Леонид Андреев

Слово о Сербии

1914 г.

Тяжелое занятие – распределять нужду по рангам, голодных размещать по классам, для несчастий и страдания устанавливать степени и порядки. Разорены, голодны и несчастны бельгийцы, разорены, голодны и несчастны евреи и поляки в Привислинском крае, да тоже и галицийцы. Несчастны, голодны, разорены и сербы – и кто осмелится сравнивать, чье горе глубже, чей голод страшней и нестерпимей: еврея, бельгийца, серба? Какою чаше можно измерить и сравнить слезы, где есть точные весы, на которых вывешивается тяжесть обиды и страдания! Все солоны слезы.

И с широкой отзывчивостью и доброой, которая облагородит эпоху кровавейшей из войн и мертвую воду разрушения превратит в живую воду любви и созидания, наш народ отнял еще крупицу у малой сытости своей и помог полякам, помог евреям и бельгийцам. Но сербам он еще не помог – а плохо дело у сербов, очень плохо. Не смею сравнивать – но едва ли не хуже, чем у кого-либо на свете.

Правда, мы не слышим оттуда ни жалоб, ни громких криков о помощи. Наоборот, каждый день придушенный голос, бодро сообщает: "Мы ничего, мы держимся. Деритесь там за общее святое дело наше, а мы ничего, мы держимся". – И только вслушавшись в хрипоту этого далекого и бодрого голоса, только заметив, как изо дня в день слабеет он от непрерывной потери крови – вы почувствуете в нем и глубочайшую тоску, и отчаяние – почти что ужас. С Сербии началась война, первым убитым в этой великой борьбе народов был серб; и этого не забудет, и это отметит история. И с того первого убитого серба и до того серба, которого убили вчера, убивают сегодня, сейчас – четыре месяца мужественно бьется маленький, одинокий, героический народ со своим королевичем Александром, дважды раненным, чуть не убитым, воскресающим лишь для новых битв и подвигов.

Посмотрите на карту за спиною Польши – могучая Россия, рядом с Бельгией, протягивая ей братские руки, стоят богатая Франция и могущественная Англия А Сербия – взгляните, как одинока она среди стран, как далеко ей до единственного ее друга России, какой у нее темный, страшный и подозрительный сосед; да и бедно все кругом, как бедна она сама. Но жалоб не слышно; каждый день хрипит через телеграфное агентство придушенный, слабеющий и бодрый голос: "Мы ничего, мы держимся – деритесь спокойно!". -- Но долго ли?

О бедности Сербии мы много знаем, но еще больше рассказали о ней германцы. С плоской насмешкой сытого мещанина, с уверенностью тупых людей, что это и остроумно, и забавно, – в тысяче карикатур нам показали "Сербию": ее лачуги, ее босых солдат и оборонных министров, ее королевича Александра, который сам – это верх изящного остроумия – сам штопает свои штаны. Но чем шире улыбалось плоское лицо германца-мещанина, тем большей жалостью и скорбью наполнялось наше сердце: ведь мы и сами не из богачей, знаем и голод, и нужду, и на одно палаццо – у нас миллион придавленных к земле лачуг. Нас бедностью не насмешишь. И если это правда, как утверждают, что сербы-солдаты идут в бой босыми, что у них нет ни денег, ни врачей, ни лекарств, то тем печальнее, тем больнее. Говорят дальше, что их "стратегические" отступления – маневры мужественных бедняков, у которых нет снарядов для стрельбы, и только поэтому они отходят. Говорят еще дальше, что все уже мужчины на воине, на войне старики и подростки..., да откуда же и взяться народу в маленькой стране, которая только что выдержала трехлетнюю войну и весь цвет свой уже отдала кровавому Молоху? Остались старики да молодая завязь, не успевшая и развернуться, а биться надо, до самой смерти надо биться.

Ведь, не забудьте, что с сербами н е войну ведут. Не забудьте, что это называется карательной э к с п е д и ц и е й; идут на Сербию не войска, не солдаты, не офицеры, а палачи, предводительствуемые обер-палачами. В войне есть хоть какие-нибудь правила, маленькие поблажки, хоть внешняя корректность: народ в стороне, войска дерутся с войсками – и это война. Но где границы и пределы для карательной экспедиции, единственная цель которой жестоко наказать и устрашить? И если германцам в Бельгии надо все же выискивать предлоги, чтобы иметь право повесить сотню граждан и сжечь собор, – то каких еще предлогов искать карателям? С видом подлого бескорыстия с самого начала гордо заявили австрийцы, что они не хотят "территориальных приобретений" – им нужны только сербская кровь, сербский ужас, сербское несчастье. Они сами истцы, они же сами и судьи, они же и палачи – вот кто австрийцы в этом позорном походе на изнемогшую страну. Их циничный лозунг: сколько осилю, столько и истреблю – естественно, что слабые, которых легко осилить, идут в первую голову на этом празднике австрийского правосудия.

Неслыханное дело! Сознательно, с голым цинизмом, которому нет примеров, перед глазами всего цивилизованного мира, выпустить чуть ли не афиши – австрийцы целую страну вознамерились превратить в один сплошной красный эшафот на тысячу квадратных километров. каждое дерево – в виселицу для серба, каждую голову – в материал для палача. Неслыханное дело!

И там, где они могли, они выполнили то, что обещали. Их программные зверства тем ужасны, что просто неловко как-то говорить, чувствуешь себя перенесенным в какой-то почти нереальный мир, куда можно заглянуть на мгновение, но долго оставаться – не выдержит сознание. "Было так страшно, что я не чувствовал страх", – говорит покойный Семенов, описывая гибель при Цусиме броненосца "Суворов", на котором находился. И здесь, в Сербии, совершаемое австрийцами так ужасно, что уже почти перестает чувствоваться как ужас: есть для нашей чувствительности граница, за которою человек просто мертвеет и как бы не верит свидетельству собственных глаз. И я не стану приводить фактов; они собраны, зарегистрированы, протокольно удостоверены (как это сделал Ван-дервельде по отношению к германским зверствам в Бельгии) и в свое время, когда восстановится честный суд Европы, получат свою оценку.

Одно только нужно повторить и подчеркнуть: здесь австрийцы не стеснялись. Призванные карать и ужасать, они встретили перед собой не бельгийцев и французов, за которыми даже их надменная мысль признает некоторые человеческие права, – они встретили славян, низшую расу, нечто среднее между гориллой и человеком, что-то вроде колониального бушмена или малайца. А в этом отношении рука у всех европейских культуртрегеров достаточно набита, и можно представить, до какой роскоши безграничного карательства дошли австрийцы – и что еще они обещают Сербии, стягивая корпуса у ее границы! Газеты сообщали, что семь корпусов готовится к вторжению в Сербию; семь же корпусов – это ровно 280 тысяч палачей-карателей, которые не ищут "территориальных приобретений", а только сербской крови,сербского ужаса,сербского несчастья! Как обнажится сербская земля! Какая новая пустыня откроется на Балканском полуострове, если немцам удастся их план, и иная, более могучая и светлая, сила не остановит их перед первой ступенью неслыханного эшафота.

И наш добрый и славный народ, который уже помог бельгийцам и полякам, не должен забывать о замученной, истощенной, молчаливо-героичной Сербии. Ее бедность – не порок, который нужно скрывать и которого следует стыдиться, и если загорелое, сухое тело мужественного серба сплошь покрыто рубцами от турецких ятаганов и немецких зазубренных штыков, то его руки сплошь в рабочих мозолях Вся его историческая жизнь – это жизнь сурового мученика-трудолюбца, у которого в одной руке заступ, а другую он поднял для защиты головы; его жизнь – это непрерывный мартиролог мучеников за свободу, бесконечная вереница распятых, распятых! Он минуты отдыха не знал за столетия, он не изведал счастья простой безопасности, – когда тут было нажить богатства, асфальтовые улицы готического Вертхейма и Аллею Побед! Да, он беден и бос, и руки его в мозолях, и тело его в шрамах, и душа его налита неиссякаемой скорбью – он, серб, у которого дети вместо школы должны драться за свободу и жизнь. Необходимо помочь ему, необходимо!

И вот еще чего не забудьте, думая о Сербии: в Сербии нас любят – горячей, искренней, почти нежной любовью. Попробуйте, кто бы вы ни был, проехаться сейчас по ее окровавленным полям и городам..., и вам покажется, что вы владетельный князь, пророк, сам ангел Божий – такою любовью и почтением окружат вас эти измученные люди! Последний ковер постелят они под ваши русские ноги, отнимут от своих голодных уст последний кусок хлеба – и с божественной щедростью бедняка угостят вас, драгоценнейшего гостя из милой России. Молясь Богу, кого они упоминают в молитве прежде своих детей? – Россию. Тысячи лет ожидая солнца, в какую сторону смотрят их распятые, куда посылают слезы и вздохи матери их замученных детей? Туда, где за синим туманом светятся в небе золотые купола Московского Кремля.

Нас так мало любят вообще и так мало уважают, варвары! – еще недавно кричал на нас К. Либкнехт, – варвары, вас надо выкинуть за Урал! И тем более должны мы дорожить этой нежной и доверчивой любовью в ней залог не только сербского, но и нашего возрождения. Множьте любовь! Множьте любовь! Если другие народы борются за мировое господство, за куски земли и моря, то нам еще надо завоевать уважение, – множьте любовь, множьте щедрость! Множьте великодушие ваше!

Помогите сербу, который молча истекает кровью.