А.А. Плотникова

Экспедиция в Болевацкий край

(восточная Сербия)

 

В конце июня – начале июля 2006 года была организована совместная сербско-российская экспедиция в Болевацкий край в восточной Сербии[*]. Коллеги из разных научных учреждений Сербии[1] под руководством доктора наук Биляны Сикимич (Институт балканистики Сербской Академии наук и искусств) и при активном содействии местной интеллигенции[2] проводили исследование по проекту «Этнолингвистическое и социолингвистическое изучение беженцев и многоэтничных сообществ на Балканах», который предполагал также исследование языка и культуры проживающих в восточной части Сербии «влахов» (в том числе – в смешанных сербско-влашских селах). Хорошо подготовленная и организованная экспедиция позволила мне, как ее участнику, осуществить успешное шестидневное обследование четырех сел Болевацкого края (Руиште, Ябланица, Добруевац, Мирово) по этнолингвистической программе.[3] Данная программа предназначена для сбора терминологической лексики из области народного календаря, семейной и сельскохозяйственной обрядности, а также народной мифологии с учетом и фиксацией фольклорно-этнографических данных из соответствующих сфер народной жизни и народных представлений об окружающем мире.

Во всех четырех обследованных мною селах проживают сербы. На юге, в четырех километрах от города, находится село равнинного типа Добруевац (далее – Д), практически примыкающее к окраинам Болеваца, называемых «Болевац-село». Гораздо южнее (в 22 км от города), в горах, расположено Руиште (Р), находящееся в удалении от основных дорог Сербии. На юго-западе, в 7 км от Болеваца, я побывала в селе Мирово (М), живописно приютившемся у самого подножия горы Ртань, образующей географический центр края и славящейся своими целебными травами. На северо-западе, в 13 км от города, было выбрано село Ябланица (Я),[4] которое в отношении к другим обследованным пунктам находится по другую сторону от реки Тимок (называемой в этом ее течении также Црна Река – «Черная река»). Достаточно обособленное и в географическом плане, и по специфике традиционной народной духовной культуры оказалось село Руиште, жители которого, не без оснований считают себя потомками беженцев с Тимока в его крайней восточной части (называемой здесь Тимочина)[5], отличающейся как особой архаикой, так и наличием собственно балканских инноваций в языке и культуре. Вместе с тем, полевое обследование указанных сел показало целый ряд общих особенностей в традиционной народной духовной культуре края, несмотря на яркие диалектные отличия в говоре, особенно очевидные при сопоставлении диалектных текстов из наиболее удаленных друг от друга пунктов – Руиште и Ябланица.

Можно с уверенностью говорить о том, что во всех обследованных селах идентична семейная обрядность (родинный, свадебный, похоронный комплексы), наблюдаются выразительные черты сходства в народном календаре (где отличаются общностью такие праздники, как Божић ‘Рождество’, масленица, Пасха, день св. Георгия и др.) и народной мифологии. Наблюдаемые сходные характеристики традиционной народной духовной культуры, во-первых, могут иметь общий балканский контекст: сюда следует отнести легенду о мартовской старухе, преждевременно выгнавшей стадо в горы и замерзшей там; представления о демонах, определяющих судьбу ребенка при рождении; о балканских «русалках» – вилах; поверья о необычайных демонических свойствах людей, рожденных в субботу (суботњаци); обычай внесения в дом толстого полена «бадняк» и посещение человека, приносящего счастье, – «полазника»; выпечка рождественского хлеба со знаками для определения доли домочадцев в будущем году; празднование дня святого Трифона – покровителя виноградарства; обряд вызывания дождя додоле; обычай обхода домов с чучелом убитого волка и сбора подношений; ритуал с маленьким ребенком наконче, которого дают невесте перед входом в дом жениха, и многие другие. Во-вторых, необходимо отметить те сходства, которые отличают восточносербский (шире – восточносербско-западноболгарский) тип народной культуры. К таким особенностям, несомненно, относятся разветвленный комплекс ритуалов, связанных с первым доением овец в день св. Георгия; празднование дней, почитаемых с целью защиты от опасных для хозяйства зверей (Мечкиндан ‘день медведя’, Мишеровдан ‘день мышей’, Мратињци – «волчьи» дни); выпечка большего числа небольших хлебцев, символизирующих разные сферы хозяйства и соответствующим образом называемых («волы», «поле», «серп», «сливовый сад», «хлеб для овец и чабана», «дом», «коровы», «свинья», «куры», «ульи»); возжигание факелов олалиjа на масленицу; приготовление большого свадебного каравая саборник (зборник); представления о духах болезни, нападающих на роженицу и называемых бабице; поверья о ночных привидениях опсењи, сбивающих человека с пути.

При наличии общих культурно-языковых черт обследованные села отличаются некоторыми особенностями, не свойственными другим регионам восточной Сербии или исключительно редко встречающимися. Так, например, именно в Болевацком крае отмечается лексема срећа, срећка (букв. ‘счастье’) для обозначения рождественского хлеба со знаками для определения доли каждого домочадца в наступающем году[6], что характерно для «точечного» в масштабе балканославянского ареала компактного региона (подобные сведения известны также из села Лубница соседнего Заечарского края).[7] Во время экспедиции это наименование последовательно фиксировалось мною во всех четырех селах, причем жители давали свои убедительные пояснения о том, что название характерно именно для их края, тогда как в других областях Сербии распространено наименование чесница.

К терминологической специфике всех четырех обследованных сел в сфере народной культуры можно отнести также наименование крсjанка (реже крсташа, М) – хлеб в облике креста (серб. крст, в диалектах – крс), который обязательно едят на поминках. Как правило, выпекаются два хлеба и одна лепешка, на каждый из них кладут при поминальной трапезе по одной «крсьянке» (Д). Характерным для болевацкого края оказалось представление о так называемой «мертвой воде» с соответствующим термином (замрла вода – Р, замртвена вода – Я, мртвачка вода – Д), связанное с поверьем о том, что во время движения погребальной процессии по селу следует вылить всю воду в доме, так как эта «мертвая вода» уже непригодна для употребления. При этом в селах Руиште и Мирово запрет на использование «мертвой воды» действует только с той стороны реки (или ручья), с которой находится дом умершего, что находит многочисленные славянские параллели в представлениях о невозможности «переправы через воду» самого покойного (вампира) или губительного действия смерти.

В свадебной обрядности таким же редким термином является наименование полевка (от серб. диал. полевати ‘поливать’), которое обозначает один из ритуалов принятия невесты в род жениха: когда невесту приводят в дом, то во дворе она поливает водой руки каждому из родственников будущего мужа (по определенной иерархии) и одаривает каждого какой-либо вещью из своего приданого. Только в селе Руиште обычай полевка не практикуется и идентифицируется как свойственный другим сербским болевацким селам. Во всех селах известен свадебный персонаж, называемый лажља (ср. лагати, лаже ‘лгать, лжет’), как правило, распорядитель свадьбы, а в селах Руиште и Мирово это человек, увеселяющий свадьбу своими шутками (таj лаже – «он обманывает», Р), что, вероятно, является первоначальным значением этого обрядового термина.

Любопытным и достаточно редким явлением следует признать употребление в болевацких селах народно-мифологического термина ала (серб. (х)ала ‘змей-дракон’) в значении ‘обычная змея’ (ср. также алетине – змеи, гадюки, Р), причем змей так называют особенно часто в случаях, когда не хотят из суеверия упоминать имя змеи, прежде всего, в те весенние праздники (Благовещение, Сорок мучеников, Вербная суббота и др.), которые отмечаются с целью обезопасить себя и свое хозяйство от змей летом. В эти весенние праздники исполняются и специальные ритуально-магические действия, направленные на изгнание змей, например, перед восходом солнца поджигают старые тряпки и обходят с ними хозяйственные постройки, людей, скот, окуривая все дымом и повторяя: «Бегите, алы, бегите, алы» (Д). Как и во всей Сербии, здесь известны поверья о змее, живущей в доме и стерегущей его (змея – чуваркућа, т.е. хранительница дома), которые в этом крае сочетаются с представлениями о том, что видеть змею – всегда к несчастью, соответственно, если обычно невидимая людям хранительница дома показывается им, то тем самым предвещает череду несчастий в семье.

Для обозначения женщины, занимающейся магией, в обследованных селах характерны два термина, соответственно славянского и греческого происхождения – врачка и маџиjарка. Примечательно, что первое наименование имеет более широкое значение: это и знахарка, и колдунья (ведьма), творящая как добрые, так и злые дела, тогда как другой термин служит только названием ведьмы, причиняющей зло людям. Многочисленны рассказы о том, как маџиjарка отбирает у коров (или овец) молоко (Р, Я, Д, М), обирает чужое поле, закапывая в нем вареное («не живое») яйцо (Д) или какие-либо неплодоносящие зерна (М), закапывает красные нитки во дворе, чтобы навредить молодоженам, нарушить мир в семье (Р), приводит в чужой дом дьявола (Д) и т.д. Врачка же гадает, заговаривает от болезни, порчи, сглаза, но к ней за советом может прийти маџиjарка, чтобы узнать, как совершить злокозненное действие (Я). При избавлении от нанесенного ведьмой вреда самым распространенным в Болевацком крае считается «возвращение воды» (враћење, врћење воде, от вратити воду букв. ‘вернуть воду’). Для этого женщина, у которой перестали доиться коровы (или ребенок стал страдать бессонницей, девочка стала видеть во сне змей и т.д.) идет на водяную мельницу и берет из-под мельничного колеса воду, кладет туда базилик (иногда – базилик и чеснок, Я), несет к «врачке», которая произносит над водой заговор. Затем хозяйка брызгает этой водой на заболевший скот (ребенка и т.д.).[8] Некоторые знахарки в селах считались особенно умелыми и знающими, о них вспоминали с теплыми чувствами и грустью: Та  баба кад врни воду, то ти однесе све! (Эта баба, когда «вернет» воду, то у тебя пройдет все! Я).

Возвращаясь к вопросу о широком восточносербском контексте, в который входит народная культура Болевацкого края, хочется отметить специфику относительно удаленного от других сел Руишта. Только в этом селе известен ритуал оборачивания в белую рубашку принесенного из леса под Рождество полена «бадняк». Компактный ареал архаического ритуала оборачивать «бадняк» в рубашку охватывает небольшую часть восточной Сербии (Заечарский, Алексинацкий, Сврлигский, Княжевацкий, Пиротский, Лесковацкий края) и северо-западной Болгарии, но до сих пор никогда не фиксировался в Болевацком крае, хотя именно эта его юго-восточная часть (село Руиште) органично вписывается в картину распространения данного явления.[9] Слабо сохраняющееся в других болевацких селах представление о наведении градоносных туч на село душами покойных в Руиште хорошо известно вместе с заклинанием от града, обращенным к тем покойным, которые могут предотвратить это бедствие. Например, при приближении тучи выносили во двор треножный столик с приборами и кричали из всех сил, обращаясь к умершей женщине по имени «Стояна», чтобы та «остановила» покойного, наводящего на поле град. Широко распространенный в Болевацком крае поминальный обычай носить и выливать на могилу покойного воду, в селе Руиште имеет свою специфику: там принято привязывать к деревянному кресту бутылку с водой и сахаром, перевернув ее и оставив небольшое отверстие, чтобы вода понемногу капала в изголовье могилы. До 40 дней родственники умершего постоянно ходят пополнять бутылку водой. 

Проживающие в контакте с другими этносами (влахами, цыганами) жители обследованных мною болевацких сел достаточно уверенно указывали на различия между «своими» и «чужими» обычаями, поверьями, а также и употребляемой для их обозначения «своей» и «чужой» лексикой. Например, в селе Руиште на вопрос, как называют покойника, который приходит домой и творит бесчинства, я получила убедительный ответ: «Влахи говорят “морой”, цыгане – “чоканово”, а мы (т.е. сербы – А.П.) – “вампир”». По поводу названия поминок довольно часто можно было услышать такое объяснение: «Сербы называют трпезе, а влахи говорят помане», с уточнением  того, что влахи, в отличие от сербов (у которых поминальные дни в течение года после смерти – первая суббота, 40 дней, полгода, год), устраивают поминки (стављаjу помане, Я) в течение семи лет. Устойчиво среди сербов представление о разветвленности, многогранности поминального обряда у влахов, такого же большого и длительного, как свадьба у сербов, о чем бытует присловье српска свадба – влашка помана (Д). Следует отметить, что в обследованных мною селах не наблюдалось значительного влияния поминального обряда влахов на поминальный обряд сербов. Несколько усложненный его вариант был записан в селе Мирово. Так, например, на поминки в 40 дней раньше девушка (сейчас это делает женщина) брала изготовленную из шерсти нитку, разносила в 13 домов воду из одного сосуда, в каждом из этих домов проливала немного воды «за душу умершего» и завязывала по три узелка на шерстяной нитке. Затем на могиле она оставляла на кресте платок (чтобы покойному создать тень), вместе с другой девушкой окуривала крест и сосуд из-под разнесенной по домам воды, после чего обе шли на реку. Туда несли две чаши, одну из которых пускали вниз по реке с водой и маленькой свечечкой, вставленной в поминальный хлебец поскурица и обернутой в кусочек девичьей рубашки (из другой чаши воду пила вторая девушка «за душу»). Перед тем как пустить по воде свечку, девушка из семьи покойной (покойного) разрезает над водой узелки на шерстяной нитке и каждый раз спрашивает другую: «Можешь ли быть для моей матери мартула?»[10] Вторая участница диалога каждый раз отвечает, что может. Если чаша со свечкой переворачивается, считают, что покойник был грешником. На всех поминках в селе обязательно раздают воду (помимо хлеба), чтобы покойный не испытывал жажду.

Полевое обследование Болевацкого края значительно расширяет наши знания об этом архаическом и мультикультурном регионе восточной Сербии. С одной стороны, наблюдается постепенная утрата многих прежних обычаев и обрядов, в основном тех, которые были связаны с особенностями старинного ведения сельского хозяйства. С другой стороны, сохраняются многие народные обычаи, обряды, представления и поверья.

Черты сохранности и утраты ярко обнаруживаются в народной мифологии болевацких сел. Наиболее многочисленны и до сих пор живы истории возвращения покойников после смерти, называемых здесь, как и на большей территории Сербии, вампири. Вылезший из могилы вампир (на этом месте можно увидеть аккуратную и очень гладкую дыру) приходит в дом и творит бесчинства: выпускает из хлева и загонов домашних животных, сбрасывает со стола посуду, выливает из бочек вино, водку, гремит на чердаке, стучит в окна и дверь, пугая людей, может также превращаться в домашних животных и ходить ночью по селу, тогда слышно его блеяние или мычание. Кроме того, вампир наваливается ночью на грудь спящего человека, стремится задушить его. Так, например, он напал ночью на спящую женщину, лег ей на грудь, и она не могла вздохнуть, крикнуть, но все-таки зажгла свет, и он убежал, сбив по пути прялку с пряжей; поэтому все смогли якобы точно определить, что это был невидимый вампир (Я). В соответствии с подобными поверьями не рекомендуется спать на спине, если у тебя в доме кто-то умер (Я). В селе Руиште отмечают также, что особенно сильно вампир любит душить новорожденных, поэтому в таких домах предпринимаются особые меры защиты. Вампир невидим в первые 40 дней, и его передвижение по двору к дому можно распознать по лаю собак, которые чуют его и сопровождают от забора до окна (затем начинают падать со стола вещи) (Д). Если до 40 дней вампир не исчезнет, то получает некий облик человека (укости се ‘окостенеет’), тогда с ним гораздо тяжелее совладать. Если в первые 40 дней, защищаясь от вампира, кладут в дверях и у окна колючки боярышника, чеснок, окуривают дом ладаном, то впоследствии уже обращаются к знающим людям и знахаркам, которые предлагают более радикальные способы уничтожения демона. Наиболее часто для избавления от вампира оставшиеся части его одежды бросают в глубокий омут, водоворот, пускают вниз по течению реки, предполагая, что он последует за ними и утопится (Р, Д). Тот же механизм магического воздействия на вампира осуществляется, если холмик с могилы покойного и камень, принесенный на следующий день после похорон к его кресту, пустить по течению реки: вампир уйдет искать свои вещи (М). Иногда землю с могилы носили под камень, колесо водяной мельницы, чтобы мельница, толкая воду, все это разнесла, тогда вампир исчезал (Д). Во всех селах происхождение демона связывают с неправильными действиями на похоронах: через покойного перепрыгнула кошка, его не укололи иглой, не надрезали железным предметом (Р, Я, Д, М). Появившегося вампира можно проткнуть иглой или порезать ножом (для этого надо хитростью приманить его поближе, например, попросить подержать курицу для разделки тушки), тогда он растечется по земле студенистой жидкостью (Р, Д).

Иногда вампира смешивают с иным мифологическим персонажем, называемым опсења (в Тимокской Краине известны аналогичные демоны-привидения – осење)[11] и имеющем функцию «сбивать человека с пути». В округе обследованных сел жителям известны определенные места, где человек может повстречать этих вредоносных персонажей, тогда на путника находит помутнение разума (опсена), и он начинает бродить по бездорожью. Например, вблизи села Добруевац есть некое особое место на дороге около лесочка, где появляется «что-то» (невидимое), заплетается между ногами или стреляет. Соответственно, если человек ночью блуждает около кладбища, то функция «опсени» переносится на вампира: например, дед проходил мимо кладбища в полночь, дошел до одного дерева и начал ходить по кругу, никак не мог удалиться от этого дерева до первых петухов. Он понял, что его «опсенил» вампир. На следующий день он нашел под этим деревом нечто наподобие студенистой жидкости (М).

Характерные в целом для восточной Сербии представления о зме*е, приходящем к красивым девушкам в облике юноши, молодого мужчины, здесь также достаточно известны, иногда даже встречается «восточно-тимокская» диалектная форма змеj для обозначения именно этого мифологического персонажа. Так, к одной девушке каждую ночь приходил «змей», она постепенно слабела, но знающая баба ей помогла: при входе в дом поставили на ночь чан с кипящей водой, и змей туда попал (Д). По поверьям из села Мирово, змей (змаj) прилетает к окну понравившейся ему девушке и уносит ее куда-то, откуда она возвращается, не помня, где и как провела время, поэтому загулявшую допоздна девушку укоряют: «Змеи тебя (где-то) носили».

В Болевацком крае до сих пор сохраняются характерные для северо-восточной Сербии представления о родильных демонах болезни, называемых бабице.[12] Пожилые женщины вспоминают, как они сами сразу после рождения ребенка одевали бусы из чеснока (Р, М), чтобы на них «не налетели бабицы», «не наплевали бабицы» (М), как клали под голову ребенка базилик, иначе его «схватят бабицы», т.е. он заболеет (Р). Роженица в течение 40 дней после родов не смеет выходить ночью из дома, спать с мужем, говорят, что иначе «ее убьют бабицы»: она будет вялой и сонливой (Д).

Как и во многих других краях Сербии, известны поверья о том, что судьбу новорожденного ребенка определяют суђенице. Говорят, что они «судят», «присуждают» (суде, осуде, посуде) судьбу человека (в этом контексте любопытна возможная мифологическая мотивировка самого слова: серб. судбина, рус. судьба). Три «судженицы» невидимы, но их приговор может услышать случайный гость, что и в этих селах представляет собой завязку сказок с мотивом предреченной и неизбежной смерти на свадьбе от змеи (змея заползает в ботинок жертве, Р, М) или на закованном досками колодце (Я).

Известное по всей Сербии представление о мифологических персонажах виле в настоящее время в Болевацком крае вбирает в себя черты, свойственные и другим демонам. Помимо распространенного во всех обследованных селах поверья о танце «вил», после которого на все лето остаются опасные для человека круги сухой, черной, утоптанной травы, существуют также былички, в которых «вилы» появляются как свадебная дьявольская процессия (Р) или как персонажи, преследующие человека ночью на дороге (Д). Так, в округе села Добруевац, по рассказам жителей, есть место «Алибеговац», которого все боятся. Когда один мужчина шел на работу, на открытой поляне, где нет деревьев, неожиданно возникли две девушки во всем белом, с длинными волосами ниже колен, одна впереди, другая сзади рабочего. Потом одна другую догнала, и они шли, то удаляясь, то приближаясь, и болтали между собой так, «как будто птицы щебечут»: очень хорошо слышно, но речь непонятна. В конце пути они неожиданно исчезли. Человек страшно испугался и быстро побежал к себе на шахту. Слушатели его рассказа объяснили ему, что это были «вилы». Утром, когда он пошел с работы домой и проходил мимо злополучного места, то обратил внимание на большой ровный круг земли среди травы, утоптанной до такой степени, что не видно ни травинки: «вилы» танцевали, и остался их след. В том же селе около стадиона якобы видели танцующих «вил»: они все в белом, держатся за руки. Наблюдавший это юноша пошел за ними, и они его завели далеко от места, где он находился. Сам очевидец и рассказчик пояснил, что они «водили его, как “опсене”». Здесь же отмечено поверье о «дереве вил»: молодой человек заснул под грецким орехом и проснулся заболевшим – весь покрылся красными пятнами. Считается, что это был вилосани орах: под ним танцевали вилы, «и его это ухватило».

Некоторые сведения были получены о мифологических персонажах, которыми еще в недавнее время пугали маленьких детей. Например, пугали ребенка «караконджей», предупреждая, что его задушит караконџа» (Р)[13] или каракудо сядет ему на спину, воткнет гребень в спину и поведет по селу… (М).

 

1. В состав группы входили молодые ученые Светлана Чиркович (Институт сербского языка Сербской Академии наук и искусств, далее – САНУ; сейчас работает в Институте балканистики САНУ), Смиляна Джорджевич (Институт литературы САНУ), Анамария Сореску-Маринкович (в настоящее время – сотрудница Института балканистики САНУ).
2. Хочу сердечно поблагодарить за помощь и теплый прием диалектолога из Болеваца Ненада Радосавлевича и журналистку Яворку Гойкович, родом из села Мирово, а также этнолога Эмину Бранкович, директора Культурного центра в Болеваце.
3. См. А.А. Плотникова «Материалы для этнолингвистического изучения балканославянского ареала». М., 1996.
4. Следует отметить, что село Ябланица входит в сетку Сербского диалектологического атласа и с точки зрения диалектных особенностей обработано С.Ракич-Милойкович (в рукописи; см. также С.Ракић-Милоjковић Пастирска терминологи j а Кривовирског Тимока, СДЗб 39, 1993, 1-148).
5. Вместо литературного сербского Тимочка Краjина.
6. Это подтверждается и данными старого, почти вековой давности, источника по Болевацкому краю: С.Грбић Српски народни обичаjи из среза Бољевачког // Српски етнографски зборник. 1909. Књ. 14. С. 91-92.
7. См. карту с комментариями в книге: А.А.Плотникова «Этнолингвистическая география Южной Славии», М., 376-385.
8. Практиковалось также «возвращение» порчи тому, кто ее наслал, для этого заговоренную воду выливали под порог предполагаемого недоброжелателя: если человек, наступивший на нее, был повинен в нанесении порчи, то он же сам начинал страдать от нее, а жертва выздоравливала ( М ).
9. См. карту с комментариями в монографии А.А.Плотникова Этнолингвистическая география… С.397-411.
10. Значение употребляемого в диалоге слова мартула информантам неизвестно.
11. Подробнее см. А.А.Плотникова Мифологические рассказы из восточной Сербии // ЖС, 1998, 1.
12. С. Грбич в описании народных обрядов и обычаев начала XX века фиксирует магический ритуал при рождении ребенка, исполняемый с целью перехитрить женских демонов болезни бабице : роженица должна сразу замесить на своей слюне булочку, которую тут же выпекают, и роженица ее съедает со словами «Я родила, замесила, испекла, и ‘бабиц' опередила». Бабице удивятся ее сноровке и оставят ее в покое ( С.Грбић … С. 107).
13. Так же за глаза называли высокого некрасивого человека ( Р ) или ругали неопрятного ребенка: «Баш си права караконџула» (Ты прямо настоящий “караконджула” – Я , Д ).