы не сделали. Горе, нищета и отчаяние не тронули ваши черствые сердца. Неужели вы не боитесь Бога? Неужели вас нисколько не мучает совесть? Может быть, вы содрогнетесь от ужаса, когда я скажу вам, что из-за вашей беззаботности и вашего равнодушия сегодня под вопросом сохранение жизни многих тысяч детей-беженцев. Выживут ли они или погибнут? Многие из вас, сербы, люди знатного рода, даже пальцем не пошевелили, чтобы облегчить участь этих несчастных малышей, чтобы спасти им жизнь.

Довольно фанфар и парадов, идущих от сотен разных благотворительных обществ, которые являются не чем иным, как формой без содержания...

Сербский народ, храня память о благородных деяниях своих вожаков и своего духовенства, глубоко проникся сознанием того, что, погрязнув в эгоизме и в алчной погоне за земными благами, он не сможет сохранить ни себя, ни свое имя... Вам, братья сербы и сестры сербки, надлежит сегодня искоренить в себе самих и в своей среде эти позорные недуги и собственной жизнью, собственными делами и примером доказать, что вы — достойные потомки своих великих предков и истинные сыновья матери Сербии.

Не допустите, чтобы вашу душу источил червь эгоизма, а алчность превратила в камень ваши сердца и чтобы сербский поэт рассказал о нас будущим поколениям как о поколении, которое вместе с державой утратило и наилучшие вековые черты своей нации. Услышьте меня и подчинитесь, ибо вы должны и впредь оставаться и сербами, и людьми!”

Когда наступила весна и на реках начал таять лед, Сава и Дунай принесли в Белград и в Румынию тела убитых сербов, мужчин и женщин. Они плыли, раскинув руки и ноги. Многие, словно устав от долгого пути, остановились, чтобы немного отдохнуть, зацепившись рукой, ногой или скудной одеждой за вербу. Остались письменные свидетельства очевидцев — рыбаков, портовых рабочих шкиперов:

“Я, Андрия Столник, направляясь в середине марта (1942 г.) в Румынию, видел эти трупы даже в Румынии. Мне известно, что румынские власти интересовались у наших властей, откуда приплывают эти трупы. Отмечу, что трупы в великом множестве плыли на протяжении почти двух месяцев — марта и апреля 1942 года”.

“Я, Илия Перич, в середине апреля 1942 года по распоряжению Комиссариата парашютной полиции приступил к извлечению трупов из реки. Я извлекал трупы только из Дуная. Их мы относили в прозекторскую, если тела были целы, или несли на кладбище, если трупы разлагались. Те трупы, которые совсем разложились, мы хоронили тут же, на берегу. Эти трупы никто не фотографировал, не было составлено никакого акта. Мне известно, что цыгане из Опова в Банате также закапывали те трупы, которые были извлечены на банатскую сторону. Таким образом это продолжалось до самой середины июня 1942 года, когда и немцы взяли под контроль извлечение трупов... Именно тогда на двадцать два дня было запрещено купание в Дунае. Даже сами немцы пришли в ужас, когда увидели трупы... По трупам видно было, что большинство людей убиты ударом тупого оружия в затылок. Были и огнестрельные раны. На десятке трупов вообще не было видно ран. Были трупы зарезанных и заколотых людей. Видели мы трупы с отрезанными руками и грудями, а также — перебитыми, ногами...

Я видел мешок, в котором было шесть трупов. Мешок весь был перевязан веревкой и в нем были: одна молодая девушка, одна старая женщина, один пожилой мужчина лет сорокапяти — пятидесяти, два ребенка и один мужчина без руки... Еще я видел близ села Бановаца двух убитых мальчиков в возрасте 7—8 лет со связанными руками и ногами”.

“Я и мой друг Йохан нашли поблизости соломенный тюфяк, зацепившийся за вербу. Так как мой друг Йохан очень чувствительный и не мог дольше выносить ужасный смрад, он отошел, а я отцепил тюфяк от вербы и дотащил до берега. На берегу я его разрезал и обнаружил в нем шесть или семь детских разлагающихся трупов. Дети были младше десяти лет... Трупы я тут же прямо в тюфяке и закопал на берегу Дуная.

По моему мнению и судя по тому, что я слышал от дунайских шкиперов и матросов, с тех пор, как в этом году на Дунае сошел лед, и до середины июля по Дунаю проплыло от 2 000 до 3 000 человеческих трупов. Один шкипер рассказывал мне, что видел в одном месте на Дунае около 70-ти человеческих трупов, связанных веревками”.

“Были отдельные трупы, но чаще они были связаны между собой по пять, шесть, десять и даже по пятнадцать. Так и несло их течением по реке. Какие-то люди из тех, кто вытаскивал трупы, рассказывали мне, что из Дуная были извлечены невеста в подвенечном платье, жених, поп и несколько человек, связанные друг с другом веревками, а к ним еще был привязан и пес”.

“Как-то по Дунаю начали плыть многочисленные трупы людей... Зрелище было ужасающее, потому что почти все они были изуродованы. Сзади, на затылках, были раны величиной с куриное яйцо. На голые пятки у некоторых трупов были прибиты подковы. У всех были связаны руки стальной проволокой. Множество женщин с отрезанной грудью, ногами, руками и пальцами, а мужчины — с отрезанным половым органом и другими органами... Почти двадцать дней и ночей плыло бесчисленное множество тел невинных сербов... Мне удалось сфотографировать некоторые трупы, хотя немцы это строго запрещали...”

В то время, как убитые сербы и сербки дни и ночи плыли по Дунаю и Саве мимо Белграда, Комиссариату по делам беженцев приходилось непрерывно работать, чтобы обеспечить существование десяткам тысяч вновь прибывающих бездомных людей. В меморандуме, касающемся сербов-беженцев, которое Королевское югославское правительство в Лондоне направило 31 марта 1943 г. Королевской миссии при Святейшем престоле в Ватикане, говорится: “Уже двадцать два месяца сербский народ в так называемом НГХ, Герцеговине, Лике, Кордуне, Славонии и других сербских областях пребывает без вожака и без оружия, подвергаясь угрозе со стороны самых жестоких за всю нашу историю врагов. Сербский народ, оказавшись между хорватской армией и ножами хорватских усташей, поделился на две части.

Одна часть бежала в Сербию, где по имеющимся подсчетам находится 400 000 беженцев. Кто-то бежал из так называемого НГХ, кто-то из Баната, Бачки и Южной Сербии, некоторые — даже из Словении. Иные бежали в Черногорию, где нашли приют сербы из Метохии. Считается, что в Черногории — 36 000 беженцев.

Другая часть сербского населения, убегая от ножей кровожадного врага и не сумев перебраться в Сербии или Черногорию, укрылась в горах, где на этих людей словно на диких животных, охотятся то усташи, то немцы то венгры, а на юго-востоке — албанцы, болгары и итальянцы.

Страшные карательные экспедиции, предпринятые сначала хорватским “черным легионом” через Западную Боснию, а также карательные экспедиции “черного легиона” — совместно с одной немецкой и с одной венгерской дивизией — произвели прошлой осенью настоящее опустошение в районах Уны и Врбаса, Козары и Маевицы. до самой реки Босны. Под предлогом борьбы с партизанами в ходе этих карательных экспедиций уничтожали всех подряд: мужчин, женщин и детей, которые никогда не были партизанами. Пострадали сербские области и сербские села: Босанска-Градишка, уезд, где проживаем 39 546 сербов и 4 748 хорватов, Босанска-Дубица — 28 121 серб и 1 641 хорват, Босански-Нови — 30 694 серба и 1 860 хорватов, Двор — 23 452 серба и 3 073 хорвата, Прнявор — 38 546 сербов и 2 360 хорватов, Баня-Лука -58 730 сербов и 16 900 хорватов.

Увозили, резали, убивали одних только сербов. Покончив с чудовищной резней, немцы, усташи и венгры собрали всех сербских детей мужского пола старше 12-ти лет и отправили их в лагерь...

Сегодня оставшиеся в этих краях женщины и дети живут в лесах. Эти люди не смогли обработать свою землю, поскольку не было ни рабочей силы, ни скота, да они и не осмеливались приблизиться к своим опустошенным, сгоревшим домам.

Другая карательная экспедиция, в которой участвовали хорватские, усташские, немецкие и итальянские дивизии, прошла через сербские области: Бихач (17 178 сербов и 7 999 хорватов), Босанска-Крупу (31502 серба и 347 хорватов), Г. Кореницу (12 046 сербов и 2 424 хорвата), Босански-Петровац (24 647 сербов и 1 219 хорватов), Гламоч (19 924 серба и 1 342 хорвата)...”

В конце документа говорится: “Сегодня 400 000 беженцев в Сербии, 36 000 — в Черногории и все еще оставшиеся сербы в горах т. н. НГХ, не имея нигде ничего: ни дома, ни очага,— ждут помощи, а тем временем перед ними встает призрак голода... Люди спрашивают, какие шаги предприняты нашими великими союзниками для того, чтобы сербский народ, решительно ступивший на предназначенный ему путь и до сих пор принесший кровавую жертву в миллион человек,— чтобы этот народ весной и летом не умер от голода и эпидемий, которые не заставят себя ждать, если вскоре не подоспеет помощь...”

Кроме Комиссариата по делам беженцев, о сербах беженцах в Сербии усердно заботилось правительство Милана Недича или, лучше сказать, заботился сербский народ. Во всех городах Сербии были созданы комитеты — местные, общинные, уездные и окружные,— в чьи задачи входило обеспечить беженцев жильем и всем необходимым для нормальной жизни. На стенах домов в городах были расклеены листовки, плакаты, обращения, призывавшие людей выполнить свой долг. Среди таких плакатов выделялся один — величиной с квадратный метр, на котором была изображена женщина с мученическим лицом, а вверху и внизу крупными буквами было написано: “Мать Сербия, помоги!”

Особое внимание уделялось детям-беженцам, прежде всего тем, кто остался без родителей, и больным. Комиссариат вместе с Красным крестом исхитрялся разными способами обеспечить им уход и минимальные условия для выздоровления и учебы. Так Тома Максимович, ставивший своей задачей спасти жизнь каждому сербу, в тот момент, когда особенно не хватало лекарств, одежды и обуви, просил соответствующее министерство в Лондоне через Королевскую миссию в Каире поставить хлопчатобумажное полотно на 100 000 пар детского белья. Эта просьба не была удовлетворена, поскольку английские власти “не хотели пропускать через блокаду требуемое полотно”.

Тома Максимович, возглавлявший Комиссариат по делам беженцев, не сдавался. Столкнувшись с проблемой высокой смертности среди детей, прежде всего среди детей из НГХ, Санджака, Косово и Метохии, он повсюду обращался за помощью для своих подопечных. Написал и в Международный Красный крест в Женеве. Из его письма шведскому консулу от 25 мая 1943 г. становится известно, что на тот день в Сербии находилось в общей сложности 83 225 беженцев — мальчиков и девочек; что для них организовано 66 детских домов; что остальные дети-беженцы живут в приютивших их семьях; что число детей с каждым днем растет; что этих детей необходимо обеспечить: хинином против малярии, сахаром, кальцием, рыбьим жиром, мылом, постельным бельем, одеялами, соломенными тюфяками, полотенцами. “Я был бы Вам весьма признателен, господин консул,— говорится в письме,— если бы Вы могли хоть часть перечисленных вещей приобрести у Вас в стране. Мы уверены, что сербский народ никогда бы не забыл Вашего благодеяния, а мы постарались бы соответствующим образом это возместить”.

Из этого письма, написанного на немецком языке можно также узнать: что в Сербии находится около 300 000 зарегистрированных беженцев, 50 000 из них — государственные и частные служащие и интеллигенция тогда как остальные — рабочие и земледельцы; что Комиссариат организовал дома для престарелых и немощных; что в городах, куда прибывают беженцы, открыл народные столовые; что в Белграде в этих столовых ежедневно раздается от 35 000 до 40 000 обедов; что цена каждой порции — 10 динаров и что “разницу в цене оплачивает сербское правительство из средств, поступающих от добровольных пожертвований”.

Комиссариат совместно с Правительством народной спасения и Красным крестом Сербии позаботился о том чтобы сербы-беженцы получили кредиты и смогли открыть ремесленные мастерские и магазины, чтобы рабочие получили постоянную работу, а земледельцам выделили землю. С целью обеспечить средства для помощи беженцам на некоторые товары — например, сахар — была повышена цена, и полученные таким образом деньги поступали в специальный фонд для беженцев. В этот фон; вносили деньги также частные лица и предприятия. Вместо того, чтобы тратить деньги на поминовение родных или на Праздник “славы” — главную сербскую святыню, — их передавали в фонд для беженцев. В пользу беженцев устраивались концерты, выставки и театральные представления, печатались почтовые марки, на улицах собирались добровольные пожертвования. В акцию по оказании помощи беженцам по собственной инициативе включились и дети, которые устраивали театральные представления, а заработанные таким образом деньги передавали в фонд для беженцев. Так Сербия, и сама столкнувшись с многочисленными трудностями, стала “Матерью Сербией” дл сербов-беженцев, которые были вынуждены покинуть свои древние очаги, свои кладбища и свои имения.

В начале 1944 года сербы-беженцы, окруженные братской заботой и вниманием со стороны сербов в Сербии приняли “Резолюцию”, которую “связной офицер при Командующем юго-восточной частью НГХ” 28 марта 1944 года передал “Командующему вооруженными силами Разведотделу Министерства вооруженных сил” в Загребе. В “Резолюции” говорится:

“Представители сербов-беженцев из всех краев Сербии где временно проживают сербы-беженцы, которые были вынуждены покинуть прадедовские очаги исключительно ради спасения жизни своих малых детей и своих семей, собравшись в Белграде, заслушали сообщение Комиссариата по делам беженцев о проделанной работе. В час, когда все те же недруги и изверги под другим именем и под новым лозунгом стремятся продолжить свое кровавое дело, собравшиеся от имени 400 000 сербов-беженцев, спасшихся бегством в Сербию, а также от имени одного миллиона мертвых сербов, погибших мученической смертью и возложивших свои жизни на алтарь сербского народа, считают своим долгом в этот роковой для нашего народа момент выразить свои чувства и мысли, которые послужат советом и наставлением — что и как делать, как крепить дух, дабы не уронить честь родного края, откуда они пришли, и принимают следующую

РЕЗОЛЮЦИЮ:

1. Отдаем почесть и преклоняем колени перед памятью наших родных и близких, чья кровь пропитала и чьи кости усеяли сербскую землю. Вечная им память!

Выполняя завет, данный нам в смертный час, клянемся посвятить свою жизнь Сербии и сербскому народу и бороться, пока справедливость не восторжествует.

2. За то, что мы остались живы и дети наши растут и воспитываются в духе, гарантирующем лучшую жизнь всему сербскому народу, мы благодарны единственно Сербии и ее людям. Сербия приняла нас и наших детей на свою израненную грудь и спасала нас, часто забывая о своих тяжелых ранах.

Хозяева, встретившие нас в своих домах в селе и городе, а в особенности беспримерная любовь и легендарное гостеприимство сербского крестьянина бесконечно потрясли нас. Мы перед ними в неоплатном долгу. Они спасли около 80 000 сербских детей-беженцев, которые уже были на краю могилы.

Вечная хвала им всем за это, а Всевышний да услышит молитвы страдальцев и сохранит наших братьев в Сербии, которая столь усердно следовала великой христианской заповеди и в самое трудное время выполнила свой национальный долг.

3. Благодарствуем нашей столице и общине нашего Белграда и всем остальным общинам, городским и сельским во всей Сербии, а также нашей Сербской православной церкви, которые с самого начала оказывали всяческую помощь беженцам в их беде и, не жалея ни сил, ни средств, приняли беженцев и вдохнули в них новую жизнь. Это не может, не должно и не будет забыто!

4. Спасибо бывшему Совету Комиссаров оккупированной Сербии, Сербскому правительству и особое спасибо главе Сербского правительства, армейскому генералу, господину Милану Дж. Недичу, которые, как представители оккупированной Сербии, с первого дня нашего национального бедствия и по сегодня мужественно и по-братски отдавали и отдают все, что могут, ради спасения своих братьев, особенно в нынешней тяжелой обстановке. Они дали нам крышу над головой и протянули хлеб, а наших детей пригрели и нашли средства, чтобы в детских домах для беженцев выкормить и воспитать маленьких сербов в духе истинной принадлежности к сербскому народу, социальной справедливости, дисциплины, трудолюбия и вырастить достойных и настоящих граждан новой, более счастливой Сербии.

5. С чувством глубокого удовлетворения принимаем к сведению и единодушно одобряем сообщение, сделанное Комиссаром по делам беженцев г. Томой Максимовичем и выражаем ему от имени всех беженцев глубокую признательность. В то же время обращаемся к нему с просьбой уже теперь подумать о том, чтобы сербы-женщины, особенно молодежь, как можно больше и успешней способствовали скорейшему материальному и духовному возрождению Сербии, и принять для этого все необходимые меры.

6. Мы переживаем тяжелое время, а на земном шаре происходят роковые события, имеющие роковое значение. Мы, сербы-беженцы, призываем весь сербский народ в этот трудный час сберечь мир и единство сербской родины, сохранить национальный порядок и дисциплину, ибо без этого нет труда, нет созидания, нет материального и духовного обновления сербского края, а только — хаос и братоубийственная война. Лишь тесно сплотившись всем сербским народом, мы сохраним Сербию и сербскую землю для наших будущих поколений.

Мы, беженцы, знаем, что значит страдать, но и знаем, что значит верить в Сербию и сербскую идею, спасавшую нас до сих пор в самое трудное время. В этом своем обращении мы заклинаем всех сербов использовать наш опыт, за который мы заплатили кровью и страданиями, и с полным пониманием истинной ситуации принести любую жертву ради спасения сербского народа от биологического уничтожения. Только действуя таким образом, мы спасем себя и создадим условия для лучшей жизни и лучшего будущего во имя поколений, которые придут после нас.

Снова запылает огонь в погасших сербских очагах, снова зазеленеют и заколосятся хлеба на сербских нивах, снова зацветут наши луга, опять затанцуют сербское коло, опять станут зелеными наши дубравы, разнесется новая песня, которую будут петь вместе все сербы, умудренные и объединенные большой общей бедой:

За то, что серб еще живет наперекор всему, Спасибо Сербии, она помогла ему”.

На собрании сербов-беженцев, где принята “Резолюция”, была выбрана делегация, которой было поручено посетить главу Правительства генерала Милана Недича, передать ему этот документ и от имени 400 000 сербов-беженцев поблагодарить его лично за оказанную помощь и проявленную заботу. Милан Недич воспользовался случаем и обратился к членам делегации со следующими словами: “Дорогие мои братья-сербы из всех краев, где живет наш несчастный народ. Приветствую вас в качестве моих гостей и благодарю за то, что вы пришли выслушать мое слово. Спасибо вам за эту единодушно принятую резолюцию, спасибо от имени Правительства народного спасения, от имени сербского правительства, спасибо от имени Матери Сербии.

В связи с вашей резолюцией считаю нужным также сказать вам: на нас, дорогие наши братья, обрушилась большая беда, и мы сегодня переживаем тяжелые времена. Но она не первая в истории сербского народа. Сербский народ никогда не жил спокойно. Он всегда боролся. В борьбе он креп, в борьбе жил и будет жить. Такая у него судьба, такое у него место в мире.

Однако на этот раз наша великая народная беда намного серьезней и опасней — у нее есть свои особенности. Все наши враги объединились, чтобы планомерно уничтожить наш несчастный сербский народ. В этом — трудность, в этом — наша величайшая боль.

Вы сами в своей резолюции сказали о том, насколько огромны последствия нашего несчастья.

Дорогие братья мои, я как глава Правительства народного спасения здесь в этом народном доме, пред Богом и истиной с величайшим пиететом кланяюсь всем святым сербским жертвам, всем тем сербам, сербкам и сербским детям, которые за святое имя сербское, сербскую веру и сербский народ погибли и ушли из жизни раньше времени. Вечная им слава, и благодарность, и вечная память...

Есть люди, которые заботятся только о своих личных интересах и удовлетворении собственного честолюбия, и не знают, бедные, несчастные, что они могут сгинуть, не оставив следа, а с ними вместе и все мы.

И потому я пользуюсь возможностью, чтобы здесь, на этом торжественном собрании, стоя перед вами, великомученики сербские и страдальцы, сказать вам истину, сказать: братья сербы, слушайте, час пробил, опомнитесь! Нет больше злополучных партий, нет личных интересов и устремлений! Есть нечто большее, есть нечто святое, и это, братья мои,— РОДИНА, которая превыше всего, это ОТЕЧЕСТВО, это само существование сербского народа.

Если, братья мои, мы этого не поймем, если не признаем это как Евангельскую Истину, тогда мы погибнем, исчезнем без следа и никто нам не поможет, никто нас не спасет. И потому отбросим все личное. Придет день, когда настанет и народный суд, и Божий, и каждому воздастся по заслугам, а ныне, в настоящий момент, высший закон — спасение Сербии.

Пусть у всех сербов будет одна мысль, один долг, одна задача: сплотиться, объединиться как братья, чтобы никто не свернул с правильного пути, чтобы не ослаб народный сербский фронт... Наши заклятые враги сумели расколоть сербский народ на разные фракции для того, чтобы легче было его погубить, ибо слабый народ — верная гибель...

Братья сербы! На Бога надейся, а сам не плошай! Правильно говорит наш народ. Все вместе, все, как братья, сомкнем ряды! Мы сильны, когда мы вместе! Будем единым фронтом — сербским фронтом...

Не дайте, братья мои, себя обмануть! Всюду проповедуйте то, что сказано в вашей резолюции: порядок, мир, труд и братское согласие...

Все вы за то, чтобы мы, сербы, вместе шли одним путем, сербским путем, святосавским путем; чтобы все сербские силы образовали одну непобедимую грозную фалангу, сербскую фалангу, под девизом: все сербы — на сбор под красно-сине-белым сербским знаменем”.

В Резолюции сербов-беженцев, живущих в Сербии, отдано должное и Томе Максимовичу, комиссару Комиссариата по делам беженцев и переселенцев в Сербию. Этому не следует удивляться, ибо известно, что Комиссариат во главе с Томой Максимовичем внес наибольший вклад в спасение нескольких сотен тысяч сербов-беженцев.

При Комиссариате работали различные комиссии, в чью задачу входило собирать определенную информацию — показания зарегистрированных беженцев. Кроме имени и фамилии, места и года рождения и других биографических данных, беженцы должны были дать сведения о ситуации в их городе или селе, где у власти усташи, о геноциде сербского народа, проводимом усташами, и, разумеется, о своем изгнании. На основании этих сведений Комиссариат составил картотеку, куда были занесены имена усташских преступников.

Показания сербов-беженцев в Комиссариате переплетали, а затем доставляли: Сербской православной церкви, правительству Милана Недича, членам Ревизионного комитета при Комиссариате, эмигрантскому Королевскому югославскому правительству и Ядранско-Подунайскому банку в Белграде, а в переводе на немецкий язык — представителю немецких оккупационных властей в Сербии. В одном из документов говорится, что Тома Максимович организовал перевод показаний на немецкий язык и передавал их немцам с тем, чтобы они по окончании войны не могли утверждать, будто не были подробно информированы об ужасах усташского геноцида.

Часть этих показаний, которые получены от беженцев из разных краев НГХ и в которых исчерпывающим образом рассказывается о неслыханных ужасах усташского террора, направленного против сербского народа, мы публикуем в следующей главе под названием “Показания сербов-беженцев”.

ПОКАЗАНИЯ СЕРБОВ-БЕЖЕНЦЕВ

Францисканец из монастыря около Ливно д-р фра Сречко Перич, родом из ливновского уезда, чья сестра замужем за сербом, в июне 1941 года, до начала массовой резни сербов в ливновском уезде, с алтаря монастырской церкви в Горице призвал хорватов-католиков начать резню сербов словами:

“Братья хорваты, идите и заколите всех сербов, прежде всего, заколите мою сестру, которая замужем за сербом, а потом всех сербов подряд. Когда покончите со своим делом, приходите ко мне в церковь, где я вас исповедую, и тогда все грехи вам будут прощены”.

Фра Филипович из Петричевского монастыря 8 февраля 1942 года призвал усташей из личного отряда Павелича начать резню сербов в окрестностях Баня-Луки кличем: “УБИВАЙТЕ, А Я ОТПУЩУ ВАМ ГРЕХИ”.* (* К этим показаниям (первым одиннадцати) — одна переплетенная тетрадь под названием “Допросы сербских беженцев. К размышлению Совещательного Комитета, Акция францисканцев” — переведенным на немецкий язык в 1942—43 гг. и переданным Генеральному немецкому штабу в Белграде, предпоследними мы добавили показания Юлки Шкаро. Ее показания переведены на немецкий по распоряжению Милана Недича и 20 января переданы Феликсу Бенцлеру. Эти показания хранятся в Архиве Югославии, в фонде Д.К.ПО, инв. номер 250 и 16.546.
Последние показания в этой книге принадлежат сербке из Дивосела около Госпича, чье имя не упомянуто, и хранятся в Историческом музее Сербии; на них мне указал историк Велько Джурич.
Показания публикуем в том виде, как они даны, напоминая при этом, что в них мы используем и “экавское” и “екавское” произношения и что мы снабдили каждую главу названием, позаимствовав содержащиеся в показаниях слова.)

Захоронение живых сербов

БАИЧ Джордже, владелец кофейни из Баня-Луки, 58-ми лет, сын покойных Николы и Милицы, урожд. Ма-лешевич, холост, беженское удостоверение личности № 35647, будучи предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний, 25 апреля 1942 г. дал следующие показания:

“Однажды ночью в первые дни после провозглашения Независимого государства Хорватия усташи ворвались к сербскому епископу Платону в Баня-Луке, вывели его из дома, втолкнули в автомобиль и увезли в неизвестном направлении. Примерно через десять дней крестьянами обнаружен его труп в реке Врбас около лесопильни “Босна Боа” А. Д., недалеко от Баня-Луки. Когда труп вытащили из воды, то узнали епископа Платона. Борода у епископа сгорела, и видно было, что на груди у него разжигали огонь, а потом его зарезали. После этого сербы между собой по секрету говорили, что епископа увел и после пыток зарезал Чондич Нико из Баня-Луки.

В мае 1941 года арестованы и доставлены в Баня-Луку и заключены в т. н. “Черный дом”: Суботич Душан, протоиерей и бывший народный депутат из Босанска-Градишки; Марьянац Сима, председатель и бывший народный депутат из Мрконич-Града; протоиерей из При-едора, имени которого не знаю, а вместе с ним схвачен и посажен в тюрьму Чурчия, трактирщик из Баня-Луки. Они находились в тюрьме около месяца, а потом однажды ночью были выведены из тюрьмы и убиты в Челинце недалеко от Баня-Луки. Трупы протоиерея из Приедора и трактирщика Чурчии найдены в реке Врбас около Челинца, а трупы протоиерея Суботича и Марьянца не найдены.

Сразу после них доставлены в Баня-Луку и заключены в “Черный дом”: Бранкович Душан, земледелец и бывший народный депутат из Крупы в Врбасе, и Вранешевич Джордже, протоиерей и бывший советник из Прнявора. Они также содержались в тюрьме больше одного месяца, а затем однажды ночью были отведены в село Дракуличи и там убиты. Их тела также не обнаружены.

За время, начиная со дня провозглашения Независимого государства Хорватия и до августа 1941 года, усташи убили в селах Иваньска, Пискавица и Рамичи более 600 сербов — мужчин. Вооруженные, шли ночью усташи по этим селам, врывались в сербские дома и уводили всех мужчин старше 15-ти лет и убивали их в названных селах. Я знаю, что тогда убит Милакович Гавро, железнодорожник из Иваньски, а имен других я не знаю. В ноябре 1941 года хорватская военная комиссия раскопала несколько могил, в которых были захоронены тела убитых сербов из упомянутых сел, и тогда же установлено, что в одной из могил в четырех углах закопаны четверо мужчин в сидячем положении, а на трупах невозможно было обнаружить ни одной раны или повреждения, и по этому было точно установлено, что жертвы захоронены живыми. Это было в селе Иваньска.

Прошлой осенью вооруженные усташи пришли в сербское село Ребровац близ Баня-Луки и там убили всех взрослых мужчин-сербов.

В течение июля и августа 1941 года арестованы усташами и уведены в Госпич следующие особы из Баня-Лу-ки: Курузович Светозар, столяр; Финдрик Лука, бывший начальник уезда; Предич Душан, торговец; Тешанович Джордже, столяр; Кошчица, бывший начальник уезда, и многие другие, чьих имен я уже не помню. Об их судьбе ничего не известно, но наверно они все убиты.

В декабре 1941 года из Загреба в Баня-Луку прибыло некоторое число усташей из личного отряда Павелича. Они убивали сербов в окрестных сербских селах, а села грабили и награбленное имущество привозили в Баня-Луку.

8 февраля 1942 года одна группа этих усташей под предводительством монаха-иезуита по имени Филипович из монастыря Петричевца, близ Баня-Луки, отправилась в сербское село Раковица-Рудник близ Баня-Луки. В этом селе работали в руднике рабочие-сербы вместе с рабочими-католиками и мусульманами. Монах-усташ Филипович установил по удостоверениям личности рабочих-сербов, которых немедленно отделил от рабочих-католиков и мусульман, и тут же, на месте, позволил усташам их убить. Усташи убили этих рабочих-сербов кирками: всего 52 рабочих-серба.

После этого усташи под предводительством монаха Филиповича отправились в село Дракуличи близ Баня-Луки, откуда родом убитые рабочие-рудокопы. В этом селе усташи под руководством монаха Филиповича убили 1 500 сербов — мужчин, женщин и детей. В этом селе тогда были убиты все жители, спаслась только одна женщина по имени Ленка и ее пятеро детей, да еще один ребенок, чьи родители были убиты. Женщина Ленка потом сошла с ума.

Село Дракуличи, в котором усташи устроили вышеописанную резню, относится к общине Буджак, уезд Баня-Лука. После совершенной резни буджакская община отправила служебное донесение уездным властям в Баня-Луке, в котором сообщала, что павелические усташи февраля 1942 года ворвались в мирное село Дракуличи и безо всякого повода перерезали 1 500 сербов, чьи тела так и оставили, чтоб их ночью растащили собаки и свиньи. Скот и продукты убитых сербов усташи отвезли на свои склады в Баня-Луку. Так гласило донесение общины об этой ужасной резне сербов, которую совершили усташи из личного отряда Павелича. Я лично видел, как усташи февраля 1942 года, после вышеописанной резни, пригнали скот в Баня-Луку.

9 февраля 1942 года усташи резали сербов в селах Мотике, Павловец и Ханколи, банялукского уезда. Общее число убитых сербов в вышеуказанных селах составляет около 2 700 человек.

После этих кровопролитий в феврале крестьяне из села Калашница были на ярмарке в Баня-Луке: Попович Момчило, два брата Момичи и еще двое, чьих имен я не знаю. Они, возвращаясь с ярмарки, имели при себе крупные суммы денег, и поэтому их на окраине города у свиного рынка подстерегли усташи, скинули с телеги и увели в неизвестном направлении, и больше о них ничего не известно. Наверняка они убиты и ограблены усташами, а мотивом убийства было ограбление.

После этих кровопролитий в Баня-Луке среди сербов началась паника тем более, что усташи им передали, что перережут всех сербов в Баня-Луке, которую они в то время блокировали. Тогда в Загреб отправился предводитель банялукских мусульман Бешлагич и сказал Павеличу, что не может допустить резню сербов в Баня-Луке, так как в этом случае мусульмане поднимут бунт. Тем самым сербы из Баня-Луки были спасены от резни, но их принуждали перейти в римско-католическую веру, что большинство из них под нажимом и сделали.

Многие сербские семьи из Баня-Луки прошлым летом хорватские власти насильно переселили в Сербию. Жилища этих сербов усташи после этого полностью разграбили. Самые лучшие и самые ценные вещи из сербских домов получили родственники упомянутого д-ра Гутича. Родственник Гутича по фамилии Мандрович, который вообще-то ничем не занимается, получил дом и обстановку изгнанного торговца Косты. Его дочь Мира получила оставленные в сербских домах дорогие меховые шубы. Вообще родственники д-ра Гутича теперь все стали богачами.

Прошлым летом усташи разрушили в Баня-Луке две сербские православные церкви. Рушить эти церкви должны были сербы и евреи, которые в то время находились в заключении в “Черном доме”.

Главным инициатором преследований, резни и грабежа сербов в этом крае является уже упоминавшийся д-р Гу-тич Виктор, который своими речами постоянно подстрекал против сербов. Затем особо отличились: Гутич Блаж, судебный чиновник и брат Гутича Виктора; Чондич Нико, каменщик; Джелич, лакей; Бутурац Вилко, банковский служащий, и его два брата, имена которых я не знаю; Кан, шеф гутичевского кабинета, про которого говорят, что он был югославский доброволец; Момчилович, бывший чиновник бановинской управы, и уже упоминавшийся ранее монах Филипович. Также на совещание к Гутичу приходили и другие монахи, но я их имен не знаю.

В последнее время в окрестностях Баня-Луки ведется ожесточенная борьба между сербами, которые, спасаясь от насилия усташей, бежали в лес, и самими усташами.

Убежавшие сербы контролируют все банялукские окрестности, кроме пути, который ведет в Босанска-Градишку. Я покинул Баня-Луку 18 апреля 1942 года, так как по вышеуказанным причинам не чувствовал себя в безопасности. В Белград я прибыл 19 апреля 1942 года.

Больше ничего добавить не имею. С протоколом ознакомился. С моих слов записано верно. Все сказанное могу подтвердить под присягой”.

Как патер Сидоний крестит сербов

Явился без вызова ДРАГИЧ Сретенко, помощник портного из Церемошняка, община и уезд Нашице, 19-ти лет, и 20 марта 1942 года дал следующие показания:

“В прошлом году однажды ночью, перед православным праздником св. Петра и Павла, усташи ворвались в дом православного священника в Нашице, его имя — Джока, а фамилии я не знаю. Усташи выманили его из дома, сказав ему, что повезут к уездному начальству на допрос. Втолкнули его в автомобиль, повезли по направлению к Феричанцу и когда доехали до села Мартин, там его убили, а труп бросили в придорожную канаву. По трупу видно было, что священника закололи, а именно — вонзили ему нож в шею и поворачивали. Потом ему отрезали одну лопатку.

Сразу после убийства сербского православного священника из Нашице в Церемошняк прибыл монах-францисканец, патер Сидоний, который уговаривал сербов перейти в римско-католическую веру, так как другого спасения у них нет, и говорил им: “Видите, люди, вы своего священника потеряли, вам теперь не остается ничего другого, кроме как перейти в римско-католическую веру, иначе и вы погибнете”. Народ пообещал ему, что перейдет. Он перед отъездом сказал, чтобы все, кто перейдет в римско-католическую веру, подписались и чтобы ждали его перед римско-католической церковью в Церемошняке, когда он снова туда приедет.

Через некоторое время патер Сидоний снова приехал в Церемошняк, но его никто из сербов не ждал. Он тогда разозлился и сербам в селе открыто грозил словами: “Я буду не я, если всех вас не прогоню, еще увидите, что вас ждет”.

После этого на православное Преображение, 19 августа 1941 года, ночью прибыли вооруженные усташи из Нашице в Церемошняк, где их поджидали усташи из Церемошняка. Они сразу же ворвались в дом Докича Жарко, земледельца, и убили его и его сына Стеву, тогда как второй сын Жарко от них убежал. Пользуясь случаем, они ограбили дом покойного Жарко Докича. Взяли копченое мясо, колбасу, два хлеба и пальто его сына Стевы. В ту же ночь они угнали 18 сербов — мужчин, женщин и детей — в лагерь в Славонска-Пожегу. Всех их связали веревкой и по пути до села Лонджица били. Некоторые из сербов потом вернулись в свои дома после того, как перешли в римско-католическую веру. Когда остальные сербы из Церемошняка увидели, что у них нет другого выхода, как перейти в католическую веру, они пошли к патеру Сидонию и сказали ему, что перейдут в римско-католическую веру. Он им сказал, что они должны это немедленно сделать, иначе с ними случится то же самое, что и с теми сербами, которых прогнали из их имений. После этого все сербы из Церемошняка перешли в римско-католическую веру. Сербы должны регулярно ходить в римско-католическую церковь, так как их к этому принуждает патер Сидоний. Он их наставляет в римско-католическом вероучении.

Патер Сидоний объезжал вместе с вооруженными усташами и остальные села в уездах Нашице, Славонска-Пожега и Подравска-Слатина и принуждал народ переходить в римско-католическую веру, угрожая, что всех их перебьют или изгонят, со словами: “Все отправитесь через Дрину или в Дрину”.

Для того, чтобы запугать сербов и таким образом заставить их перейти в римско-католическую веру, усташи в сговоре с патером Сидонием многих сербов убили, многих подвергли ужасным пыткам. Так в селе Ивановац, уезд Сл.-Пожега, схватили 18 сербов, согнали в лес и там убили. В селе Стойчиновцы, уезд Сл.-Пожега, убили крестьян Радивойца Саву и Драгича Срету. В селе Латиновцы, уезд Сл.-Пожега, истязали еще одного крестьянина, имя которому Драган. Ему связали вместе руки и ноги, просунули под ногами палку и в этом положении так сильно били, что он и сейчас еще тяжело болен. Другим в этом селе вырывали руки и ногти на руках клещами. Котрлянца Мирко увели в Сл.-Пожегу, и дальше о нем ничего не известно.

Однажды прошлым летом усташи пришли в село Сушине, уезд Нашице, взяли шесть крестьян и отвели их на местное кладбище, где заставили выкопать могилу, а затем убили их и тела в эту могилу закопали. Имен убитых я не знаю.

Под таким ужасным давлением сербы из уездов Нашице, Сл.-Пожега и Подравска-Слатина сдались, и все перешли в римско-католическую веру. Мне известно, что сербская православная церковь в селе Лонджица превращена в римско-католическую. Сербский православный монастырь в Сл.-Ораховице превращен в усташский лагерь.

В феврале 1942 года усташи в местечке Гавия, община Феричанцы, уезд Нашице, схватили 32 серба и отвели в какой-то лагерь. Больше об их судьбе ничего не известно.

В феврале 1942 года усташи пришли в село Горня-Мотична, уезд Нашице, и двоим сербам подсунули в стог сена бомбы и обвинили в том, что это их бомбы. Оба эти серба, зная, что их ждет, бежали в лес, а их семьи усташи угнали в лагерь. Дома сербов, которые насильно выселены в Сербию, усташи разграбили и все их вещи, как и скот, между собой поделили.

В лесах в Славонии появились сербские четники. Это сербы, которые от усташей бежали в лес. Хорваты, сторонники д-ра Мачека, недовольны нынешним режимом в Хорватии, и они тоже большей частью ушли в лес, так как не хотят идти в армию, говоря, что они будут служить в армии, только когда вернется д-р Мачек, а Павеличу служить не будут. Патер Сидоний заставляет сербов идти в лес и сражаться с четниками, потому что усташи в лес идти боятся. В преследованиях сербов особо отличились усташи: патер Сидоний, монах-францисканец из Нашице; Искра Паво; Блажевич Илия; Шарич Йозо; Бркич Лука лично стрелял в упомянутого Докича Жарко и его сына Стеву. И еще: Вукманович Франьо, шофер; Лончаревич Славко, мясник; Главати Йозо, земледелец; Хрипкош Штефо, земледелец,— все из Нашице.

Я 19 марта 1942 года покинул село Церемошняк и отправился в Сербию, потому что не хотел сражаться с четниками, как это требует от нас патер Сидоний, а кроме того, я как серб нигде не мог найти работу.

В путь я отправился с пропуском, который получил в уездной управе в Нашице. Пропуск был до Земуна. Из Земуна я добрался до Белграда с помощью одного кондуктора и прибыл в Белград 19 марта 1942 года вечером. Собираюсь дальше продолжить путь в Велика-Кикинду, где у меня есть кум, Катанич Дмитра...

Больше мне нечего добавить, а все сказанное могу подтвердить под присягой”.

Мессы для сербов, перешедших в католичество

МИЛИНКОВИЧ Лука, приказчик из Томиновца, община Кутево, уезд Слав.-Пожега, 17-ти лет, 4 июня 1942 года заявил следующее:

“Сразу же после провозглашения Независимого государства Хорватия в Слав.-Пожеге и окрестных селах появились усташи. В ряды усташей вступили в Слав.-Пожеге хорваты, а в окрестных селах — поселенные там чехи и словаки, и еще некоторые из цыган.

Усташи сразу начали преследовать сербов. Они забирали вначале всех самых уважаемых сербов из Слав.-Пожеги и окрестностей, отводили их в усташскую ставку в Слав.-Пожегу, где их жестоко истязали, а потом ночью сажали в грузовики, отвозили в ближний лес и там убивали.

В мае 1942 года усташи арестовали многих сербов из Слав.-Пожеги и держали их в усташской ставке, где жестоко истязали, а затем однажды ночью запихнули в грузовики и отвезли в лес, называемый “Борик”, вблизи Слав.-Пожеги, где убили и закопали. Тогда в лесу “Борик” убиты: Йованович, советник городской управы; местный православный священник, имя которого Джордже, а его фамилии я не знаю; Станкович Милан, торговец; Вукашинович Стеван, приказчик; Милошевич Станко, чиновник уездной управы; Вукович Милица, служащая банка, и многие другие, чьи имена я не могу вспомнить. Всех убитых сербов перед этим жестоко пытали. Советника городской управы Йовановича до того, как убили, привязали к телеграфному столбу и затем истязали, отрезали от его тела кусками мясо, и только потом убили. Остальных перед тем, как убить, мучили в усташской ставке.

Из села Томиноваца в апреле 1941 года усташами убиты Вуясинович Миле и Станкович Миле, оба земледельцы. Вуясинович в первый день православной Пасхи, т. е. 21 апреля 1941 года, зашел вечером в трактир Канджера Петара из Томиноваца. Он хотел потом поскорей отправиться домой, но его усташи-словаки задерживали, угощая выпивкой. Когда Вуясинович около 11 часов ночи вышел из трактира и направился домой, его подкараулили усташи-словаки — те самые, которые с ним были в трактире и его угостили,— и в переулке застрелили из револьвера. Известно, что это убийство совершили: Канджера Петар, трактирщик, и его племянник Томица; Кладняк Карел, Штирмер Иван, Широлц Луто, Ранджингер Степо, Хителер Францо и Панош Сепо — все земледельцы, словаки из Томиноваца. Об этом факте заявлено в жандармерию в Кутево, и жандармерия вела расследование, но никто за это убийство не ответил, хотя убийцы известны. 22 апреля 1941 года те же усташи ворвались после полуночи в дом упомянутого Станковича Миле, вывели его из дома и отвели на православное кладбище, где убили. Об убийцах и в этом случае заявлено в жандармерию в Кутево, но они не привлечены к ответственности.

В прошлом году несколько дней спустя после православной Пасхи усташи из Слав.-Пожеги явились в Пле-терницу и арестовали там Беговича Джордже, торговца. Доставили его в Слав.-Пожегу и поместили в усташской ставке, где его жестоко истязали, сдирая ему кожу со спины. Его другу, одному хорвату, торговцу, удалось за деньги его освободить из тюрьмы и привезти домой в Пле-терницу. Однако уже через два дня усташи из Слав.-Пожеги снова пришли в Плетерницу, схватили его и снова доставили в Слав.-Пожегу, а оттуда в Нова-Градишку, где он был убит.

В апреле 1941 года усташи из Слав.-Пожеги явились в сербское село Ивановац, община Бектеш, схватили 25 самых уважаемых сербов, мужчин, и отвели их в Слав.-Пожегу в усташскую ставку. Назавтра они снова пришли в Ивановац, забрали еще 12 пользующихся авторитетом сербов и отвели в Слав.-Пожегу в усташскую ставку. Всех этих сербов усташи в тюрьме жестоко истязали. Двоих из этих сербов через шесть дней выпустили из тюрьмы, и они вернулись домой, но через два дня после возвращения умерли от полученных ран. Всех остальных отвезли ночью в лес “Борик” вблизи Слав.-Пожеги, где убили и закопали. Имена убитых назвать не могу, но мне хорошо известно, что тогда из Ивановца забрали и убили 37 сербов. Спустя четыре-пять дней усташи снова пришли в это село, собрали жен всех убитых сербов и угнали их в лагерь Ясеновац. Дальше об их судьбе ничего не известно.

Сразу после провозглашения Независимого государства Хорватия усташи приходили и в другие села уезда Слав.-Пожега, уводили и убивали сербов, но подробнее мне об этом ничего не известно.

Аресты и убийства отдельных сербов продолжались и после. Так, прошлой осенью усташами отведен из Ивановца в Слав.-Пожегу и там убит Машич Станко, земледелец из Ивановца. В декабре прошлого года усташи из Слав.-Пожеги пришли в Кутево, арестовали Драгое-вича Милана, земледельца, увели его в Слав.-Пожегу и там убили. Однажды в апреле 1942 года усташи из Слав.-Пожеги пришли в Томиновац, где арестовали Вуковича Николу, земледельца, увели в Слав.-Пожегу, и с тех пор о нем ничего не известно. Два месяца назад усташи из Слав.-Пожеги пришли в село Хрневац, община Кутево, арестовали Стариминовича Марка, земледельца, увели его в Слав.-Пожегу и там убили. 24 мая 1942 года ночью усташи ворвались к Вуковичу Марку, начальнику службы финансового надзора, на пенсии из Слав.-Пожеги, вытащили его из дома и убили около арсенала в Слав.-Пожеге.

Усташи совершали отдельные убийства сербов в других селах уезда Слав.-Пожега, но я не могу назвать имена убитых.

Начиная с ноября 1941 года и в дальнейшем на сербов в уезде Слав.-Пожега оказывалось сильнейшее давление с тем, чтобы они перешли в римско-католическую веру уездной управой в Слав.-Пожеге, отдельными общинами, усташами, монахом-францисканцем Шолцем Сидонием из Нашице и римско-католическим приходским священником из Кутево, имени которого я не знаю, но слышал, что мать у него — венгерка. Если кто из сербов православной веры приходил в уездную управу в Слав.-Пожеге или в общину и просил какой-нибудь пропуск или что-либо другое, его прежде всего спрашивали перекрестился ли он, а если он отвечал, что нет, тогда ему говорили: “Иди домой и вначале перекрестись в римско-католическую веру, потом возвращайся, и, может, тогда твою просьбу удовлетворят”. Усташи и оба упомянутых священника открыто угрожали сербам убийствами, если они не перейдут в римско-католическую веру. 28 или 29 ноября 1941 года римско-католический приходский священник из Кутево собрал нас в здании начальной школы в Кутево и призвал немедленно перейти в римско-католическую веру. Он сказал нам, что этот переход должен выглядеть так, будто мы все добровольно переходим в римско-католическую веру. В конце своей речи приходский священник пригрозил нам, сказав, что каждый серб, который немедленно не перейдет в римско-католическую веру, есть противник Павелича и Независимого Государства Хорватия и потому будет или убит, или отправлен в лагерь.

Упомянутый монах Шолц Сидоний насильно окатоличивал сербов в соседнем уезде Нашице, но приезжал и в сербские села общины Бектеш, уезд Слав.-Пожега, и делал там то же самое, грозя и им убийствами и лагерями. Этот монах в уезде Нашице содействовал убийству многих сербов, которые, как он считал, мешали ему совершать насильственное окатоличивание. Упомянутый монах Сидоний однажды прошлой осенью явился в сопровождении вооруженных усташей в село Юрковац, община Бектеш, уезд Слав.-Пожега. Как только он прибыл в это село, то приказал своим усташам привести к нему Поповича Влайка, торговца из Юрковаца, и немедленно у него на глазах расстрелять, так как этот Попович ему мешает насильно окатоличивать сербов. Усташи отправились к этому самому Поповичу Влайко. Но Попович знал, что монах Сидоний хочет его убить, и сразу, как ему стало известно, что монах прибыл в село, он убежал из дому, а после уехал в Сербию и сейчас находится где-то здесь.

В этих тяжелых обстоятельствах все сербы из уездов Слав.-Пожега и Нашице уступили и перешли в римско-католическую веру, только чтобы спасти свою жизнь.

Прошлой осенью усташи разрушили сербские православные церкви в Трештеновцах и Ветове, уезд Слав.-Пожега. На сербской православной церкви в Слав.-Пожеге разрушили колокольню и церковь превратили в мясную лавку, которая существует и теперь. Сербские православные церкви в селах Градиште, Лонджица и Сапиня превращены прошлой осенью в римско-католические церкви, и в них католический монах Сидоний служил мессы для окатоличенных сербов.

Вследствие столь тяжелой обстановки сербы еще прошлой осенью начали покидать свои села и уходить в лес.

В лесу они организовали сопротивление против дальнейшего насилия усташей.

Сторонники д-ра Мачека Влатко — в основном недовольные режимом Павелича крестьяне — этой весной также начали в большом числе уходить в лес. Прежде всего они не хотят служить в армии, поэтому уходят в лес. Все беглые хорваты, сторонники Мачека, присоединились к сербам и вместе с сербами сражаются против усташей. До серьезных сражений между беглыми хорватами и сербами, с одной стороны, и усташами и домобранами * (* Военнослужащий фашистской армии в Хорватии во время второй мировой войны.) с другой еще не дошло, так как домобраны сейчас же сдаются, а усташи не осмеливаются идти в лес. Усташи охотнее ходят по селам, где остались одинокие женщины и дети, и творят всяческое насилие, поскольку знают, что там им никто не может дать отпор. Командир сербских лесных отрядов — один крестьянин, имя которому Урош, а фамилии его я не знаю, только знаю, что родом он из села Дубока, община Бектеш, уезд Слав.-Пожега. Командир беглых хорватов в лесу — крестьянин из села Веня, община Кутево, уезд Слав.-Пожега, имя которому Марко, а фамилии его я не знаю.

17 мая 1942 года в Сапину, община Бектеш, уезд Слав.-Пожега, приехал монах Шолц Сидоний и служит католическую мессу в православной церкви того села. Когда он после мессы возвращался домой, какие-то люди подстерегли его в лесу между Сапиной и Лесковицей, вытащили из автомобиля и убили. Говорят, что монах Сидоний этим людям, прежде чем они его убили, признался, что он лично, как хорватский усташ, убил много сербов, а в первую очередь всех тех, кто ему мешал совершать насильственное окатоличивание. Тогда за эти преступления его и убили.

В тот же день вечером в село Сапина приехали вооруженные усташи и там убили Янковича Милана и Вуксана-ца Петара, земледельцев, и сожгли около 20 домов. Остальные жители спаслись бегством в лес и не смеют возвращаться в село.

Особенно отличились в преследованиях сербов, и как усташи, упомянутый монах из Нашице Шолц Сидоний; римско-католический приходский священник из Кутево, имени которого я не знаю; затем Марк Франьо, работник из Слав.-Пожеги, по национальности — венгр; Штефек Иван, работник из Слав.-Пожеги; Лайкаф Милан, торговец из Слав.-Пожеги; Лукеш Мартин, работник из Слав.-Пожеги; Кладняк Карел, Штирмер Иван, Кандьера Йосип, Кандьера Стефан .и его сын Томица, Панош Йосип, Хиник Степан и Котрна Франьо— все земледельцы, словаки из Томиновца; еще Канджера Петар, трактирщик из Томиновца; затем Мерда Иван, земледелец, Кулчак Франьо, мясник,— оба из Томиноваца; дальше Мерда, затем Паус Мато, Батрник Степан, Бауфрант Иван и Кайзингер Петар — все земледельцы из Хрневца, община Кутево; затем Селгер Мартин, Винцекуше Иван и Пребич Станко — земледельцы из Митровца, община Кутево; затем Райф Колар из Валя, община Кутево; Старчевич Иван, трактирщик из Якшича, той же общины; Пулич Джуро, земледелец из Шумана, община Якшич, и многие другие, чьих имен я не знаю. Как я уже упомянул вначале, в ряды усташей в уезде Слав.-Пожега вступили сразу же хорваты из Слав.-Пожеги, а из остальных сел большей частью поселенные там словаки и чехи и местные цыгане из Кутево.

В ночь с 28 на 29 мая 1942 года к моему дому пришли усташи и требовали, чтоб я вышел из дома. Я ответил, что не стану ни в коем случае ночью выходить из дома. Они на это выстрелами из винтовок разбили окно, потом начали через окно лезть в дом. Я тогда схватил револьвер и выстрелил в усташей, которые хотели через разбитое окно войти в мой дом, отчего они пришли в замешательство. Потом я по лестнице взобрался на крышу дома и убежал. Усташи стреляли мне вслед, но в меня не попали. В ту ночь я прятался в лесу, а на следующий день пришел в село Градиште, где прятался вплоть до 1 июня 1942 года. За это время я себе выхлопотал через одного моего друга в уездной управе в Слав.-Пожеге пропуск и с этим пропуском отправился в путь 1 июня 1942 года. И в тот же вечер с помощью одного кондуктора, хорвата, доехал на товарном поезде до Белграда. Кондуктору, хорвату, я за это заплатил 800 динаров.

Больше мне ничего не известно. С моих слов записано верно. Все сказанное мной могу подтвердить под присягой”.

Дети в огне

ПОПОВИЧ Миряна, беженка из Кралевчан, уезд Глина, сербской православной веры, 30-ти лет, 6 февраля 1942 года дала следующие показания:

“В апреле прошлого года мы вместе с моим мужем Будимиром жили в селе Тремушняк, где у нас был свой магазин. Обстановка в глинском уезде была довольно спокойной вплоть до 25 июня прошлого года, т. е. пока усташи не пришли в Глину и глинский уезд. Тогда начались преследования и аресты сербов. Многих сербов из сел глинского уезда уводили из собственных домов в Босански-Грабовац, где все они были убиты, кроме немногих, которым в последнюю минуту удалось бежать. Среди них был и мой муж Будимир, который прямо перед расстрелом бежал из строя, но при побеге был ранен в ногу. После случившегося мы с мужем ушли из Тремушняка к матери мужа в Кралевчане, а оттуда он, после того как зажила нога, уехал в Белград.

Хочу отметить, что усташи наш магазин в Тремушняке после разграбили, и нам не оставалось ничего другого, как укрыться в селе Кралевчане, которое тогда не тронули.

Эти преследования были причиной того, что большое число сербов, крестьян, было вынуждено уйти в лес, чтобы спасти свою жизнь, тогда как усташи разместились почти во всех селах с целью не допустить контакта между оставшимися в селе и бежавшими в лес, а также оказания помощи тем, кто находится в лесу. В это время усташи занимались грабежами, отбирая у народа продукты, одежду и скот.

В июле прошлого года группа пьяных усташей неожиданно напала на соседние села: Беговиче, Мачково-Село и Миочиновиче, вначале обстреливая каждое село, а потом поджигая дома, которые попадались им на пути. При этом некоторые люди из названных сел оказали сопротивление, так что один усташ погиб, а второй был тяжело ранен, а затем от полученных ран умер. Они погибли от руки Стояна Клаича из Тремушняка, который лично убил этих двоих усташей. После этого те три села уничтожены и сожжены дотла. И всех, кого усташи застали в селах, они убили, а это были женщины и дети, тогда как почти всем мужчинам удалось бежать в лес. Убитых женщин и детей бросили в дома, а дома потом подожгли. Зерно и скот из этих сел усташи забрали.

После этого случая наступило затишье, которое продолжалось до октября. Не помню точно, какого числа, но было начало октября, когда неожиданно усташи и хорватские войска с десятью танками ворвались в села глинского уезда как будто для того, чтобы очистить лес. Однако они с танков и из пулеметов стреляли без всякого результата по лесу, явно опасаясь заходить глубже в лес, а на обратном пути прошли через села Додоше, Шушняр и Велики-Грабовац, поджигая дома и убивая всех подряд. В селе Додоше при этом погибло 20 мужчин, женщин и детей; в селе Бунчиче — около 70-ти; в селе Шушняр — около ста. Сколько человек погибло тогда в Бански-Грабоваце, я не знаю. Усташи не только убивали, но жестоко истязали и мучили людей. Так, в селе Шушняр схватили 25 детей, связали им руки за спиной проволокой и положили их у сеновала так, чтобы ноги были внутри помещения, а туловище — снаружи, потом сеновал подожгли — и ноги у детей обгорели до колена. Наполовину обгоревших детей затем бросили на дорогу, и дети скончались в страшнейших муках.

Обычно усташи практиковали следующее: старых людей запирали в домах и потом дома поджигали, а женщин и детей убивали, т. е. закалывали штыками, причем сначала — детей, потом — женщин.

В селе Бунчиче на глазах у Драгана Бунчича закололи троих его детей, младше пяти лет, а потом его жену, которая вынуждена была смотреть, как умирают и страдают ее дети. Отец в это время прятался в сене. Потом усташи подожгли дом и все постройки. Бунчичу после этого не оставалось ничего другого, как уйти в лес. В тот же раз в этом селе закололи одну женщину вместе с младенцем всего через два часа после родов, как и женщину вместе с трехмесячным ребенком.

В селе Грабовац одной женщине разрезали груди и в раны продели руки и связали на спине, а затем бросили ее в огонь и после этого наполовину сгоревшую оставили мучиться, пока она не умерла. В том же селе в одном из домов найдено двое детей, убитых вместе с матерью, тогда как двое других детей спрятались в круглой печи во дворе. Этих детей заметили после ухода усташей хорватские солдаты и спасли.

Подобным случаям не было числа. В течение всего этого времени усташи грабили по селам, резали скот и птицу и разбрасывали ненужные им вещи.

В ноябре усташи напали на село Влахович, но тут встретили отпор, и в сражении между усташами и четниками погибло 18 усташей. После этого усташи подожгли село, но людей убили немного, поскольку четники дали серьезный отпор.

Кстати замечу, что из села Влахович еще в июне было угнано около девяноста человек в Бански-Грабовац, и все эти люди там убиты. Это село, как и село Драготина, раньше других пострадало в глинском уезде. Сербы-крестьяне, оставшиеся в живых, и сейчас находятся в лесах или в горных селах в домах, которые еще уцелели.

29 января с. г. сожжены дотла села Горня и Доня-Пастуша, община Ябуковац, и село Комоговина в костай-ничском уезде, а также село Йошевица, община Ябуковац. Кроме как в селе Комоговина, в других названных селах мужчины не пострадали, так как вовремя ушли в лес, но погибло много женщин и детей. Я знаю, что в Йошевице закололи семерых детей и трупы этих детей, уложенные кругом, оставили перед церковью.

В Комоговину усташи ворвались неожиданно, поэтому здесь погибло, кроме женщин и детей, много мужчин.

2 февраля 1942 года, когда через Кралевчане проходили хорватские войска, возвращаясь из Босански-Нови, солдаты и усташи грозили, что ни один серб не останется в живых. Они злились и говорили, что должны отомстить за кровь своих братьев, погибших в боях при Бос.-Нови, где возле села Равница 31 декабря прошлого года погибла целая усташская сотня, никто не уцелел.

Отмечу также, что сербское село Марковичи, община Ябуковац, в котором около восьмидесяти домов, полностью уничтожено, и никто из этого села не остался в живых. Люди дали себя обмануть, поверив, что будут в безопасности, если перейдут в католическую веру. Поэтому они остались в своих домах и поплатились за доверчивость головой.

Сейчас в лесах рядом с сербами находится большое число хорватов, которые участвуют вместе с сербами в борьбе против усташей. Так, между ними находится д-р Херлингер из Сисака; Туркулин, налоговый чиновник из Петрини с женой и студенты из Петрини Янекович и Штайцар. Эти хорваты в основном бежали из Сисака, Прелошчицы, Тополовца и Цапрала.

В Кралевчанах сейчас — “Командование отряда Мрак”, на самом деле — место расположения одного полка хорватской армии, которая теперь проводит операции в глинском уезде. Этот отряд получил название по имени Мрака, бывшего офицера действующей югославской армии. В полку в качестве полкового врача находится один хорват, который спас от смерти 25 детей из села Йошави-ца, а также 20 женщин. Он сказал мне, что больше не может видеть ужасы, творимые усташами. Еще он сказал мне, что хорватские солдаты не дождутся весны, чтобы тоже уйти в лес, так как они недовольны тем, что происходит, потому что однажды за это могут поплатиться и честные хорваты.

В преследованиях сербов особо отличились братья Юрай, Йоко и Иво Туркович, Перо Болтужич, Джука Колич, сапожник,— все из Кралевчан, как и Антун Кар-даш, бывший служащий общинного управления в Ябуков-це, в настоящее время проживающий в Драготинцах, община Кралевчани. В преследованиях сербов также отличились Антун и Перо Барич, братья Мрмичи и, прежде всего, монах Частимир Херман — все из Чунтича, а также Илия Болтужич из Милиноги. Усташи, которые подвергали сербов гонениям, в большинстве своем — из Петрини и окрестностей.

Больше мне нечего добавить, а все, мною сказанное, могу подтвердить под присягой”.

Разрушение православных церквей

ВУКАШИНОВИЧ Милева, беженка из Окучан, 20-ти лет, 14 февраля 1942 года рассказала следующее:

“Мой муж, Вукашинович Голуб, бежал из Окучан в конце октября 1941 года, так как хорватские усташские власти подозревали, что он четник, и в апреле он был посажен в уездную тюрьму, но через неделю выпушен на свободу. Посажен он был за то, что после поражения в апреле не остался дома, а перебрался в Боснию и присоединился к отрядам югославской армии, которые продолжали сопротивление.

Выйдя из тюрьмы, мой муж занимался торговлей и часто ездил в Босанска-Градишку. Однако какие-то мусульмане донесли на него, будто он четник и сербский националист, и его собирались снова арестовать. А он, когда узнал про это, сбежал из Окучан и через Земун добрался до Белграда.

В Окучанах убийства сербов не совершались. Знаю, что только угнан в лагерь Ясеновац еще в апреле Никола Крмар, веревочник из Окучан, и о его судьбе по сей день ничего не известно.

Кроме того, могу сказать, что разрушены сербские церкви в Окучанах, Бодеграях, Цагах и Раиче, а теперь предстоит разрушение церквей и в других местах оку-чанского уезда.

Церкви рушили евреи, которые работали под надзором усташей.

Далее могу сказать, что месяц назад выселены жители целого села Скендеровцы, община Чаглич, уезд Пак-рац. Они подозревались хорватскими властями в том, что поддерживают связь с беженцами, скрывающимися на горе Псунь. Однако до выселения усташи убили 11 крестьян — сербов из этого села. Из погибших я лично знаю Дмиторвича Стеву, сына Проки.

Сейчас в Окучанах и окрестностях ведется окатоличевание сербов. В Окучанах теперь находится один миссионер, монах из Загреба, который в здании начальной школы в Окучанах часто произносит религиозные проповеди и таким образом пропагандирует переход в римско-католическую веру. И я должна была ходить на эти проповеди, во время которых этот монах-миссионер говорил нам, кроме прочего, что католическая церковь намного старше, чем православная; так католическая основана 1 500 лет назад, а православная — 900 лет назад. Далее — что православные священники не совершают обряд исповеди, как полагается, т. е. не расспрашивают каждого отдельного верующего о каждом грехе.

В своих проповедях он сказал нам и о том, что после войны православное духовенство возвратится в родные края, но что мы, те, которые перешли в католическую веру, совершим великий грех, если снова вернемся в православие.

Я без каких-либо документов доехала из Окучан до Земуна, а оттуда перебралась в Белград, использовав дневной пограничный пропуск, за который я заплатила одной женщине, доставшей его, 500 кунов.

В Окучанах у меня осталось двое детей, которые находятся у моих родителей.

Больше мне нечего сообщить, а все сказанное могу подтвердить под присягой”.

Приговоры полевого суда

КОВАЧЕВИЧ Джордже, окончивший реальную гимназию, 19-ти лет, беженец из Вуковара, 25 февраля 1942 года сообщил следующее:

“Я, не имея никаких проездных документов, 22 февраля 1942 года приехал из Вуковара в Земун, а оттуда, раздобыв с помощью одного приятеля, немца, дневной пограничный пропуск, беспрепятственно перебрался в Белград. Об обстановке в Вуковаре и вуковарском уезде могу сообщить вот что: после захвата власти усташами в Вуковаре сразу же начались аресты сербов — как из города Вуковар, так и из сел вуковарского уезда. Одними из первых арестованы: Углешич Пайо, торговец; Смаич Йован, торговец; Бугарски Марко, сапожник; Николич Сима, трактирщик; Негич Яков, кондитер; а также другие сербы из Вуковара, чьи имена я не могу сейчас вспомнить. Так же усташами посажено в тюрьму довольно большое число крестьян-сербов из вуковарского уезда. Всех этих людей в июле угнали в лагерь в Копривницу, а потом в Ясеновац, но здесь их след теряется, и об их судьбе ничего не известно.

Первые убийства сербов совершены в июле. Убиты сербы из села Бобота. Их обвинили в пособничестве Джоке Патковичу, земледельцу из Боботы, который в Боботе ранил двух усташей; один из них, по фамилии Тарле, умер от полученной раны в Вуковаре.

Кроме того, полевым судом в Вуковаре в августе прошлого года вынесен приговор десяти—пятнадцати крестьянам-сербам из сел Бобота и Вера, которых также осудили как пособников Джоки Патковича и Стевы Чонича. Когда жены этих убитых сербов привезли в Вуковар еду для своих мужей, не зная, что те уже убиты, усташи разогнали их штыками, не позволив им зажечь свечи на могиле, куда убитые были брошены и закопаны.

В августе или сентябре, точно не помню, полевым судом осуждены 30 хорватов и 3 серба; из хорватов осужден один капитан, домобран, а также несколько солдат хорватской армии. Их приговорили к расстрелу, а осудили как коммунистов. Имен расстрелянных из этой группы я не знаю, так как власти этот случай держали в тайне из-за того, что все осужденные и расстрелянные, кроме троих, были хорваты. Смертные приговоры полевого суда приводили в исполнение не усташи, а жандармерия. Однако жандармы уклонялись от этого, и осужденных добровольно расстреляли полицейские из Вуковара.

В январе этого года полевым судом в Вуковаре приговорены к смерти 19 человек, из которых 9 — сербы из Негославцев. 19 января этого года смертный приговор приведен в исполнение и они расстреляны. Из убитых сербов из Негославцев могу назвать: Плечаша Душана, дипломированного юриста; вдову Анку Петричевич, учительницу; Неранджичей Николу и Душана, земледельцев; Парошкого, имени не знаю, земледельца из Бингулца. Житель Негославцев, некий Шербич, имени не знаю, убит до отправки в Вуковар в здании общины в Негославцах одним из солдат хорватской армии, кроме того, мусульманином, в тот момент, когда хотел из общины бежать. В этой группе расстрелянных был и Брандайс Йован, член югославского “Сокола”* (* Гимнастическое общество в довоенной Югославии) из Вуковара, по происхождению немец. Остальные расстрелянные были служащие фабрики “Бата” из Борово, все — хорваты.

Затем 22 января этого же года полевым судом осуждены и расстреляны еще 14 хорватов и сербов за коммунистические идеи. Среди них были сербы из села Стари-Бановцы, уезд Стара-Пазова.

Акция по перекрещению сербов, то есть по обращению в римско-католическую веру, проводится систематически, а наибольшее давление на сербов, чтобы они перешли в католическую веру, было оказано в середине декабря прошлого года. Здесь особо отличились: Зубич, законоучитель реальной гимназии в Вуковаре, который выполнял эти обязанности и раньше в Югославии, а также монах из монастыря Св. Боны в Вуковаре, чьего имени я не знаю, родом из Дубровника. Оба они ходили по сербским селам вуковарского уезда, агитируя сербов за переход в католическую веру. В самом Вуковаре вуковарские сербы приглашались на проповеди этих двух католических священников, и тот, кто не приходил, попадал под подозрение хорватских властей как противник хорватского государства.

В римско-католическую веру, насколько мне известно, перешли в основном те, у кого родные в тюрьмах и лагерях, а также те, кто хочет спасти свою жизнь и имущество. Более или менее формально перешли в католическую веру все села, кроме Негославцев. Сербам в вуко-варском уезде поставлен срок до 20 февраля этого года, когда они должны перейти в католическую веру, так как в противном случае они будут угнаны в лагеря, а их имущество будет конфисковано в пользу Независимого Государства Хорватия.

Особенно сильное моральное давление оказывает на учеников сербов вуковарской гимназии и запугивает их преподаватель гимназии Суботич Джуро вместе с учениками VIII класса Гевичем Антуном, Метцингером, сыном ветеринара Метцингера, и Фазекашем Иваном, все они из Вуковара. Кроме того, упомяну, что в гимназических классах ученики-сербы полностью отделены от учеников-хорватов.

Из хорватов-усташей, которые отличились в преследованиях сербов, хочу выделить: Пулизу Луку, руководителя усташской молодежи в Вуковаре; Радоша Владимира, студента факультета права; Китича Драгутина, студента технического факультета, и Минка Векослава, студента факультета права, который за особые заслуги, будучи девятнадцатилетним юношей, назначен начальником стожера * (* Усташская общинная организация в Независимом государстве Хорватия во время второй мировой войны.) где-то в Боснии, а до этого выполнял определенные функции как усташ на фабрике “Бата” в Борово. Отличились также: Маюрджич, банковский служащий; Гавра-нович Мато, ранее сапожник, а теперь директор фабрики “Столин”, и некий Кайба, чьего имени я не знаю, который является одним из главных усташей в вуковарском уезде.

Из хорватов, которые хорошо относились к сербам и сами были арестованы, назову: д-ра Палачека Ивана, адвоката; Коха Матию, директора Первой хорватской сберегательной кассы; Сент-Джерджию, чьего имени я не знаю, щеточника; Зебца Франьо, портного, и Цара Йоси-па, преподавателя. Все они защищали сербов и либо имели югославскую ориентацию, либо были сторонниками д-ра Мачека и не хотели присоединяться к усташскому движению.

Больше мне добавить нечего. С моих слов записано верно. Все, мною сказанное, могу подтвердить под присягой”.

Усташи закалывают сербских детей и бросают их в Саву

ЙОВАНОВИЧ Ристо, священник из Обудовца, уезд Брчко, 34-х лет, рассказал 25 декабря 1941 года следующее:

“Село Обудовац насчитывает около 5 000 жителей, все они по национальности сербы. После провозглашения Независимого государства Хорватия сербы в селе Обудовац особым гонениям не подвергались. Можно сказать, что в селе было в основном спокойно вплоть до Видова дня **. (** День памяти битвы на Косовом поле; отмечается 28 июня.) Полагаю, что заслугу в этом следует приписать командиру жандармерии в Страшье по имени Павле, фамилии его я не знаю, но знаю, что по национальности он хорват. Он весьма благосклонно относился к сербам и защищал их от усташей, как мог. Во всех других окрестных сербских селах сербов время от времени подвергали аресту и уводили в Брчко или Бос.-Шамац. В Обудовце усташи за несколько дней до Видова дня забрали Теодоровича Перо, крестьянина. Его сразу же увезли в Госпич, и с тех пор он исчез.

В селе Бактуша за несколько дней до Видова дня усташи забрали нескольких пользующихся авторитетом крестьян. Знаю, что тогда забрали: Йекича Йоцу, крестьянина; Ивановича Стеву, крестьянина; Бачича Йоцу, крестьянина; Симича Симо, крестьянина; Бачича Стеву, крестьянина; Челиковича Воислава, крестьянина; Митровича Перо, крестьянина; Марковича Андрию, крестьянина; Станишича Йована, крестьянина; всех их увели в Босански-Шамац, где несколько дней держали в тюрьме, а потом отпустили домой. Так повторялось несколько раз.

Села Доня- и Горня-Слатина относились к усташскому табору * (* Усташская военно-политическая организация, сформированная в областных центрах НГХ во время второй мировой войны.) Трамошница. Главой табора был римско-католический священник в Трамошнице, которого зовут фра Анто, его фамилии я не знаю, только знаю, что он францисканец. Он со своими усташами подвергал жестоким гонениям сербов в селах Доня- и Горня-Слатина, а иногда мог послать своих усташей и в села Обудовац, Бактуша и Брвник. Усташи по его приказанию являлись в названные села днем или ночью, выволакивали людей из домов и истязали. Некоторых уводили в Трамошницу, где приходский священник запирал их в сарае и держал по нескольку дней без пищи и без воды. Бывало усташи в каком-нибудь из этих сел выводили людей из домов, строили в ряд вдоль улицы и заставляли их давать друг другу пощечины или плевать друг другу в лицо. Усташи смотрели на это и развлекались.

В ночь накануне католического праздника Успения были порваны телефонные провода на линии Босански-Шамац — Брчко, а именно в католическом селе Горицы. Крестьяне-сербы из окрестных сербских сел в день католического праздника Успения отправились в Брчко по своим личным делам. Было их около пятидесяти человек. В селе Горицы этих сербов задержали усташи и загнали в какой-то двор. Здесь усташи избивали их и всячески истязали. Многие потеряли сознание, а усташи бросали их на телегу один на другого и отвозили в больницу. Здоровые должны были сидеть в телеге на больных.

В тот же день усташи, направляясь из Брчко в Горицы, встретили троих крестьян-сербов из села Чович-Поле, община Обудовац, чьих имен я не знаю. Усташи

* Усташская общинная организация в Независимом государстве Хорватия во время второй мировой войны.

остановили их и спросили, куда они идут. Крестьяне ответили, что вызваны в суд в Дервенту, и показали повестки. С собой крестьяне несли только еду на дорогу. Усташи заподозрили, что они несут еду четникам в лес, поэтому их избили, а потом отвели в ближний лес, чтобы там убить. Один из этих крестьян убит. Остальные двое были ранены и спаслись бегством. Один из раненых дома умер, а второй поправился.

Усташи постоянно, особенно после Видова дня, приходили в сербские села и грабили крестьян. Обычно они обвиняли отдельных крестьян, что побогаче, будто у тех есть оружие, и потом требовали, чтобы крестьяне откупились определенной суммой денег — и тогда с ними ничего не случится. В противном случае грозили им расстрелом. Так и у меня в июле вымогали 200 динаров, которые я вынужден был заплатить. Село Обудовац таким же образом заплатило дважды: один раз — 8 000 динаров, а второй — 10 000 динаров. Эти деньги получил глава табора в селе Орашье, община Доня-Махала, некий Желько, студент, чьей фамилии я не знаю.

В сентябре, октябре и ноябре 1941 года сербы в селах уезда Брчко особым притеснениям не подвергались, здесь было относительно мирно и безопасно.

1 декабря 1941 года в Брчко прибыл усташский батальон и заставил всех сербов из Брчко подписать заявление о переходе в римско-католическую веру. Тот, кто не захотел подписать это заявление, был тут же избит усташами. Так в тот день усташами в Брчко избиты: Буджен Душан, торговец, которому проломили череп; Трифкович Раде, у которого от побоев пошла горлом кровь. Некоторых сербов из Брчко усташи тогда увели, и об их судьбе ничего не известно. Я знаю, что тогда же исчез старший сын Папича Джорджа. В те дни на понтонном мосту через реку Саву усташами заколоты Гайкович Лука, торговец, его жена Деса и трое их детей.

1 декабря 1941 года в Брчко по повестке в суд явился Симич Трифун, торговец из Бока, община Доня-Махала, 75-ти лет. Он возвращался в коляске домой, и на выезде из города его остановил какой-то усташ и попросил подвезти. Усташ подсел к Симичу в коляску, а когда они отъехали от города на три километра, усташ вытащил Симича из коляски и убил его.

После Брчко настал черед и других сербских сел уезда Брчко перейти под принуждением в римско-католическую веру. Начальник уезда в Брчко Монтани Вечеслав, который до войны много лет служил в управе Белграда, дал устное распоряжение главе общины в Обудовце Косановичу Стеве издать письменное распоряжение всему православному населению — в указанные дни перейти в римско-католическую веру. Так, село Лончари должно было перейти в римско-католическую веру 10 декабря 1941 года, село Жабари — 11 и 12 декабря, село Обудовац — 15 и 16 декабря, село Горни-Жабари — 17, 18 и 19 декабря 1941 года.

Начальник уезда Монтани на днях передал мне, чтобы я явился к нему с женой и детьми. Я не хотел идти, так как боялся, что со мной что-нибудь случится. Только после третьего устного приглашения, получив гарантии своей безопасности от одного хорвата, я отправился с женой и детьми в Брчко к Монтани. Когда я пришел, то застал у него в канцелярии управителя области из Славонски-Брода, чьего имени я не знаю.

Монтани тут же при нем сказал мне, что народ должен перейти в римско-католическую веру и потому мое присутствие в Обудовце нежелательно и я должен уехать. После краткого разговора он выдал мне пропуск до Земуна без права на возвращение.

15 декабря 1941 года я вместе с семьей отправился в Земун, а 18 декабря прибыл в Белград.

Насколько я осведомлен, сербы из уезда Брчко решили ценой любых жертв не переходить в римско-католическую веру.

Как я уже указал, главный и злейший усташ в уезде Брчко — римско-католический приходский священник в Трамошнице фра Анто, чьей фамилии я не знаю. Кроме него, особо отличились в преследованиях сербов: Монтани Вечеслав, начальник уезда в Брчко; Бабич Дане, почтовый служащий в Брчко; Ужичанин Рашид, мусульманин из Брчко, чья профессия мне неизвестна. Других усташей я не знаю.

С протоколом ознакомился, с моих слов записано верно”.

Фра Векослав Шимич убивает сербов в Книне

ЗЕЛЕНБАБА Душан, шофер-механик из Голубича, община и уезд Книн, 28-ми лет, 16 июня 1942 года дал следующие показания:

“Во время войны я был шофером в Ядранской автороте в Книне. После поражения Югославии я и дальше оставался в Книне и работал шофером у д-ра Новаковича Мики, министра на пенсии и тогдашнего председателя общины. Книнскую Краину сразу же заняли итальянские войска, и там царил покой и порядок, пока не пришли усташи.

мая 1941 года была определена граница между Итальянским королевством и Независимым государством Хорватия. После этого Книн отошел Независимому государству Хорватия.

мая 1941 года власть в Книнской Крайне захватили усташи из Книна. 28 мая 1941 года в Книн прибыли усташи из Загреба, и вот тогда начались преследования сербов. Сразу же стали грабить сербские магазины и частные дома. Усташи отобрали у хозяев ключи от магазинов, а потом врывались в эти магазины и грабили. Также они забрали ключи от отдельных сербских домов, врывались туда и подвергали разграблению. Сербы тотчас поняли, что усташи представляют для них большую опасность, и многие немедленно покинули Книн и бежали в Кистане, который подпал под власть Италии.

5 июня 1941 года усташи произвели первые аресты и совершили первые убийства сербов. Тогда они арестовали многих уважаемых сербов из Книна и окрестностей. Арестованных несколько дней держали в тюрьме уездного суда в Книне, где их всячески истязали, а затем отвезли в Промину, община Оклай, уезд Книн, там убили и бросили в шахту рудника “Монте Промина”. В тот раз были арестованы: Радич Стево, трактирщик, и его братья, Душан и Ратко; Биедов Петар, трактирщик, и его брат Бран-ко; Вилчар Глишо, торговец лошадьми; Медакович Миле, трактирщик; Растович Тоде, торговец; Куколь Никола, мясник; Йовичич Душан, фотограф; Мартич Джуро, сапожник; Попович Мийо, священник; Бранкович Йован, почтальон,— все из Книна; и еще многие другие, чьи имена я не могу припомнить. Затем: Калат Симо, работник из Книнско-Поля; Мартич Душан, работник из Голубича, и Церовац Лука, торговец из Стрмицы. Вместе с ними были арестованы и уведены в “Монте Промина” Марич Илия Марков, земледелец из Голубича; Новакович Тоде Джу-рин, железнодорожник, и еще один Новакович Тоде, земледелец, оба из Книнско-Поля. Всех перечисленных сербов усташи привели в “Монте Промина”, связали их одной веревкой и связанных построили около шахты, а затем стреляли в них из пулемета. После этого всех их сбросили в шахту. Упомянутые Новаковичи и Марич не были биты или даже ранены, а просто были сброшены в шахту. И после ухода усташей они выбрались из шахты, да еще вытащили Церовца Луку, торговца, и Бранковича Иову, почтальона, которые были лишь ранены. Церовац и Бранкович, будучи раненными, не могли бежать, и их поймали хорватские крестьяне из Промины и убили близ реки Крки. Остальные трое сумели переправиться через Крку и бежать в Кистане. Все они и сейчас живы, находятся у себя дома и являются живыми свидетелями усташских зверств.

После этого усташи продолжали убийства сербов. Некоторых убивали в собственных домах, а некоторых уводили в Книн в тюрьму уездного суда, а оттуда увозили на грузовиках в направлении Госпича, и с тех пор о них ничего не известно.

За это время, с июня и до 27 июля 1941 года, убиты следующие сербы: Петоевич Васо, торговец из Книна; Мо-мич Йово, Войнович Йово, Дамянович Петар, Радинович Никола, Клинац Никола, Марич Тодор, все — земледельцы из Голубича, а также многие другие, чьих имен я не знаю. Из села Жагрович, община Книн, усташи однажды ночью убили 27 человек из рода Брадашей. Убито также немало сербов из многих других окрестных сел, но я не могу назвать их имен. Считается, что до 27 июля 1941 года усташами убито в книнском уезде от 500 до 600 сербов.

30 июня 1941 года я ехал из Книна в Белград. На станции Зрманя усташи ссадили меня с поезда, привезли в Книн и посадили в тюрьму уездного суда. Тогда в тюрьме усташи отобрали у меня 3 400 динаров наличных денег, потом два костюма, из которых один — совершенно новый, одни карманные часы фирмы “Лонжин”, три рубашки, одно зимнее пальто и один кожаный чемодан, а еще много других мелочей. Отобранные у меня вещи стоили в то время 23 000 динаров, и, включая отобранные деньги, я потерпел убыток в 26 400 динаров. Отобранные деньги и вещи так мне и не вернули. В тюрьме я провел 23 дня. В течение этого времени усташи жестоко меня избивали и истязали. Били меня прикладами, палками и топтали ногами. По два дня нам не давали есть, а когда мы получали пищу, то нам по два дня не давали воды.

Вместе со мной в тюрьме находились: Момич Глишо, почтальон из Книна, и Куколь Никола, пехотный поручик бывшей югославской армии, родом из Жагровича близ Книна, и многие другие сербы, крестьяне и горожане, которых я не знал. Усташи всех их избивали. Некоторых усташи убили в тюрьме, а трупы убитых ночью увозили из тюрьмы и бросали в Крку. Имен убитых я не могу назвать.

23 июня 1941 года во время прогулки в тюремном дворе мне удалось бежать. Вместе со мной бежали также упомянутые Момич Глишо и Куколь Никола. Мы скрывались в окрестных лесах вплоть до 27 июля, когда сербские четники заняли окрестности Книна.

Сербы устали от зверств усташей, и началось их массовое бегство в лес. Убежавшие сербы прятались в лесах в районе Босанско-Грахова и вместе с сербами из бос.анскограховского уезда организовали сопротивление усташам. Я тоже присоединился к этим сербам. Небольшая часть этих сербов была вооружена ружьями, а остальные—топорами, рогатинами, кольями.

27 июля 1941 года сербы начали сражение против усташей и за два дня, т. е. до 29 июля 1941 года, захватили все села босанскограховского уезда в Книнской Крайне, а также в окрестностях Дрвара. Не заняли только сам Книн, так как итальянский гарнизон, который там находился, не позволил четникам войти в Книн. Усташи отошли сначала в Книн, а потом бежали из Книна в направлении Загреба.

Когда четники завладели Книнской Краиной, они предложили принять руководство Джуичу Момчило, священнику из Стрмицы близ Книна. Он и сейчас стоит во главе четников, которые удерживают власть в сербских селах Книнской Краины.

В конце мая 1942 года в Книне снова появились усташи, которые не осмеливаются выезжать из Книна в окрестные сербские села, так как боятся четников. Только если встречают какого-нибудь серба одного, то коварно его убивают, а потом скрываются.

Особенно отличились в преследованиях сербов усташи: Шимич Векослав, монах-францисканец из Книнско-Поля. Он был истинный главарь усташей в Книне. Все убийства сербов совершались по его приказанию и по его инструкциям. Больше того, он лично своими руками убивал сербов. Ездил вместе с усташами в Босанско-Гра-хово, Киево, Брнику, забирал сербов из этих сел и убивал их. Этот монах-усташ в прошлом году бежал от четников в Загреб, где как будто находится и теперь. Также отличились: Арапович Фране, земледелец из Врполя, председатель книнской общины; Шимич Перо, земледелец из

Голубича; Марич Шпиро, торговец из Книна; Славич Кулич Драго из Книна.

Я,покинул Книн 9 июня 1942 года и с пропуском, который я получил в итальянской военной комендатуре, отправился в путь. 14 июня 1942 года с помощью одного приятеля перешел из Земуна в Белград.

Никаких других показаний дать не могу. С протоколом ознакомился. Все сказанное мною могу подтвердить под присягой”.

Дети на костре

КОКОГУШ Славко, трактирщик из Високо, одноименной общины и уезда, 38-ми лет, 11 июня 1942 года сообщил следующее:

“Сразу после провозглашения Независимого государства Хорватия в Високо появились усташи под предводительством Топчагича Мустафы, землемера из Високо. Усташи были местные хорваты и мусульмане.

До Юрьева дня, т. е. до 6 мая 1941 года, присутствие усташей в Високо и окрестностях было почти незаметным, единственно они разрушили памятник королю Александру, но сербов не трогали.

6 мая 1941 года, рано, около трех часов утра, из Са-раева приехали на грузовике примерно 15 вооруженных усташей. Некоторые были в усташской форме, а некоторые — в гражданской одежде. Тем же утром они с помощью местных усташей начали производить обыски в сербских домах под тем предлогом, что ищут оружие. Заодно арестовывали сербов и увозили их в тюрьму уездной управы. Произвели обыск и у меня и, хотя ничего не нашли, после этого арестовали. Кроме меня, после произведенного обыска, также были арестованы: мой брат Благое, торговец; Милич Глигорие, седельник; Ерич Жарко, слесарь на железной дороге, и Иванич Йосо — все из Високо; затем Белов Душан, земледелец из Чекрича; Мирич Данило, земледелец из Чекрича; Братич Милош, земледелец из Топузово-Поля; Кувач Митар, земледелец из Топузово-Поля; Белош Сретен, лесник из Топузово-Поля; Дабич Остоя, железнодорожник из Високо; Бабич Остоя, земледелец из Кралупа. Через два дня после Юрьева дня, т. е. 8 мая 1941 года, арестованы также: Карич Гойко, торговец, и Гаврич Степан, лавочник,— оба из Високо. Я был сразу же посажен в одиночку, и в 5 часов пополудни меня привели к уездному писарю Аджимехмедаги-чу Мустаю, который зачитал мне приговор. Меня приговорили к десятидневному тюремному заключению, и я должен был тотчас отправиться в тюрьму. Я спросил его за что, но он сказал, что мне не следует ничего больше спрашивать, и при этом пожал плечами. Тогда у меня возникла уверенность, что приговор вынесен по указанию Струи-ча Ивана, владельца гостиницы из Високо, который был известен как влиятельный усташ и именно в это время находился в кабинете начальника уезда. Меня немедленно отправили в тюрьму. Также к десятидневному заключению приговорен и Плавшич Йосо и тоже немедленно отправлен в тюрьму. Остальные были в тот день в тюрьме избиты, а затем перевезены в Сараево.

Выйдя из тюрьмы, я поехал в Сараево искать своего брата Благое, но не нашел его. А в полиции мне сказали, что всех их 10 мая 1941 года перевезли в Загреб. После этого ничего больше узнать о брате я не смог. И вообще о судьбе других сербов, которых вместе с ним увели из Високо, ничего не известно. Наверняка они все убиты.

Накануне Видова дня, т. е. 27 июня 1941 года, вечером, усташи арестовали около двадцати пяти сербов из Високо, и меня в том числе. 10 дней нас держали в тюрьме, а потом отпустили домой.

В конце июля 1941 года местные усташи арестовали: Лаича Корнелие, служащего финансового управления из Сараева, который находился в Високо; Николича Миле, электрика; Гашича Бошко, парикмахера; Беладинови-ча Душана, уездного писаря; Ягнучича Любо, студента; Бесатовича Бранко, торговца; Карайовановича Михаиле, почтальона; Шотру Милана, трактирщика; Дабича Бранко, железнодорожника, и Ковачевича Владо, уездного школьного инспектора,— все из Високо. Затем Бо-карца Вито, земледельца из Кула-Бани, община Високо; Пайкича Мирко, железнодорожника из Долиполя, община Високо. Все эти сербы сразу же угнаны усташами в Госпич.

Упомянутые Николич Миле и Пайкич Мирко после Гос-пича отправлены в лагерь Ясеновац, где они находились вплоть до конца марта 1942 года, когда вместе с одиннадцатью другими заключенными сербами были освобождены и отправлены в Сербию. Этой весной, попав в лагерь Ясеновац, я расспрашивал о судьбе угнанных сербов и узнал, что в лагере Ясеновац убиты: Беатович Ранко, Жалица Милош, Карайованович Михайло, Ковачевич Владо, Шотра Милан, Дабич Бранко, Бокарац Вито и Го-шич Бошко. О судьбе других угнанных сербов я не смог ничего узнать, наверняка и они где-нибудь убиты.

Через два-три дня после этого усташи согнали несколько зажиточных сербских семей из Високо и окрестностей и отправили их в лагерьв Славонска-Пожегу, откуда они были переправлены в Сербию. Их имущество усташи потом разграбили. В Сербию отправлены: Плавшич Диони-зие с семьей, торговец: братья Пловичи, Йоцо, Гойко и Углеша, с семьями, торговцы; Вукоевич Мирко с семьей, банковский служащий; Попич Мило с семьей, торговец; Попич Таса, владелица магазина; Митрович Алекса с семьей, торговец; Илич Велько с семьей, торговец; Арнауто-вич Тодор, торговец,— все из Високо. Затем: Ковач Но-вица с семьей, земледелец из Топузово-Поля; Джокич Риста с семьей, земледелец из Подлугова; Радич Джурджа с ребенком, домохозяйка из Влакини; Вукович Ристо, пенсионер из Подлугова, и некоторые другие, чьих имен я не помню.

Однажды в сентябре 1941 года усташи из Високо — Омер Делия, Вилалович Расни, Хаджибаинович Галиб и Степо, чью фамилию я не знаю,— пришли в село Колотич, община Мокроношка. Первые трое усташей — мусульмане, а последний — хорват. В этом селе они прежде всего произвели обыск у Цвиетича Душана, земледельца, якобы ища оружие. Когда усташи никакого оружия не нашли, они избили Цвиетича, а.затем приказали, чтоб он их по очереди отнес на себе сначала в село Мауровичи, а оттуда в село Радовле. Цвиетич вынужден был это приказание выполнить: в тот же день усташи по очереди садились на него верхом, и так он должен был их нести из своего села в названные села. После этого усташи приказали ему явиться на следующий день в усташскую ставку в Високо вместе со своими братьями. Братья Цвиетичи явились, но усташи встретили их возле ставки и сказали им, что они могут идти домой.

Однажды в ноябре 1941 года из Загреба в Високо прибыл некий усташский уполномоченный, имени которого я не знаю. Вместе с одним монахом из Високо, чьего имени я также не знаю, он посетил Митровича Йосу, учителя; Василевича Илию, торговца, и Дабича Ристу, чевабджию * (* Продавец мяса, приготовленного на жаровне) , и уговаривал их самих перейти в римско-католическую веру и склонить к этому других сербов. Они несогласились. Потом отдельные местные хорваты тоже уговаривали сербов перейти в римско-католическую веру, но те отказались.

Сербские православные церкви в Високо не разрушены, а только закрыты и опечатаны.

После этого сербы в уезде Високо жили в основном спокойно вплоть до 16 апреля 1942 года, когда усташи произвели новые аресты и угнали сербов.

16 апреля 1942 года в Високо прибыли усташи из Са-раева в сопровождении сараевских полицейских и при поддержке усташей и жандармерии из Високо произвели аресты сербов, а еще на этот раз — некоторых мусульман. Тогда меня тоже арестовали вновь. Кроме меня, еще были арестованы: Радич Витомир, ученик гимназии; Жа-лица Райко, ученик гимназии; Попич Симо, ученик гимназии; Мандич Милош, ученик гимназии; Манойлович Ми-ладин и его жена Драгиня; Дабич Милена, домохозяйка,— все из Високо, и Гргич Никола, земледелец из Бла-жуя, община Хаджич. На этот раз вместе с нами арестовали и 24 мусульман из Високо. В тот же день нас связали проволокой за руки по двое и отправили в Сараево. В Сараеве меня допросили в полиции. Я был обвинен в том, что в Независимом государстве Хорватия собирал пожертвования для бедных сербских семей. Остальных сербов и мусульман обвинили в том, что они вступали в контакт с партизанами.

Из сараевской тюрьмы домой отпущено 12 мусульман и один серб — Шербич Анджелия.

Когда мы еще находились в сараевской тюрьме, туда привезли из Конице группу из двадцати шести мусульман, пяти сербов и двух хорватов. В этой группе были и мужчины, и женщины. Из них освобождено 19 человек, остальные задержаны в Сараеве, а затем отправлены в Ясеновац. Также пригнали в Сараево группу из тридцати четырех мужчин. В этой группе были и сербы, и хорваты, и мусульмане из разных мест Боснии. Из них отпущено 9 человек, а остальные задержаны и потом вместе с нами отправлены в лагерь Ясеновац.

10 мая 1942 года всех нас отправили в этот лагерь. Там по прибытии усташи отобрали у нас все деньги, белье, курево и вообще все, что у нас при себе было.

В первый вечер усташи ворвались в барак, куда мы были помещены, и вывели из барака троих сербов и двоих мусульман, которых тут же у входа жестоко избили якобы за то, что они собирались бежать.

В лагере Ясеновац мы оставались всего десять дней. За это время мы слышали от других заключенных, которые находились там долгое время, что усташи убили в лагере Ясеновац много сербов. В последнее время в Ясеновац пригоняют женщин и детей, убивают их там, а трупы сжигают в печи для обжига кирпича.

На другой день после нашего прибытия в Ясеновац — должно быть, 13 мая 1942 года,— мы видели, как из печи валит дым, и одновременно оттуда доносится ужасный запах. По запаху мы все чувствовали, что сжигаются человеческие трупы. Один еврей, заключенный, который выполняет в лагере обязанности могильщика и участвует в сжигании трупов, сказал нам по секрету, что в тот день было сожжено 40 трупов сербских детей.

18 мая 1942 года в группе из пятисот заключенных я отправлен из Ясеновца в Земун. Здесь я находился до 27 мая 1942 года, когда меня перевели в Белград.

Особенно отличились в преследованиях сербов и как усташи: Топчагич Мустафа, землемер; Иловача, монах-францисканец из Високо, который подстрекал к гонениям против сербов; Струич Иван, владелец гостиницы; Матарджия Шеви, торговец; Матарджия Рефик, торговец; Матарджия Авдо, торговец; Матарджия Авдо, кузнец; Филипович Франьо, пенсионер; Турба Мийо, кузнец; Тур-ба Перо, кузнец; Каравдич Рагиб, торговец; Прежич Салем, торговец; братья Николичи, Йосо, Антон, Мито и Пепо, торговцы; Дуспер Антон, трактирщик; Томичич Виктор, налоговый инспектор; Греб Руди, жестянщик; Пиньо Рашид, трактирщик; Пиньо Муниб, хозяин винного погреба; Белич Салко, хозяин кофейни; Божо, фамилия которого мне неизвестна, но я знаю, что родом он из Бу-гойно и занимается шитьем мешков; Бегташ Рефик, повар,— все из Високо.

Больше мне ничего не известно. С протоколом ознакомился, с моих слов записано верно. Все сказанное могу подтвердить под присягой”.

“Дяденька, я жива, не убивайте меня!”

БОГУНОВИЧ Мария, домохозяйка из Ливно, 25-ти ет, жена Богуновича Савы, жандармского фельдфебеля, служащего в настоящее время в Шабаце, мать одного ребенка, и Црногорац Любо, хозяин закусочной из Челеби-ча одноименной общины, уезд Ливно, 32-х лет, 24 июня 1942 года совместно дали следующие показания:

“Сразу после провозглашения Независимого государства Хорватия в Ливно появились усташи. В ряды усташей вступили местные хорваты, мусульмане и цыгане под предводительством д-ра Урмовича Драги, адвоката, и Каи-ча Влады, без определенных занятий. Идейным лидером усташей был д-р Сречко Перич, монах-францисканец из монастыря Горица близ Ливно.

Сразу же вначале усташи позвали священника из Ливно Станишича Косту и торговца Павловича Живко, чтобы они, будучи влиятельными людьми, отправились вместе с усташами по сербским селам отбирать у сербов оружие. Оба они вынуждены были согласиться и, разъезжая вместе с усташами, должны были советовать сербам сдать оружие — тогда, мол, им ничего не сделают, а в противном случае они будут расстреляны. Обманом забрав у сербов оружие, усташи начали резню.

В прошлом году, накануне православной Троицы, т. е. 7 июня 1941 года, усташи на большом автобусе приехали из Ливно в село Губин. В этом селе они зашли к местному священнику Чатичу Ристе, который их щедро угостил. Когда усташи наелись и напились, они попросили священника позвать своих прихожан, так как хотели что-то им сообщить. Священник их просьбу выполнил, и на его приглашение откликнулось шесть прихожан, которые пришли к нему в дом, где находились усташи. Усташи тогда сказали священнику, чтобы он вместе со своими прихожанами поехал с ними, с усташами, в Ливно, где они будут допрошены, а потом сразу же отпущены домой. Священник и шесть его прихожан сели в усташский автобус для того, чтобы с усташами ехать в Ливно на допрос, и автобус тронулся. По пути усташи хватали других сербов и заталкивали их в автобус. Так по дороге они схватили еще шесть сербов из Губина и запихнули их в автобус. Всего было 12 сербов-крестьян и священник — тринадцатый. Усташи отвезли священника и его прихожан на гору, что над селом Сухаче, в 2 км от Ливно. На этой горе есть большая глубокая яма, куда крестьяне бросали павший скот. Усташи выгнали священника и двенадцать его прихожан из автобуса, построили их у самого края ямы и стреляли каждому по очереди в затылок. Одному удалось бежать. Его зовут Зайчин Йово, он земледелец, ему около 36-ти лет. Он и теперь живет в селе Грбин (или Губин — Р. П.) и является живым свидетелем этого зверства. Другой был только ранен в руку и так сброшен в яму. Потом, когда наступила ночь и усташи ушли, он каким-то образом выбрался из ямы и добрался до дома... Его имени мы не можем назвать. Священник Чатич и десять его прихожан, убитые и легко раненные, брошены в яму, где и остались.

Сербы хотели вытащить тела священника Чатича и его прихожан из ямы и похоронить на православном кладбище. Когда усташи узнали об этом, они принесли канистру с бензином, облили трупы и подожгли.

20 июня 1941 года около двух часов после полудня усташи увели из дома д-ра Митровича Душана, директора больницы в Ливно, и д-ра Зубича Крсту, судью уездного суда в Ливно. Их обоих затолкнули в какой-то специальный автомобиль. По пути усташи встретили д-ра Маргетича Ранко, адвоката из Ливно, и его тоже затолкнули в автомобиль. Всех троих увезли в направлении Бу-гойно и убили в лесу под названием “Копривница”; указанный лес находится на полпути между Бугойно и Купресом. Усташи сказали семьям этих убитых сербов, что те отправлены на принудительные работы в Германию, и даже посылали родным фальшивые письма из Сараева, якобы написанные самими сербами с дороги.

В ночь с 11 на 12 июля 1941 года усташи в Ливно ворвались в дом местного священника Станишича Косты, увели его самого, его жену Даницу и его дочь Смилю и посадили их под арест в здание начальной школы, где держали около трех недель. 31 июля 1941 года их вместе с другими сербами, которые были арестованы позднее и чьи имена мы укажем потом, увезли в село Пролог, находящееся в 20 км от Ливно, и там всех убили. 13 июля 1941 года усташи посадили в тюрьму уездной управы в Ливно следующих сербов из Ливно: Баило Иову, торговца, и его сына Углешу; Ивицу Николу, торговца; Радета Тому и его брата Раду, торговцев; Краварушича Николу, владельца автобуса; Лалича Райко, шофера; Пуцари-ча Милана, шофера; Йовановича Ранко, трактирщика; Куюнджича Милойко, помещика; Стевича Мирко, торговца; Видовича Уроша, чиновника уездной управы — все из Бугойно. Вместе с ними посадили и многих сербов-крестьян из окрестных сел, но мы не можем указать их имена. Всех их усташи держали в тюрьме до 26 июля 1941 года, когда ночью вывели их из тюрьмы, посадили в грузовик и отвезли в уже упомянутый лес “Копривница”, где убили и закопали.

28 июля 1941 года усташи посадили в тюрьму всех остальных сербов — мужчин из Ливно, а также многих сербских крестьян из окрестных сел под тем предлогом, что их, арестовав, должны допросить, так как в соседнем селе Гламоче появились четники. Одновременно усташи привезли в Ливно на пяти грузовиках около трехсот сербов-мужчин из Врлики, уезд Синь, и посадили их под арест в начальной школе. Всех этих арестованных сербов, связав им руки за спиной колючей проволокой, усташи, начиная с 29 июля, каждую ночь отвозили группами на грузовиках в хорватское село Пролог и там их закалывали ножами. Когда же напоследок они испугались, что в Ливно могут прийти итальянские войска, поскольку их появление как будто ожидалось, у усташей не было времени отвозить арестованных сербов в Пролог, и они убивали сербов прямо в школе, а трупы зарывали в мусорные ямы или поднимали половицы в классных комнатах и запихивали тела убитых под пол. Усташи, совершившие эту резню, потом хвастались: “Ох, уж мы вдоволь напились сербской крови!” Тогда были арестованы и убиты частью в Прологе, а частью в здании начальной школы: Станишич Коста, протоиерей, его жена Даница и дочь Смиля; Радич Илия, трактирщик; Зелькович Миле, служащий уездной управы; Добриевич Йово, трактирщик, и его сын Саво; Лалич Илия, трактирщик; Лалич Тодор, лесничий на пенсии, и его сын Слободан, тогда как его старший сын Райко убит еще раньше, как мы уже упоминали; Любия Никола, трактирщик; Ловрек Дане, мастер-строитель, и его сын Владо, студент богословия; Митранич Джордже, торговец, и его сын Владимир, учащийся Коммерческого училища; Ра-дета Шпиро, помещик; Джурен Гойко, мастер-строитель; Джурен Димитрие, седельник; Дурняк Гавро, хозяин кафе, и его сын Живко; Андрич Драго, шорник; Бе-сара Йово, пекарь; Арнаут Душан, хозяин кофейни, и его брат Бранко, также владелец кофейни; Ловран Илия, рабочий; Бобушич Илия, жандармский унтер-офицер на пенсии; Сердаревич Любо, полицейский, и его братья Дане, хозяин кофейни, и Момчило, слесарь; Вулета Драго, почтовый служащий; Бабич Дане, ткач; Загорац Ни-ко, ткач, его сын Воин и его брат Глиго, также ткач; Томо-вич Любо, директор Сербского банка, и его брат Урош, сапожник; Мрачило Алекса, мельник; Ждеро Шпиро, рабочий; Мелькович Славко, учитель, и его братья — Илия, старший сержант, и Ранко, лесничий; Наерлович Свето, лесничий; Любое Симо, хозяин кафе; Ждеро Тодо, земледелец; Црногорац Мане, ученик гимназии,— все из Ливно, а также многие другие из окрестных сел, особенно, из Губера. Всего тогда было убито более тысячи сербов.

После совершенной усташами резни в Ливно не осталось ни одного мужчины-серба старше шестнадцати лет. Единственно пощадили шесть восьмидесятилетних стариков, из которых позднее одного убили — Маргетича Симо, отца убитого Маргетича Ранко.

21 августа 1941 года несколько полицейских ходили по сербским домам в Ливно и разносили циркуляр, в котором усташский офицер Лийович призывал сербские семьи в тот же день в час пополудни собраться в начальной школе в Ливно; эти семьи будут выселены в Сербию. В циркуляре было сказано, что они должны захватить с собой все деньги и драгоценности и не более 50 кг вещей — одежду, белье, постель. В указанное время в начальной школе в Ливно собрались следующие сербские семьи: Лазич Ангела, жена убитого Райко, шофера, ее трехлетний сын и ее мать Пуцарич Стака; Куюнджич Даница, жена убитого Милойко, помещика, ее дочь Сека, 20-ти лет, и сыновья — Зоран, 20-ти лет, и Бато, 17-ти лет; Ра-дета Тараса, жена убитого Томо, торговца, и ее дочери — Богдана, 18-ти лет, и Соня, 15-ти лет; Радета Веселинка, жена убитого Раде, торговца, и ее сыновья — Миле, 15-ти лет, Деян, 12-ти лет, и третий сын, 9-ти лет; Стевич Савка, жена убитого Мирко, торговца, и ее дочери — Драги-ца, 16-ти лет, Даница, 8-ми лет, и сыновья — Деян, 12-ти лет, и Веселии, 10-ти лет; Глигич Драгиня, жена покойного Мии, сапожника, ее дочь Ранка, вдова покойного д-ра. Митровича Душана, врача, которого усташи убили одним из первых, и ее двое детей — сын Бато, 7-ми лет, и дочь Весна, 10-ти лет, а также сестры Митрович Ранки, дочери Глигич Драгини — Веселинка, 35-ти лет, и Мила, 22-х лет; Обрадович Юлка, вдова; Зубич Обрения, жена убитого д-ра Зубича Крсты, судьи; Ивица Смилька, жена убитого Николы, торговца, и ее сыновья — Крсто, 10-ти лет, и Брацо, 8-ми лет; Баило Йово, торговец, его жена Драгиня, дочь Стойка, 22-х лет, дочь Ковилька, по мужу Бо-кич, и ее двое детей, одного года и трех лет; Баило Добрила, жена убитого Углеши, торговца, и ее три сына в возрасте от двух до пяти лет; Маргетич Симо, торговец скотом, и его жена Мара (их сын д-р Ранко убит ранее); Наерлович Йованка, жена убитого Божи, путеобходчика, и ее дочери — Веселинка, 27-ми лет, и Миряна, 25-ти лет.

Усташи сказали вышеупомянутым собравшимся семьям, что их мужья и отцы уже выселены в Сербию, что теперь выселят туда и их, и таким образом они окажутся вместе. Все это был обман, потому что их мужья и отцы уже были убиты усташами. Для того, чтобы окончательно убедить эти сербские семьи, что их собираются выселить в Сербию, усташи выдали им пропуска. Эти сербские семьи поверили усташам и обрадовались, что уедут в Сербию и там встретятся со своими мужьями и отцами. Между тем, как мы сказали ранее, их мужья и отцы уже были убиты усташами.

В тот же день около часа к начальной школе подъехал большой автобус, и усташи посадили в этот автобус все сербские семьи якобы для того, чтобы везти их в Сербию. Однако усташи повезли их по направлению к Бугойно и привезли в уже упоминавшийся лес “Копривница”, где до этого были убиты их мужья и отцы.

Привезя сербские семьи в лес “Копривница”, усташи высадили их из автобуса и отвели в глубь леса, который уже был окружен крестьянами — усташами из села Куп-рес. Усташи прежде всего связали людей колючей проволокой, затем отобрали у них деньги, драгоценности и другие вещи, а потом раздели догола. После этого усташи изнасиловали всех молодых девушек и даже маленьких девочек, а матерей заставляли на это смотреть. Среди других усташи изнасиловали и Весну, дочь убитого д-ра Митро-вича, которой было всего десять лет,— на глазах у ее матери и ее бабушки.

После того, как усташи изнасиловали женщин, девушек и девочек, они приступили к пыткам. Живым людям отрубали руки, ноги, выкалывали глаза, отрезали носы и отдельные части тела, а у женщин и девушек отрезали груди. У маленьких детей отрезали головы и бросали матерям на колени. Некоторых маленьких детей подкидывали в воздух и ловили их на ножи. Баило Добрила, жена убитого Углеши, торговца, была беременна. К ней подошел один усташ, велел ей положить руки на грудь и так держать и хотел сквозь руки проколоть ей грудь. Когда усташ приступил к своему гнусному кровавому злодеянию, Добрила стала сопротивляться, и он позвал на помощь другого усташа: они распороли ножом Добриле живот и из живота выпал пятимесячный плод. Так 21 августа все эти сербские семьи из Ливно были самым жестоким образом убиты в лесу “Копривница” и брошены здесь же в яму. Позднее их тела растерзали собаки.

Автобусом, на котором перечисленные жертвы перевезены из Ливно в лес “Копривница”, управлял Дуран Ис-мет, шофер из Ливно; он сейчас работает в полицейском управлении в Сараево. Он лично видел все зверства и злодеяния, которые совершали усташи над невинными людьми в лесу “Копривница”, и сам ужаснулся. Вернувшись на следующий день, т. е. 22 августа 1941 года, в Ливно, он был так взволнован, что не выдержал и рассказал обо всем случившемся с сербскими семьями.

Шофер рассказал обо всем и Чизмичу Алие, учителю Ремесленной школы в Ливно. Этот Чизмич Алия был моим соседом (допрошенной Богунович Марии), и на следующий день, 23 августа 1941 года, он позвал меня к себе и все это мне рассказал, предупредив в то же время, что усташи собираются таким же образом перерезать и остальные сербские семьи из Ливно, а намечают сделать это в воскресенье 24 августа 1941 года. Заодно посоветовал мне сразу же назавтра пойти в итальянскую комендатуру, которая находилась в селе Губер в 4 км от Ливно. Я, Богунович Мария, назавтра, т. е. 24 августа 1941 года, рано утром отправилась в село Губер, рассказала там в итальянской комендатуре обо всем, что случилось с упомянутыми сербами, и просила, чтобы итальянская армия взяла под защиту оставшиеся сербские семьи в Ливно, так как усташи готовят новую резню, которая может произойти уже 24 августа 1941 года после полудня. Начальник гарнизона тут же приказал сорока итальянским солдатам немедленно отправиться в усташский лагерь в Ливно и защитить оставшиеся сербские семьи. Мне (Богунович Марии) итальянские офицеры сказали, чтобы я немедленно шла в Ливно, предупредила остальные сербские семьи и велела им собраться в домах Паича и Коника, где уже находились итальянские офицеры и солдаты; там они нас всех защитят. В то же утро, т. е. 24 августа 1941 года, усташи через общинного сторожа объявили всем оставшимся сербским семьям, что в тот же день в час пополудни они должны собраться у начальной школы в Ливно, а затем их отправят в Сербию. Однако усташи намеревались в тот же день отвезти все оставшиеся семьи в лес “Копривница” и убить их так же, как других.

Я в тот день вместе со своей сестрой Славкой Стри-чевич сразу пошла по домам и сообщила всем, что случилось с теми сербскими семьями, которых увезли 21 августа 1941 года, предупредила всех, чтобы не шли к школе, а отправлялись в дома к Конику и Паичу, где их от усташей защитят итальянские солдаты. Некоторые сербские семьи мне не удалось оповестить, потому что они уже успели по призыву усташей уйти в школу. Но итальянские солдаты вывели эти семьи из школы и отправили к Конику и Паичу. Остальные сербские семьи покинули свои дома и направились прямо к Конику и Паичу и таким образом оказались под защитой итальянской армии. В этих двух домах разместились и некоторые сербские семьи из Гламо-ча, убежавшие от усташей. Те семьи, которые не смогли расположиться в указанных двух домах, поскольку дома были переполнены, устроили в палатках итальянских солдат.

Усташи после этого взломали брошенные сербские дома и магазины, а также дома и магазины убитых ими сербских семей, все разграбили и унесли на один склад, где потом между собой все вещи поделили и забрали к себе домой.

После этого итальянская армия в Ливно взяла власть в свои руки и таким образом спасла оставшиеся сербские семьи от усташской резни.

Одновременно с резней сербов в Ливно усташи совершали массовые убийства и в селах ливновского уезда.

Село Голинево находится в 15 км от Ливно. В этом селе жили вместе сербы, хорваты и мусульмане. В селе было около 50-ти сербских домов. Однажды в июле 1941 года в это село пришли усташи из Ливно и с помощью местных хорватов и мусульман собрали все сербские семьи и увели их якобы на допрос. Выстроили их в поле на краю села, где вначале связали и ограбили, а потом взрослых мужчин вместе с сыновьями отвели на гору под названием “Тупница” и здесь их всех живьем сбросили в пропасть. Через три недели после этого двое детей каким-то образом сами выбрались из пропасти. Поскольку эти дети очень ослабли после пережитого страха и от голода, начальник уезда поместил их в больницу в Ливно. Но усташи узнали об этом, пришли однажды в больницу и убили этих детей прямо в больничных постелях. В тот же раз усташи убили в больнице и всех других сербов, которые находились там на лечении.

Женщин и детей из села Голинево усташи отвели на гору “Комашница” и здесь сбросили в пропасть, на дне которой протекает река. Позднее река Цетина выносила оттуда отдельные трупы.

Таким же образом и в то же самое время усташи совершили массовые убийства сербов в селе Главице, которое находится на расстоянии около 8 км от Ливно. В этом селе спаслись бегством лишь шесть сербских семей.

В селе Пролог жила всего одна сербская семья — Арнаут. Все остальные жители были хорваты. Однажды ночью местные хорваты ворвались в дом этой сербской семьи и вывели оттуда отца, мать, сына, жену сына и троих детей под предлогом, будто их переселяют в Сербию. Всех членов этой семьи той же ночью отвели в поле на краю села и там застрелили, оставив трупы в поле. Назавтра пришли те же усташи, чтобы закопать тела убитых, и обнаружили одну живую девочку 10-ти лет, имя которой было Мара. Эта девочка, Мара Арнаут, сидела среди трупов, прислонившись к своей мертвой матери. Когда она увидела усташей, то стала просить, чтобы они ее не убивали, говоря: “Дяденька, я живая, не убивайте меня”. Усташи и эту девочку убили и ее труп закопали вместе с остальными трупами членов семьи Арнаут.

В селе Лиштани было всего четыре сербские семьи — Цветичи. Остальные жители были хорваты. Однажды в июле 1941 года хорваты-усташи из этого села собрали членов всех четырех семей, отвели в поле на краю села и там убили. Спасся лишь один мальчик, который случайно в это время пас в лесу скотину.

В селах Горни- и Дони-Руяни в июле 1941 года усташи также совершили массовые убийства сербов. Часть сербов из этих сел убили тут же в селах в домах, а часть отвели в лес под названием “Кланац”, там связали, избили, а потом живьем сбросили в пропасть. Вслед за ними бросили еще несколько бомб и камни. В этих двух селах убито около 500 сербов — мужчин, женщин и детей.

Через 38 дней после того, как это случилось, итальянским военным властям стало известно, что в той пропасти в лесу “Кланац” есть живые сербы. Они немедленно организовали спасательные работы и вытащили 13 живых сербов. Среди спасенных были и женщины, и дети. Нам известно, что фамилия некоторых из спасенных —Лалич. Всех этих сербов итальянские власти отправили в Ливно и поместили в больницу на лечение. Кто-то из них в больнице умер, а кто-то остался жив.

В июле 1941 года усташи совершили массовые убийства в селе Чапразлие. В этом селе местные хорваты-усташи убили около 200 сербов — мужчин, женщин и детей, а их дома разграбили и подожгли.

29 июля 1941 года усташи из Ливно пришли в село Челебич и там созвали местных хорватов на собрание, на котором сообщили им, что из Загреба от Павелича получено приказание: все сербы должны быть уничтожены, и хорваты в своих селах должны сербов убивать. Затем усташи из Ливно раздали хорватам из Челебича оружие и сразу приступили к делу. Окружили поля, на которых сербы работали, и предложили сербам сдаться, объяснив свое требование тем, что должны их арестовать, поскольку в Гламоче идет борьба с четниками и усташи опасаются, что сербы присоединятся к ним. Сербам обещали, что через несколько дней их выпустят на свободу. Сербы в это поверили и сдались хорватам, своим соседям. Хорваты в тот же день до шести вечера заперли всех мужчин-сербов из Челебича в начальной школе, всего — 150 человек. Между шестью и восемью часами вечера пригнали и посадили под арест женщин и детей. Около девяти вечера женщин и детей выпустили, объявив им, чтобы они шли домой, а мужчины останутся и через несколько дней также будут отпущены.

В ту же самую ночь около часа пополуночи хорваты из Челебича, вооруженные винтовками и пулеметами, собрались перед зданием школы. Всех арестованных сербов связали колючей проволокой и веревками, а затем погнали в лес к пропасти под названием “Бикуша”. Здесь их выстроили у края пропасти и избивали прикладами и палками, а потом стали группами бросать живьем в пропасть. Когда Вуйнович Зейкан увидел, что им нет спасения, он крикнул остальным сербам: “Прыгайте все за мной в пропасть!”. И все прыгнули вслед за ним. Среди этих сербов был и Црногорац Джордже, брат допрошенного Црногор-ца Любы. В этой пропасти есть выступы (скамейки), и большая часть сербов задержалась на этих выступах, тогда как другие упали на дно. Те, которые задержались на выступах, остались живы. Усташи после этого бросили в пропасть несколько бомб и камни и, думая, что все сербы мертвы, ушли домой. И в тот же день ночью собрали женщин и детей из Челебича, привели в здание начальной школы и там их всех убили.Тогда было убито около 300 женщин и детей.

Црногорац Джордже первым освободился от веревок и каким-то образом выбрался из пропасти. Он тотчас же раздобыл и принес длинные веревки и вытаскивал из пропасти остальных оставшихся в живых сербов. Так около восьмидесяти сербов — мужчин из Челебича были спасены из “Бикуши” в лесу “Лисковац”. Црногорца Стевана, отца допрошенного Црногорца Любы вытащили из “Бикуши” спустя 31 день. Сразу после этого он, вследствие истощения, умер в селе Расоновцы.

Сербы, которые, как это было описано, выбрались из пропасти “Бикуша”, отправились в сербские села босанско-граховского уезда и рассказали обо всем, что с ними произошло. В селах этого уезда они немедленно организовали сопротивление дальнейшему насилию усташей. Усташи испугались и не осмелились продолжать резню.

Совершив массовые убийства, усташи из Челебича разграбили все сербские дома.

20 августа 1941 года в Ливно пришли итальянские войска, которые вскоре разоружили усташей, и после этого резня сербов в этих местах прекратилась.

По полученным на сегодня данным до 20 августа 1941 года в уезде Ливно убито в общей сложности 5 000 сербов — мужчин, женщин и детей.

Описанной резней сербов в ливновском уезде руководил д-р фра Сречко Перич, францисканец из монастыря Горица близ Ливно. Этот монах — родом из ливнов-ского уезда, а его сестра в том же уезде замужем за сербом. Он до резни однажды в воскресенье призвал собравшихся хорватов с алтаря церкви в Горице начать массовые убийства сербов следующими словами: “Братья хорваты, идите и колите сербов. Прежде всего заколите мою сестру, которая замужем за сербом, а потом всех сербов подряд. Когда покончите со своим делом, приходите ко мне в церковь, где я вас исповедую и причащу, и все грехи вам будут отпущены”. После этого началась резня сербов.

Убивая сербов, усташи одновременно грабили сербские дома, а потом поджигали.

Закончив резню, усташи собирались разрушить все православные церкви в ливновском уезде, но им помешал приход итальянских войск.

В ливновском уезде сербов не принуждали перейти в римско-католическую веру, поскольку они были обречены на смерть все до единого. Спас их от полного истребления только приход итальянских войск.

Особенно отличились в преследованиях сербов и как усташи: д-р фра Сречко Перич, францисканец из монастыря Горица близ Ливно, который в королевской Югославии долгое время был римско-католическим священником в Нише. Вместе с этим монахом в гонениях на сербов принимали участие и другие монахи из этого монастыря — около двадцати монахов,— которые также выступили как усташи, но их имен мы не знаем. Вместе с Перичем и другие монахи этого монастыря подстрекали хорватов к массовым убийствам сербов. Далее отличились в преследованиях сербов и как усташи: д-р Урмович Дра-го, адвокат; Каич Владо, приказчик; Слипчевич Владо, владелец автобуса; Лиович, усташский офицер, вернувшийся из эмиграции; Язво Йоко, начальник общины в Лив но; Чевро Иво, трактирщик; Готовац Стипа, трактирщик, и его сын; Франич Чоко, торговец; Франич Тони, по прозвищу “Мадьяр”, красильщик; Богич Стипо, торговец, и пятеро его братьев; Клаичи Прешо и Драго, учителя начальной школы, которые посещали Сербское просветительное общество “Просвета” в Сараево; Каич, по прозвищу “Цици”, со своими братьями Крстаном и Бошко; Оличи Никола и Мийо, ткачи; Тустович Владо, бывший служащий Военно-технического института в Крагуев-це; Каич Нико, торговец; Тадич Станко, пекарь; Грабовац Звонко, делопроизводитель общины; Павичич Раде, учитель, и его сестра Павичич Ковилька, портниха; один мулла, имя которого мы не знаем и который в королевской Югославии выдавал себя за серба; Чакар Смайо, мясник; Ярич, цыган, торговец скотом; братья Борачи, цыгане; Мурга, мясник; Олибич, шофер,— все из Ливно; Чачия, крестьянин из Сувачи, который был в эмиграции вместе с Павеличем; Франич Пераица и Барач, шоферы из Губера, и многие другие, чьих имен мы не знаем. Можно с чистой совестью сказать, что все хорваты и мусульмане, за редким исключением, или участвовали в резне сербов, или одобряли ее. К усташскому движению в этом уезде присоединились, активно в нем участвуя, и все местные цыгане. Не одобряли резню: Чизмич Алия, учитель; Чизмич Муко, шофер; Дуран Хасан, шофер, и Паич Ши-ме, столяр,— все из Ливно. Хорваты их за это возненавидели и донесли хорватским военным властям, что те коммунисты, вследствие чего их арестовали и интернировали.

Я, Богунович Мария, покинула Ливно 31 мая 1942 года и до 21 июня 1942 года пробыла в Земуне у своей сестры, а затем переехала в Белград. Я, Црногорац Любо, приехал в Белград еще 16 ноября 1941 года.

Больше нам ничего не известно. С протоколом ознакомились, с наших слов записано верно. Все нами сказанное можем подтвердить под присягой”.

Массовое убийство детей в православной церкви

ПРОТОКОЛ составлен 5 января 1942 года в Комиссариате по делам беженцев и переселенцев в Белграде

ШКАРА Юлка, владелица ресторана из Топуско, уезд Вргинмост, супруга покойного Станко Шкары, мать двоих детей, 42-х лет, проживающая в настоящее время в Белграде по улице Короля Фердинанда, 19, явилась без вызова и дала следующие показания:

“Я и мой муж, ныне покойный Станко Шкара, держали в Топуско ресторан под названием “Барашек”.

23 мая 1941 года моего мужа арестовали вместе с десятью другими жителями Топуско. Кроме моего мужа, были также арестованы: д-р Вурделя Бранко, врач; Вор-капич Йово, владелец ресторана; Вуйошевич Милутин, торговец; Биелич Никола, трактирщик; Попович Перо, земледелец; Шкара Никола, пекарь; Обрадович Матия, трактирщик; Воркапич Стоя, земледелец и торговец; Бас-таич Пайо, преподаватель на пенсии, и Мамузич Илия, земледелец.

Тогда же арестовано еще двадцать пять пользующихся авторитетом сербов из окрестностей Топуско. В тот же день все тридцать шесть арестованных сербов перевезены на большом грузовике в Вргинмост. Здесь они в течение трех дней находились в тюрьме, а затем были отправлены в Сисак, где провели в тюрьме 11 дней. Из Си-сака переведены в Петриню, где находились под арестом 9 дней. В Петрине в полицейской тюрьме, наряду с другими издевательствами, которым они подвергались, их избивали усташские дети в возрасте от восьми до десяти лет. При этом дети сменяли друг друга. В Петрине узники пробыли в общей сложности 9 дней. Из Петрини их однажды ночью увезли в направлении Сисака, и с тех пор о них ничего не известно. Усташ Крпан Дуйо, шофер из Петрини, рассказал мне впоследствии, что их отвезли в лес под названием “Брезовица” близ Сисака и там всех убили.

После смерти мужа я сама содержала ресторан. Каждый день ко мне в ресторан приходили шесть усташей, которых я должна бы.ла бесплатно кормить и поить. Кроме этих усташей, приходивших постоянно, заходили в мой ресторан и другие усташи, которых я также должна была бесплатно угощать едой и выпивкой.

Усташи, которые постоянно угощались у меня в ресторане, были все местные, из Топуско и окрестностей. Между ними был Лонгер Джуро, земледелец из хорватского села близ Топуско. Других я знаю только в лицо, но не знаю, как их звать. Мне известно лишь, что двое — из Врановины, а двое — из села Старо, близ Топуско. Упомянутый Лонгер Джуро отобрал у меня 4 000 динаров наличных денег, три золотых кольца, одну пару золотых серег и одну золотую подвеску к часам. Я просила его позднее эти мои вещи мне вернуть, но он ответил, чтобы я благодарила Бога, что сама осталась цела.

В то время в мой ресторан заходил и усташ из Загреба по фамилии Звиншчак (его имени я не знаю). Он приводил ко мне в ресторан и других усташей, приказывая мне бесплатно кормить их и поить. Как только он входил в ресторан — сразу наставлял на меня винтовку и водил меня от одного предмета к другому, указывая на те предметы, которые я должна была ему отдать. Этот Звиншчак был самым жестоким из всех усташей. Бывало, он ставил мать с детьми в ряд, одного за другим, и стрелял в них таким образом, что убивал их всех одной пулей. Так он застрелил Рокнич Йоку с двумя ее детьми и ее невестку с ребенком. Отвел их в ближний лес под названием “Косе” и там застрелил. Рокнич Йока просила его застрелить и двух ее младших детей, потому что они не могут остаться одни, но он ответил отказом — пусть эти дети останутся и страдают. Отец детей был до этого убит в православной церкви в Глине.

2 или 3 июля 1941 года усташи схватили в Топуско всех сербов, и меня в том числе, и заперли в православной церкви и в доме приходского священника. Я сидела в доме приходского священника. Потом арестовали крестьян и крестьянок из окрестных сербских сел и посадили их под арест вместе с нами в Топуско. Их дома разграбили, скот увели, а имущество увезли. Всего мы оставались под арестом три дня. По ночам усташи уводили девушек и молодых женщин в хлев и там насиловали. Так каждую ночь уводили и насиловали Бранку, семнадцатилетнюю дочь д-ра Вур-дели, который до этого был убит усташами. Ее уводил ус-ташский офицер Карлич Джордже, прибывший ранее из Загреба. Говорят, будто он офицер бывшей югославской армии. Кроме названной девушки, были также изнасилованы многие сельские девушки и молодые женщины. Так мне известно, что тогда были изнасилованы девушки по фамилии Батало, их имен я не знаю, из Топуско.

Тогда же ночью усташи запирали сербов в православной церкви и там убивали. Так в тот раз в православной церкви в Топуско усташи убили: Шкундрича Илию, торговца из Топуско; Прентович Милоша, жандармского сержанта из Топуско; Кордича Милутина, земледельца из Топуско, и его сына, чье имя я не знаю. Тогда же в церкви убили фельдфебеля, чье имя Никола, фамилии я не знаю, родом из Боснии; он через Топуско направлялся в Боснию, а усташи схватили его, отвели в православную церковь и убили. Затем убили Кордича Николу, семидесятивосьмилетнего земледельца из Топуско. Сам он не мог идти — его привезли в церковь на машине. Кроме них, усташами в церкви убиты еще 15—16 мальчиков в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Мне известно, что тогда в церкви был убит четырнадцатилетний Злокац Душан, сын Симы из Топуско. Имена других я назвать не могу, но в лицо я их знала. Мы через окна дома приходского священника слышали ужасные крики и вопли, пока усташи занимались своим кровавым делом.

Покончив с резней, усташи разрушили православную церковь в Топуско. Церковь разрушил Малинац Матич, маляр из Топуско, который получил за это вознаграждение в 30 000 динаров, а все, что осталось от церкви, отвез к себе домой.

Нас, 68 человек, сидевших под арестом, перевели из Топуско в Петриню в помещение склада фабрики по изготовлению тростей Тенцера. Здесь мы находились два месяца. В Петрине нас особенно мучил усташский офицер Гргец. Он каждый день запугивал нас, показывая нам место, где нас убьют и закопают. То же самое он говорил и нашим детям и еще заверял нас, что нам проломят головы молотком, так как пули тратить на нас жалко.

Два месяца спустя меня выпустили на свободу без права проживания в Топуско. Мне разрешалось поселиться в каком-нибудь селе в окрестностях Топуско. Я поселилась в селе Граджани. Через некоторое время перебралась в Топуско к моей куме Грегорич Марии; она римско-католической веры и по народности хорватка. У нее я оставалась вплоть до 31 декабря 1941 года, когда через Петриню и Загреб отправилась в Белград.

На переезд в Сербию я решилась после уговоров Капаца Луки, трактирщика; Бабича Ивы, трактирщика, и его брата Стевы, а также Кунича, управляющего курортом Топуско. Все они — хорваты, но доброжелательно настроены к нам, сербам, и следили, чтобы со мной ничего не случилось.

Капац Лука сказал мне, что усташский офицер Гргец получил от Павелича распоряжение: поскольку усташи в Боснии не могут навести порядок, они должны всех сербов в Кордуне убить и таким образом с Кордуном покончить. За выполнение этого приказа отвечает Видакович Никица, главный усташский уполномоченный в Глине и окрестностях. Он прилагает все старания, чтобы распоряжение было выполнено.

Сербов убивали и грабили, сжигали их дома, насиловали девушек и женщин в Топуско и округе следующие усташи: Коцман Антун, учитель в Топуско; Бриешки Илия, пекарь в Топуско; Малинац, маляр из Топуско; Санич-ки Джуро, земледелец из хорватского села, близ Топуско; Мато, пекарь из хорватского села, и его брат Джуро, чьих фамилий я не знаю; Путрич Томо, сын делопроизводителя общины из Топуско; Прус Стево, столяр из Топуско; и его брат Славко; Прус Иво, жестянщик из Топуско; Лонгер Джуро, земледелец из хорватского села; Звиншчак, усташ из Загреба; д-р Климек, врач из Топуско.

Наконец заявляю, что все сербы в Топуско и округе под давлением со стороны хорватских властей и усташей должны были перейти в римско-католическую веру. Молодые сербки, мало того, что под принуждением перешли в римско-католическую веру, но должны были еще и вступить в усташскую организацию — хотя усташи убили их отцов и братьев, а имущество разграбили, они были вынуждены присоединиться к усташам и петь усташские песни.

С протоколом ознакомилась, с моих слов записано верно.

Юлка Шкара

Допросил и заверил: Протокол вел:

Джуро Й. Родич Стана Пепавац

Мать в луже крови

Одна женщина из Дивосела близ Госпича, мать двоих маленьких детей, двух и пяти лет, описывая свои мучения, рассказывает:

“После крушения нашего государства наши мужья вернулись домой. Какое-то время все было спокойно — и мы возделывали наши поля. Вскоре начали появляться усташи, взрослые мужчины и юноши из Перушича и окрестных сел, а поначалу — в основном студенты. Они быскивали дома, говоря, что ищут оружие, и уносили все, что имело хоть какую-то ценность: деньги, часы, золотые вещи, тамбуры, мужские и женские костюмы, что подороже, обувь и собранное для девушек приданое. Моего мужа и других мужчин, которые пользовались авторитетом, посадили под арест в здание школы. Некоторое время мы носили им еду. Однажды мужа вместе с другими отвели в Госпич. Я была там несколько раз, но не нашла его ни в усташской ставке, ни в тюрьме, хотя там находились многие наши крестьяне и крестьянки. Накануне Ильина дня в селе поднялся переполох, так как прошел слух, что усташи в Госпиче и окрестных селах убивают всех сербов подряд. И народ побежал — мужчины, женщины, дети, даже старики. Я тоже двинулась в путь вместе с моими двумя детьми. В селе осталась моя мать и свекровь, поскольку они думали, что им, старухам, ничего не грозит. За четыре часа пешего хода мы добрались до большого леса. Сюда стеклось много людей из разных сел; Вуино-вич, Радакович, Обрадович и других. Нас уже было несколько сотен — мужчин, женщин, детей. Здесь мы провели ночь.

На следующее утро мы отправились дальше, так как боялись, что кто-нибудь выдаст нас усташам. По пути людей становилось все больше. Около двух часов пополудни мы добрались до какого-то леса на Велебите. Здесь нас было тысячи — мужчин, женщин и детей. Еще и из других сел: Читлук, Матич, Орнице, Ведро-Поле, Клиса, из окрестностей Госпича и из Госпича. В том лесу мы переночевали и на следующий день под вечер двинулись дальше, так как опасались предательства. Снова по пути прибывали все новые сербы-крестьяне, которые бежали из своих сел перед угрозой резни. Думаю, что в тот день нас собралось 10—15 тысяч, а может и больше. Все мы расположились в этом большом лесу — чуть выше болота Крушковача — и постарались не шуметь, чтобы нас не обнаружили усташи. Мы не захватили с собой никакой еды. Наши старшие решили послать детей в ближайшие села на поля — накопать и принести картошки. Дети, пробираясь через лесочки, вдоль заборов, принесли картошку и пригнали много коров, так что было и молоко. Мы думали, что продержимся тут три дня, пока не закончится резня.

Однако после первой ночи перед самым рассветом раздались выстрелы из винтовок и затрещали пулеметы. Мы были со всех сторон окружены усташами. На нас обрушился град пуль, и через минуту в крови лежали тысячи мужчин, женщин и детей. Людей охватил ужас, и все, кто еще не был убит или ранен, в панике кинулись бежать через лес. Все мы обезумели от страха. Как только среди нас, бегущих, раздавался детский плач или чей-нибудь громкий крик, это сразу слышали усташи, которые были всюду вокруг нас, и немедленно в нас стреляли. Многие рядом со мной падали, убитые или раненые. Сама до сих пор удивляюсь, как я прошла с детьми через этот ад и осталась жива. Мы бежали, не разбирая пути, собираясь вместе, как только выстрелы затихали, и рассыпаясь, как только усташи, обнаружив нас, начинали стрелять вновь. И это непрестанно продолжалось два или три дня и ночи. Мы нигде не могли укрыться и отдохнуть, и нас оставалось все меньше и меньше.

Я все время, насколько хватало сил, бежала с моими детьми. Уже на второй день я натолкнулась на семерых детей моего кума. Между ними была и самая младшая — Олгица, которой был тогда год. Продолжая вот так бежать, дети всюду искали свою мать. Во время первого обстрела их отец погиб одним из первых. Старший из детей, сын, сказал мне, что их мать крикнула детям, чтобы они бежали, и схватила на руки маленькую Олгицу. Но поскольку ребенок кричал, мать побоялась, что их обнаружат усташи, и в панике, желая спасти остальных детей, решила оставить Олгицу рядом с телом своего погибшего мужа. В этой суматохе дети вскоре потеряли мать из вида. Стали ее звать и искать, и в это время услышали крик маленькой Олгицы. Брат не мог этого вынести, а поскольку ему не удалось найти мать, он вернулся, взял Олгицу на руки и так с ней и бежал. Эти дети остались со мной. Только изредка они удалялись от меня, чтобы попытаться отыскать в лесу свою мать. Пока мы бежали, часто до нас доносилась стрельба усташей, и было слышно, как они перекликаются: “Иво, Анто, вот они! Держи их! Стреляй!”

На третий день под вечер мы оказались неподалеку от группы людей из села Басарич и собрались тут провести ночь. Ночью началось страшное ненастье, и шел ливень, какого я в жизни не видела. Детей я как-то устроила под большим деревом, а самых маленьких прикрыла собой. От ливня у меня все тело было словно избито, а руки были окровавлены. Когда ненастье прошло, люди окликали друг друга и звали к огню, который разожгли. Утром мы снова услышали выстрелы недалеко от нас. Мы притаились и старались заглушить плач детей, чтобы усташи не обнаружили нас. Около полудня я решила вернуться с детьми домой — и будь что будет. Уже столько дней мы ничего не ели, и я подумала, что все равно мы погибнем, если не от усташской пули или ножа, то от голода и усталости.

Идя вдоль дорог, я видела груженные разным скарбом телеги — те самые усташи из Трновца и Брушана, которые преследовали нас, убивали и грабили, везли награбленное к себе домой.

Крадучись, мы с детьми добрались до своего села. Я не решилась сразу же идти домой, так как в той стороне слышались выстрелы. И потому направилась к тому дому, в котором я родилась. Здесь прямо у порога в луже грязи и крови лежала моя мертвая мать. Немного дальше, рядом с хлевом, так же лежала моя мертвая свекровь. Я застыла на месте, думая, что умру от горя. Когда же я вошла в дом, меня встретили голые стены. Все окна были разбиты, а из дома — все вынесено. Между тем дети моего кума натолкнулись на те же ужасы и у порогов других домов.

Позже я отвела детей в лес Каменуша, неподалеку от села, и оставила их там, приказав смирно сидеть и ждать, пока я не вернусь. Затем направилась к своему дому. Прячась, чтобы меня не заметил какой-нибудь хорват, я вошла в свой дом. Все было разграблено. У дверей лежали еще кое-какие вещи, которые злодеи приготовили, чтобы увезти.

Я вернулась к детям, и мы провели ночь в Каменуше.

Назавтра после полудня появились двое хорватских солдат. Дети, увидев их, разбежались. Я же совсем пала духом и была слишком измучена, чтобы бояться за свою жизнь. Я осталась на месте с моими детьми и маленькой Олгицей. Когда солдаты подошли ко мне, я их попросила вначале убить меня, чтобы не видеть смерти детей. К моему удивлению, они обошлись со мной хорошо и сказали, что они не усташи, а солдаты из Оточаца, и что мне не надо ничего бояться. Дальше они сказали, что Павелич распорядился, чтобы мы вернулись домой и что ничего ни с кем не случится. И еще сказали, что эту резню, это страшное злодеяние совершили преступники и что никто им этого не разрешал. Затем солдаты говорили, что они ни в чем не виноваты. Созвали разбежавшихся детей и дали им хлеба. Заверили меня, что я могу спокойно идти домой, а они должны успокаивать народ и по приказу Павелича похоронить мертвых.

Я осталась в Каменуше еще на одну ночь, а на следующий день увидела, как женщины-хорватки из Трновца и Брушана жнут наш хлеб, пока мужчины продолжают вывозить из села остатки наших вещей.

Среди дня появились усташи. Дети и некоторые крестьяне из села разбежались. А я с моими детьми и с маленькой Олгицей дождалась их. Она страшно плакала, и когда усташи подошли, то кое-кто из них хотел ее убить. Остальные не позволили это сделать — и ребенок остался жив. Этих усташей я знала в лицо. Все они были из Трновца, Брушано и окрестных сел. Они меня обыскали и нашли за пазухой книжку Почтовой сберкассы на 4000 динаров, которая принадлежала моему мужу — единственное, что я взяла с собой, когда бежала из села. Усташи отобрали у меня эту книжку и сказали, что должны отвести меня в усташскую ставку. Затем повели меня вместе с детьми к лесу под названием “Шедрван”.

Направляясь к лесу, мы прошли мимо женщин, убиравших хлеб на наших полях. Одна из них меня узнала, так как ее сын когда-то прислуживал в моем доме. Она обняла меня и со слезами умоляла усташей меня не убивать. Узнала меня и еще одна женщина, чей сын был среди усташей, которые нас вели. Она, сжалившись над нами, отозвала его в сторону и что-то долго ему объясняла, размахивая руками. Я не знаю, что она ему говорила. Мне по всему было ясно, что усташи ведут меня и детей в лес, чтобы убить. Наконец, усташи поддались на уговоры этих женщин и согласились отвести нас в усташскую ставку.

Был уже полдень, и жницы вместе с усташами пошли на обед, который был приготовлен для них совсем близко от моего дома. Повели с собой и нас. Для них был зажарен большой поросенок. Они угощали и меня. Я не могла проглотить ни кусочка, а дети наелись. После обеда мы все отправились в село Трновац. До того, как мы двинулись в путь, я заметила, что мою мать и свекровь похоронили там же, на месте. Я поняла это по еще свежим могильным холмикам.

По пути до села Трновац и в самом селе я видела несколько телег с вещами из нашего села. Некоторые телеги разгружали в селе Трновац, а некоторые ехали в село Брушано и другие хорватские села.

В селе Трновац меня снова узнали какие-то женщины. Кое-кто жалел и плакал, но многие на меня кричали и говорили, что всех нас надо поубивать. Какие-то девушки сказали мне, что моего мужа сначала долго пытали, а потом убили. Я им ответила, что мой сосед, которого увели вместе с мужем, вернувшись, рассказал, что тот жив. Но девушки уверяли меня, будто сами видели, что мой муж погиб.

Усташи опять хотели меня убить, но меня спасли другие усташи, поддавшись на уговоры своих жен. Наконец в эту же ночь меня с детьми отвели в Госпич. Из Госпича отправили в лагерь Овчарска-станица, недалеко от Госпича, поскольку в Госпиче тюрьма была переполнена и здесь меня принять не могли.

В этом лагере я отдохнула, но намучилась из-за детей, которые разболелись. Так, мне пришлось маленькую Олгицу отдать другой женщине, которая за ней ухаживала, пока наконец ее не взяла одна женщина из Ошта-рие. Позднее я узнала, что мать Олгицы усташи бросили в какую-то пропасть и что во время того нашего страшного бегства усташи бросали живых мужчин, женщин и детей еще в другие пропасти. Мать маленькой Олгицы чудом выбралась из пропасти и живет в одном селе, вся искалеченная, так что едва ходит на костылях”.

ЕВРОПА ОБ УСТАШСКОМ ГЕНОЦИДЕ

Фрагменты из книг на иностранных языках, касающиеся геноцида, и рождественское послание епископа из Баня-Луки Альфреда Пихлера

“Нет под балканским небом народа более гордого, более благородного, более лояльного и героического, чем сербский народ, чью душу закалили вековые страдания”.

(Salvatore Loi, Jugoslavia 1941. Torino, 1953; Colla-no dei Librriazzuri n. 1).

“Это есть свидетельство об истязаниях и убийствах, которые вершила в Европе армия католических исполнителей, известных как усташи, под предводительством монахов и священников и даже при участии монахинь. Жертвы страдали и умирали за свободу и за свободу совести. Самое малое, что мы можем,— никогда не забывать: это случилось не во мраке средневековья, а в наше “просвещенное время”.

“Усташи — это синоним католического влияния”.

“Сознавая тот факт, что есть много достойных и честных людей, которые родились римо-католиками, следует признать все же, что эта религия как система всегда была беспощадна и жестока. С тех пор, как используется оружие, она убивала и истязала не только еретиков, но и собственных сторонников, допустивших малейшую ошибку... В беде Рим может прикинуться ягненком, с равными он — лисица, а имея превосходство, всегда поведет себя как тигр...

“Югославия пропитана сербской кровью, и наши союзники еще не могут или не хотят воспрепятствовать кровопролитию и массовым убийствам сербов. Не верю, что в интересах союзников было то, чтобы сербский народ перестал существовать. Прошу югославского министра привлечь внимание союзников к тому факту, что сербы в Югославии истребляются. Нельзя ли в радиопередачах говорить о резне сербов подробнее? .Число убитых до сих пор приближается к одному миллиону”.

Эти слова написаны в депеше, которую генерал (Дра-жа Михайлович) отправил 5 февраля 1943 года. Почему нам эти факты не сообщались по радио? Никогда ни одним словом не упоминалось об убийцах, действовавших под предводительством священников и монахов, которые и сами участвовали в истязаниях и резне сербов. Объяснение заключается в следующем: могущество Рима в Америке, Британии и странах Содружества таково, что, невзирая на радиопередатчики, телеграф и, вероятно, свободную прессу, он скрывает эти факты за своим красным занавесом, который можно сравнить с железным занавесом России.

“Рупор движения крестоносцев “Неделя” сравнивает усташей с Христом. В номере от 6 июня 1941 г. в статье “Христос и Хорватия” говорится: “Христос и усташи и Христос и хорваты вместе шагают через историю. С первого дня своего существования усташское движение боролось за победу христианских заповедей, за победу справедливости, свободы и истины. Святой наш Спаситель поможет нам и в будущем, как помогал до сих пор, и поэтому новая усташская Хорватия будет Хорватией Христа, нашей и ничьей больше”.

“Около 70—80 тыс. евреев по целой стране убито или изгнано, а имущество у них отобрано. 240 000 православных сербов насильственным путем, терпя смертные муки, обращены в римско-католическую веру. Те, которые оказали сопротивление, были расстреляны или заколоты, а их тела брошены в общие могилы; места массовых захоронений позднее были обнаружены и раскопаны. Мы видели сотни достоверных доказательств этих преступлений. Их подтвердили родные и свидетели или даже, в редких случаях, оставшиеся в живых жертвы. Имущество сербской церкви отобрано и передано римско-католическим приходам и монастырям”.

“Описания массовых убийств около миллиона сербов в Югославии, уничтожение человеческих жизней и имущества, превращение сербских церквей в место бойни... убийство церковных священников и чинов и захоронение, истязание и убийство остальных — все это представляет ужасающую картину величайшей всемирной трагедии”.

“Под предводительством захватчиков и их пособников хорваты, которые говорят на том же языке, что и сербы, но исповедуют римско-католическую веру, давно уже проявляли некоторую политическую нетерпимость к бывшему югославскому режиму, и потому, когда агрессоры отовсюду напали на Югославию, они предприняли все меры для скорейшего уничтожения югославской армии”.

“Через несколько дней после агрессии против Югославии хорваты провозгласили НГХ, включив в него многие сербские области с населением около 3 млн. сербов. Хорваты, как истинные предатели, объявили войну США и другим странам... Они намеревались уничтожить сербское население на его собственной территории. Для того, чтобы осуществить свои намерения, они совершили невиданные в истории человечества злодеяния. Истребление сербов на земле Хорватии и дикий кровавый террор — еще в полном разгаре, как станет очевидно из приведенных здесь показаний”.

“Определенные круги утверждают, будто все эти злодеяния — дело рук небольшой группы усташей. Это утверждение неверно. На самом деле предатель Павелич привел с собой из Италии сотню усташей. Остальные сорганизовались сами в Хорватии.

В городах это были прежде всего ученики гимназий и студенты высших учебных заведений, хорошо тренированная молодежь, затем торговцы и ремесленники, и все добрые миролюбивые прежние члены “Хорватского юнака”. Лидером этой организации был один майор, представитель Хорватской крестьянской партии в Загребе.

Когда мы читаем хорватскую прессу со дня провозглашения НГХ и по настоящее время, то встречаем тысячи имен разных усташских “функционеров”, принадлежащих ко всем сословиям, от крестьянина до профессора университета. Таким же образом может быть достоверно доказано, что на всей территории НГХ, где говорят на штокавском диалекте, в массовых убийствах и гонениях на сербов участвовали представители всех классов.

Многие югославы, видные общественные деятели и деятели искусства, примкнули к усташам. Упомянем лишь Мештровича, создателя Косовского мемориала, затем д-ра Винко Кришковича, выдающегося хорватского ученого, д-ра Милорада Стражницкого, югославского министра в Стокгольме, который был непосредственно связан с усташами. Достаточно прочитать хорватскую прессу, чтобы увидеть, сколько таких хорватов скрывалось за разного рода деятельностью”.

Кровавые руки католического клира в Хорватии (The Bloody Hands of the Catholic Prieshood in Croatia).

Католический клир вел интенсивную кампанию в поддержку усташей в Хорватии, Герцеговине и Далмации. Во время “Причастия” созывались конгрессы, которые в действительности являлись своеобразными религиозными манифестациями, то есть служили, как правило, экстремистским политическим целям.

Было очевидно, что после краха (Югославии) большая часть хорватской молодежи в средних и высших учебных заведениях участвовала в кровавом терроре, осуществляемом усташами против сербов. Это были члены организации “Хорватский юнак”, которую основало и которой руководило католическое духовенство.

После падения Югославии хорватские священники тесно сотрудничали с усташами, принимая участие в массовых убийствах сербов, и нельзя сказать, чтобы действия каждого в отдельности были ограничены во времени и в пространстве. Напротив, в городах, где творились эти зверства, было немало священников, и можно было понять, что эти священники руководили кровавой оргией в соответствии с методично и тщательно разработанной заранее системой.

ЛИВНО: Д-р Сречко Перич, монах из Ливно, ранее католический священник в Нише, призывал к полному уничтожению сербов. Его сестра была замужем за сербом. Он обещал после резни отпустить убийцам грехи, ибо убийство не есть грех, если оно совершается в интересах католической церкви. И действительно, Ливно и окрестности страшно пострадали. Несколько тысяч сербов — мужчин, женщин и детей — были подвергнуты истязаниям и убиты самым жестоким, самым зверским образом.

ОГУЛИН: Иван Микан, священник и каноник Огулина, вершил насилие вместе с Юрицей Марковичем, управителем округа. В тюрьме окружного суда находились сотни сербов. Священник Микан ежедневно посещал тюрьму и жестоко хлестал сербов кнутом, ругая при этом усташей, что они лениво выполняют свои обязанности.

БРЧКО: Фра Анте, священник Трамошницы, организовал усташские банды в своем селе и ходил с ними по сербским селам. Хватал сербов, где только мог, уводил их в свое село, запирал на складе и там сутками держал без воды и пищи, зверски истязая с помощью усташей.

КНИН: Векослав Шимич, монах книнского монастыря, лично убил множество сербов.

НАШИЦЕ: Сидоний Шолц, монах монастыря Нашице, отвечал за насильственное обращение православных сербов в католическую веру. По его приказанию целые сербские села были депортированы только за то, что не хотели менять веру.

КОСТАЙНИЦА: Аббат католического монастыря находился на городском мосту в то время, как усташи убивали сербов и бросали их с моста в реку Уну. Он подстрекал усташей к убийству всех сербов.

СЛАВОНСКИ-БРОД: Католические священники Гун-цевич и Драгутин Марьянович действовали в полиции и лично отдали приказ об аресте местных сербов. Они лично принимали участие в убийстве этих несчастных сербов.

ГЛИНА: Кастимир Герман, аббат монастыря Гунтич, руководил массовыми убийствами сербов в этом городе. Сербов уничтожали в православной церкви в Глине.

Невозможно назвать точное число католических священников, которые участвовали в преследованиях против сербов, но их число велико. Есть, разумеется, такие, которых следует упомянуть. Еуген Пуич, католический священник из Герцеговины, лично, большим ножом зарезал православного священника из своего села (далее следует длинный список имен священников и монахов, которые участвовали в злодеяниях).

Они и многие другие призывали к массовым убийствам и изгнанию сербов, а также к их насильственному обращению в католичество. Таким образом они убили 135 сербских священников, из которых 85 принадлежали к епархии Горни-Карловаца, не говоря уже о других жертвах.

По их инициативе почти все сербские церкви в Хорватии были осквернены, разграблены и разрушены. Было очевидно, что хорватские католические священники как представители “духовного войска” весьма ревностно выполняли свой долг, следуя макиавеллевским принципам.

Загребский архиепископ Степинац и остальные епископы в Хорватии дали свое согласие на эту нехристианскую, дикую и кровавую оргию и ни разу не воспротивились подобным действиям своего духовенства, а также не попытались как либо выразить свое неодобрение по поводу всех этих преступлений. Их зловещее молчание являлось лишь доказательством их соучастия. (Their ominous silence is but proof of their condonation).

С началом террора усташи приступили к насильственному окатоличеванию сербов. Здесь особенно отличились католические священники. Запуганные сербы подчинились, думая, что таким образом спасут свою жизнь. Но об этом не помышлялось, единственной целью было добиться полной покорности сербского народа.

По этой причине переход в другую веру каждый раз сопровождался общественными манифестациями. Людей заставляли выказывать радость по поводу “возвращения к вере своих отцов”. Была также направлена делегация в Загреб в знак благодарности и верности предателю Па-величу. Павелич расцеловал одного из руководителей делегации.

Однако последующие события дают истинное представление об этой лживой политике. Не было снисхождения ни к одному сербскому селу, чьи жители перешли в католичество, не было различия между теми, кто сменил веру, и теми, кто отказался это сделать,— когда начались массовые убийства. Слышались саркастические высказывания усташей: “Как волка ни корми, он все в лес смотрит” (The wolf changes his skin, but never his nature)...”

“Когда однажды будет установлено число уничтоженных сербов и станет известно, каким образом их убивали, цивилизованный мир будет вынужден изучить все это и не сможет поверить, что такое насилие вообще могло твориться в центре Европы под надзором Германии”.

“За этот критический роковой отрезок времени, с 24 по 28 июня 1941 г., в Боснии, Герцеговине, Далмации, Лике, Хорватии и Среме убито более 100 тыс. ни в чем не повинных сербов. В то время преступления совершались не только ночью, но и днем.

Как диких животных, сербов хватали всюду — на улицах, в собственных домах и в учреждениях, на нивах и на полях. Отвозили на грузовиках на городские окраины и там убивали. Многие из этих несчастных жертв подвергались страшнейшим пыткам и смерть встречали со вздохом облегчения”.

“Одним из самых кровожадных палачей был некий Судар из Лики, который годом ранее пытался организовать в Югославии переворот. Стремясь отомстить за неудавшуюся попытку переворота, он убил множество сербов — больше, чем любой другой усташ. Так он сам заявил в Невесине.

Очевидцы под присягой подтвердили, что видели, как он вырывал из рук матерей младенцев и, держа их за ступни, изо всех сил ударял о стену, разбивая им головы. И совершалось все это у матерей на глазах. Он возглавлял отряд убийц, которые отрезали женщинам груди и живым мужчинам выкалывали глаза.

Он с гордостью похвалялся, что выколотые у сербов глаза принес в усташский Главный штаб как доказательство своей кровавой деятельности, поскольку выплата вознаграждения и предоставление отпуска зависели от количества совершенных убийств.

Зовко, известный так же как “Бан”, из Широки-Брие-га близ Мостара, убил девяносто самых известных сербов. Позднее он был арестован итальянскими властями и осужден за незаконное ношение огнестрельного оружия. У него нашли восемь пар золотых часов, очевидно украденных им у жертв.

Его приговорили к смерти, и тамошнее римско-католическое духовенство вместе с епископом Мишичем обратилось к итальянским властям с просьбой сохранить жизнь этому преступнику”.

“В январе 1942 г. начались массовые убийства в области, прилегающей к Двору (Двор-на-Уне), уцелевшей во время первой резни, и Нова-Градишке, которая до тех пор также была нетронута.

Во всем НГХ сербы подвергались жестоким гонениям...”

“Мальчиков жгли на кострах, выкалывали им глаза, отрезали уши, забивали в голову гвозди, отрубали ноги и руки.

Священникам выдирали бороды вместе с кожей; мужчин привязывали к грузовикам и волокли по земле с переломанными руками и ногами.

Невинных людей сжигали в церквях и домах. Детям вырывали конечности, разбивали голову о стены, бросали их в огонь, в ушаты с кипятком и известью, отрезанные у них уши складывали в коробки.

Сотни людей убиты за алтарем, тысячи — в церкви в Глине.

Женщины, девушки и малолетние девочки подвергались жестоким истязаниям, их уводили в отряды к усташам, где использовали как проституток, после чего убивали. Матерей насиловали на глазах у дочерей, дочерей — на глазах у матерей, и насиловали их даже в церквях...”

Начальник стожера в Баня-Луке д-р Виктор Гутич, известный своими издевательствами над населением, несомненно проявил себя как один из самых кровожадных усташей. Еще большей жестокостью отличался лишь Еуген Кватерник. Он открыто на собраниях отдавал приказания относительно резни сербов и раздавал награды за каждую отрубленную голову, которую ему приносили.

Деятельность Гутича в Баня-Луке и во всей Боснийской Крайне отмечена массовыми убийствами, депортацией в лагеря, грабежами, поджогами, вымогательством, насилованием и другими всевозможными преступлениями и зверствами...”

“Исключительное по своей дикости и жестокости преступление было совершено в Кладне. Около сотни сербов были заперты усташами в небольшой тюремной камере. От жары люди теряли сознание. Они провели там без пищи и воды несколько дней. То, что случилось после, в связи с уровнем человеческой низости, беспощадности и звериной жестокости, предать гласности в этом документе не представляется возможным.

В Тузле усташи заколотили гвозди в огромную бочку и посадили в нее нескольких заключенных сербов, а потом эту бочку катали по земле так, что из нее ручьями лилась кровь”.

(Monica Farrell, Ravening Wolves, first edition Australia, 1949. Книга переиздавалась пять раз; этот фрагмент— из пятого издания, Австралия 1964 г.).

“Сразу после провозглашения НГХ для всех сербов, проживающих в границах этого государства, настали тяжелые, кровавые и, можно сказать, роковые дни. Бесчисленные злодеяния, зверства, несправедливость и беззаконие обрушились на головы множества мирных невинных сербов. В огне и дыме за одну ночь исчезали целые селения; разрушены церкви и памятники, перекопаны православные кладбища; изобретены самые невероятные пытки и истязания. Способы убийств ужасающе разнообразны: одних вешают, других расстреливают, третьих закалывают ножом как скот, четвертым проламывают черепа палками или молотками. Убийство жертвы на глазах у членов семьи или на пороге дома —типичный садизм. В некоторых местах жертвы сбрасывают в пропасти; других кидают в реки по одному или связанными по двое или по несколько — все это для того, чтобы жертвы исчезли без следа. Кое-где на трупах, которые уносила вода, делали издевательские надписи: “Свободный проход на Белград и Мать Сербию”. Кое-где рассвирепевшая толпа убивала всех подряд.

С самыми страшными примерами кровожадности мы сталкиваемся там, где убийству предшествуют истязания и пытки: людям отрезают носы и уши, выкалывают глаза, выдирают бороды, колют ножами и гвоздями, кастрируют, отрезают половые органы, надевают на головы терновые венки, сыпят соль в открытые раны, привязывают по несколько несчастных жертв к грузовику, который на большой скорости тащит их за собой километрами, закапывают в землю живьем — частично или целиком, посыпают живых еще людей негашеной известью, разрезают на куски связанную жертву или по-настоящему распинают, прибивая к дверям...”

Сербов закалывают и расстреливают в собственных домах за то лишь, что они — сербы; это делают даже их приятели и соседи — хорваты и мусульмане. Начинаются массовые аресты, угон в концентрационные лагеря, пытки и истязания, а затем расстрелы без каких-либо юридических процедур — без суда и следствия. Короче говоря, каждый серб был заклеймен и заранее осужден на смерть только за то, что он серб, сербской православной веры. Собственность всех сербов немедленно передается государству или же просто присваивается усташами, без каких-либо юридических решений и постановлений.

Цель этих действий очевидна: полностью истребить сербов в этом краю в кратчайшие сроки, самое позднее — до окончания войны, чтобы затем на мирной конференции можно было, прибегнув к статистическим данным, доказать, что в НГХ сербов больше нет.

В эту направленную против одного вероисповедания травлю со стороны государственных властей и отдельных лиц вмешалась и католическая церковь. Вместо христианской любви, терпимости и милосердия к беззащитным и беспомощным католичество шлет своих священ-ников-усташей ножом и пулей убивать безоружных сербов, их детей и стариков или призывать в церкви с алтаря: “Убивайте, а я вам отпущу грехи”. (Kill them and the church will absolve you from your sins)...”

“Министр (НГХ), д-р Милован Жанич, заявил на митинге в Нова-Градишке, в частности, следующее: “Это наше государство, эта наша родина должна быть хорватской и ничьей больше, и потому те, кто сюда пришли, должный уйти. События, происходившие на протяжении веков, а особенно за эти двадцать лет, показывают, что здесь компромисс исключается. Это должна быть земля хорватов и — никого другого. Мы этого не скрываем, такова политика нашего государства, и мы стремимся добиться лишь того, о чем гласят усташские принципы. Не надо забывать, что вне наших границ, в самой Америке живут 800 тыс. хорватов. Эти люди должны вернуться назад и поселиться в домах, которые мы очистим...”

“Шеф общественной безопасности (НГХ) Еуген Кватерник сказал однажды, что ему и ста лет не хватит, чтобы досыта напиться сербской крови.

Славко Кватерник, полководец и заместитель Павелича, на народном собрании хорватов в Осиеке в июле 1941 г., во время смотра хорватских войск, официально заявил: “Все сербы — коммунисты, от патриарха до последнего крестьянина”.

Заметим, что после подобных выступлений, как и после выступлений других усташей — министров, начальников стожеров и т. д. наступали периоды — короче или длиннее — когда убийства, истязания и интернирование сербов во всех концах НГХ достигали особого размаха...”

“Один усташ из села Кукуневац, уезда Пакрац, 23 мая 1942 г. заявил следующее: “Признаю перед всеми, что шила заржавели от крови, ибо этими шилами усташи кололи сербов и резали их бритвой... Я служил у тех, которые резали и кололи отравленными шилами, и спокойно смотрел на то, что делалось.

В Кукуневце сербов собирали около общины и возле церкви и кололи и резали сразу по 50—60 человек — мужчин, женщин, детей. Убивали ножом, шилом, кинжалом. Если уколоться этим шилом, то через девять дней умрешь от заражения крови в страшнейших муках. Всего из Кукуневца убито 500 человек, из Крагуя — 70, из Скендероваца — 50, из Япагла — 40, из Вуковчан — 40, из Шеовцы — 50, из Иваджан — 40, из Торна — 35, из Горня-Ображи — 40, из Франевца — 30, из Ягмы — 25, из Вуявца — 50, из Корита — 25, из Дони-Уляни-ка — 50. Все эти люди убиты усташами в моем селе. Я им помогал: они мне угрожали, и я вынужден был под угрозами убивать и зарезал родного брата. Я и не считал, скольких я зарезал. Привозят меня на грузовике в усташскую ставку, и я должен казнить того, кого усташи приведут. Перед этим они дают мне выпить, от алкоголя я теряю разум и тогда перерезаю ножом горло, втыкаю шило в сердце. Я выкалывал глаза, отрезал уши и фотографировался с патронташами, полными глаз и ушей зарезанных сербов...

Сразу после крушения Югославии, т. е. с воскресенья и до вечера в среду, в Кукуневце и Липике, продолжалась резня. Всех убитых бросают в выгребную яму — когда кого заколют, так туда и кидают. Мы всех резали на куски. Выкалываем живым глаза, отрезаем нос, уши и потом закалываем. Одному четнику мы разрезали грудь и в рану сыпали соль, облили его бензином и сожгли. Он был из Лики, его звали Никола Почуча. Марицу Павлович, учительницу, мы зарезали”. (Rastislav Petrovic, The Extermination of Serbs on the Territory of the Independent State of Croatia, Belgrad, 1991). Эти строки написаны Милисавом Груичем 8 и 9 августа 1942 г.

“Однажды ночью в конце апреля 1941 г. несколько сотен усташей окружили сербские села Гудовац, Туко, Бресовац и Болац в беловарском округе. Заставили сербского православного священника Божина, учителя Стева-на Иванковича и 250 мужчин и женщин (сербов) выкопать в поле длинный ров, а затем всех их закопали в эту могилу заживо со связанными за спиной руками. Столь садистская жестокость вызвала неудовольствие даже у немцев. Они выкопали тела, а документы сохранили в своих архивах под названием: “Что сделали усташи около Беловара”.

“30 апреля 1941 г. усташи заняли Липово-Поле возле Косиня. Схватили двух девушек — Милицу Почуча и Марию Стакич — и зарезали их.

В самом Косине усташи согнали около 600 сербов — мужчин, женщин и детей — на бойню. Заставили мать держать таз и собирать в него кровь четырех ее сыновей. (A mother was forced to hold the basin to catch the blood of her four sons).

Любицу Радинович повесили в окне ее дома, а в другом окне повесили ее мужа, Милу и их сына.

Эта резня была организована Йосо Падлевичем и его сообщниками — Иваном Плеша из Горни-Косиня, Йосо Плеша и Анте Бенчичем также из Горни-Косиня...”

“Эта книга написана с целью продемонстрировать время и место ужасных разрушений, явившихся следствием экстремистской идеологии, господствовавшей в 1941 — 1945 гг. в государстве-сателлите Хорватия под властью хорватских фашистов, известных как усташи, пользовавшихся поддержкой как стран “оси”, так и хорватско-католического духовенства с ведома Ватикана...”

“Название “усташи” было дано тем, кто в довоенной Югославии поклялся, что уничтожением Югославии будет способствовать истреблению всего сербского и православного.

Тайный сговор правительства хорватских фашистов (усташей) и хорватской католической церкви был порожден при трагических обстоятельствах анахроничным фанатизмом...”

“Испанская инквизиция известна своими преступлениями. Главным инквизитором был монах-доминиканец Thomas de Torquemada, оставшийся в памяти человечества как палач. За восемнадцать лет его деятельности 10 220 человек сожжены на костре и 114 401 человек умерщвлен голодом и пытками; в общей сложности— 125 000 человек за восемнадцать лет.

Страшное явление, но инквизиция, жертвами которой стали православные сербы, была еще страшнее, ибо 750 тыс. сербов убито всего за четыре года.

Было бы трудно провести параллель между подобными жестокими гонениями, которые произошли на протяжении целой истории. Даже преступления Альбы, злодея, назначенного испанским королем Филиппом II правителем в Нидерланды, выглядят сравнительно не столь ужасно, хотя тогда было убито около 18 тыс. протестантов за шесть лет.

Варфоломеевская ночь 24 августа 1572 г. во Франции подверглась справедливому осуждению историков, ибо в то время было убито около 100 тыс. человек.

Двадцатый век — это время выяснения расовой чистоты и геноцида в Европе и время, когда все сербское в Хорватии едва не подверглось полному уничтожению. Этот огромный холокост, который произошел всего несколько лет назад и свидетелем которого является нынешнее поколение, послужил поводом для самых фантастических вымыслов, подхваченных интенсивной пропагандой, все еще силящейся снять всякую ответственность... с хорватов и Ватикана...”

“Миру трудно поверить, что в двадцатом веке целый народ мог быть осужден на истребление неким правительством и духовенством только за то, что принадлежал к иной этнической группе и к византийскому, а не римскому христианству...”

(Edmond Paris, Genocide in Satellite Croatia, 1941 — 1945. The American Institut of Balcan Affairs, 1961. С французского языка книгу перевел Lois Perkins).

“Рецепт для православного усташского вождя и главы правительства НГХ Анте Павелича напоминает кровавой памяти религиозные войны: “Треть должна стать католиками, треть должна покинуть страну, треть должна умереть”. Последнее выполнено. Когда лидеры усташского движения утверждают, что убили миллион сербов (включая младенцев, детей, женщин и стариков), то, по моему мнению, это хвастливое преувеличение. Исходя из полученных мной донесений, я оцениваю число убитых без сопротивления людей в три четверти миллиона”.

(Hermann Neubacher, Sonderauftrag Sudosten 1940— 1945. Bericht eines fliegenden Diplomaten, Gottlingen, 1956. Автор этих строк находился в Югославии во время войны в качестве министра Третьего Рейха. Перевод с немецкого Лазы М. Костича).

“В Мостаре (Герцеговина) до 28 июня 1941 г. жизнь сербов была безмятежной. В этот день начались массовые аресты. Сотни сербов были приведены на берег Нерет-вы, связаны проволокой и расстреляны. Убитых, так связанными, бросали в реку. Таким же образом стала могилой для сербов, убитых в Отоке, река Уна, а для сербов из Брчко — Сава. В Бихаче итальянские власти обнаружили несколько сотен трупов убитых сербов. Концентрационным лагерем для арестованных сербов, который имел особенно дурную славу, была тюрьма в Госпиче, где погибло бесчисленное множество сербов.

В Добое гонения начались в июне 1941 г. с ареста православных попов и расстрела отдельных зажиточных сербов. Как в Глине, так и в Берниче, сербская церковь служила тюрьмой и местом казни сербов — мужчин и женщин. Уже в конце 1941 г. усташи изгнали всех жителей сербских сел, расположенных в окрестностях Плитвич-ских озер. В Перясице, Велюне, Полое, Тржиче, Стобо-личе, Крняке, Войниче и Кретине православные церкви были разрушены. В долине Божича Ярка усташские командос перебили заступами и лопатами 530 сербов и зарыли их в общей могиле. В окрестностях Сараева полностью уничтожались целые села. Массовые расстрелы сербских крестьян производились и во Врацах. Многих арестованных угоняли на принудительные работы в лагеря Веле-бита и соляные копи Пага...”

(Ladislaus Ногу, Martin Broszat, Der kroatische Usta-scha-Staat 1941 —1945. Stuttgart, 1964. Перевод с немецкого Лазы М. Костича).

“Сановники православной и иудейской веры были автоматически уволены. И для того, разумеется, чтобы их легче было опознать во время предстоящих погромов, которые уже были уготованы им,— новым распоряжением Министерства внутренних дел всем православным сербам строго предписывалось носить на руке средневековый знак гетто: голубую повязку с буквой “П”, первой буквой в слове “православный”.

Евреи же должны были носить звезду Давида вначале на рукаве, а несколько позднее — на спине.

Около 2 млн. 200 тыс сербов и 80 тыс. евреев “НГХ” было таким образом заклеймено. Вскоре было запрещено и использование сербского письма — кириллицы, даже на надгробных памятниках.

И это был финал? Нет, ибо для того, чтобы ясно показать сербам и евреям, что они принадлежат к двум гнусным расам, им было запрещено ходить по тротуару. Доступной для них была лишь середина улицы. А скоро во всех учреждениях, кафе, магазинах, автобусах и трамваях можно было прочесть надпись: “Вход запрещен сербам, евреям, бродягам и собакам”...”

“Когда же началось осуществление программы полного уничтожения сербов, немногие из них были убиты из огнестрельного оружия. Для них готовилось нечто другое, ибо не случайно Павелич, выступая перед войсками и говоря о сербах, осмелился утверждать: “Плох тот усташ, который не сможет ножом извлечь ребенка из утробы матери”...”

“Вот мы теперь в городе Двор на Уне. За командира у усташей здесь католический священник Анте Джурич, который выполняет свои обязанности в общине Дивуша. С первого дня эго духовное лицо берет на себя-управление уездом, принимает присягу у государственных служащих, набирает банды палачей и дает им инструкции, что касается насильственного обращения православных сербов в католичество и ликвидации тех, кто отказывается изменить веру...”

“За время нашего движения к горе Явор, через Среб-реницу и Озрен, мы прошли через сербские села, которые были совершенно пусты. Но иногда в домах мы обнаруживали изрубленными целые семьи. В других местах видели небольшие бочки, наполненные человеческой кровью. Застигнутые нашим отрядом врасплох, усташи не успели унести их с собой.

В селах между Власеницей и Кладнем мы обнаружили младенцев, насаженных на острие жерди изгороди, видели их маленькие ножки, еще изогнутые от боли, подобно лапкам насекомых, наколотых на булавки...”

“Впрочем, этот геноцид был для сербов лишь повторением — к сожалению, в тысячекратно увеличенных масштабах — того, что они претерпели в 1914 году, когда хорватские солдаты из австро-венгерской армии, приписанные к Беловарскому й Осиекскому полкам, проникли на территорию их маленького отечества. Крестьяне, согнанные в кукурузные амбары и заколотые штыками, изувеченные дети и раненые взрослые — все это уже было. И так же, как это будут делать усташи Анте Павелича двадцать семь лет спустя, какой-нибудь хорватский солдат мог выложить на стол в одной из осиекских кофеен горку отрезанных пальцев и ушей, еще украшенных кольцами и серьгами.

Бедные сербы! Если не все ваши палачи 1914 года были наказаны, то что говорить о нынешней безнаказанности — вопреки замечательным декларациям ООН,— множества тех, кто на протяжении четырех лет стремились вас уничтожить?

Ах да, союзники предоставили в распоряжение Нюрнбергского суда личного фотографа фюрера, единственным преступлением которого было то, что ему “позировал” Адольф Гитлер! Поприветствуем во всеуслышание этот жест! Но опустим головы, непрестанно слыша о том, что победившие демократии терпят в своих оккупационных зонах и даже на собственной территории усташских соучастников и преступников.

Всерьез ли Генеральная Ассамблея ООН выносила свои прекрасные резолюции 1946 и 1948 гг.?

Сербские политические деятели в эмиграции в своем Меморандуме, направленном в ООН в связи с усташским преступлением геноцида, заявили: “Нет сомнений, что общественная безопасность и международная мораль несовместимы с тем фактом, что усташские преступники даже после исчезновения нацизма и фашизма свободно передвигаются по свету и открыто и цинично грозят совершением новых злодеяний, как только представится возможность.

В связи с этим Генеральная Ассамблея должна была бы специальной резолюцией призвать все страны-участницы арестовать усташей, виновных в преступлении геноцида, которые находятся на их территории, и содержать под стражей до того момента, как они предстанут перед международным уголовным судом”...”

“Перед лицом этого страшного преступления человечество не может молчать, ибо, как сказал Христос, возопили бы и камни”.

(Herve Lauriere, Assassins au nom de Dieu, La Vigie, Paris, 1951. На сербский перевел Михайло В. Павлович, “Убийцы во имя Бога”, Белград, 1987 г.).

“В этой стране во время последней войны наши братья православной веры погибли за то, что они православные. У тех, кто их убивал, в кармане лежало католическое свидетельство о рождении. Они назывались католиками. И эти христиане убивали других людей, тоже христиан, за то, что они не хорваты и не католики. Мы с болью признаем сию страшную ошибку тех заблудших людей, и просим братьев православной веры простить нам, как Христос простил всем”.

(Alfred Pihler, епископ из Баня-Луки; из Рождественского послания к верующим, 1963 г. Автор этого послания по происхождению — немец).

Усташское злодеяние над сербским ребенком (Архив Югославии)

Девочка лет девяти, найдена в Сербе 8 августа 1941 г. Ранена усташами ударами штыка. (Историко-дипломатический архив МИД Италии, фонд А. Е. Busta 148)

Сербки православной веры из Дивосела, раненные усташами и находящиеся на излечении в лагерной больнице в Оточаце (Архив МИД Италии)

Безымянные сербские дети, отравленные инъекциями в усташском лагере для детей в Сисаке (Never again, ustashi genocide in the Independent State of Croatia (NDN) from 1941—1945)

Сербские дети, чьи родители были убиты усташами, бежавшие в Сербию в 1941 г. (Исторический музей Сербии)

Жертвы усташского геноцида (Музей революции Югославии)

Недичский жандарм с сербским ребенком-беженцем, 1941 (Исторический музей Сербии)

Двенадцатилетняя девочка, раненная усташскими штыками; до этого подверглась изнасилованию (Архив МИД Италии)

Сербская девочка с несколькими колотыми ранами, которые ей нанесли усташи в голову и спину. Помещена на лечение в больницу в Оброваце (Архив МИД Италии)

Сербская девочка около четырех лет, убитая в Растовице (Грачац). Она — одна из семи членов семьи, убитой усташами. Тело обнаружено в кустах. Видны раны на лице и на шее (Архив МИД Италии)

Серб, которого усташи ранили в горло (видна колотая рана) (Архив МИД Италии)

Библиотека “Сербь”

Растислав В. Петрович ГЕНОЦИД С БЛАГОСЛОВЕНИЯ ВАТИКАНА

Перевод с сербского