Александр Лазаревский

Люди старой Малороссии (Милорадовичи)

Киевская старина, т. I, 1882, № 3. - с. 479-498

Милорадовичи вышли в Малороссию из Сербии около 1713 г., в числе трех братьев: Александра, Михаила и Гавриила. Случилось так: в начале 1711 г., Петр Великий, готовясь к войне с турками, искал искусных агентов между подчиненными Турции славянами, для возбуждения последних против мусульмань. Одним из таких агентов вызвался быть серб Михаил Милорадович. В ответ на предложение Милорадовича —служить царю, Головкин, в письме 3 марта 1711 г., отвечал, что царь, "познав искусство и верность Милорадовича в воинских делах против врагов христианскаго имени и св. креста, определил его полковником христианских войск", при чем Милорадовичу послано было пятьсоть червонцев, с обещаниемь, что если он успееть "возбудить христиан к брани против врага креста Христова, то получит высокую милость и награждение". В конце 1712 г. Милорадович приезжал в Москву "от черногорскаго народа" за жалованьем для войны с турками[1], а в следующем году, вместе с братьями, переехал в Россию искать обещанных "милостей", так как, по его словам, в войне с турками он потерял все свое состояние.

В это время Петр Великий начал уже вводить в Малороссии новые порядки, желая лишить гетманскую власть прежняго значения и тем сделать гетманщину на будущее время безопасною. С этою целью, Царь старался полковничьи уряды замещать людьми по личному своему выбору, на верную службу которых он мог-бы разсчитывать более, чем на службу людей местных, получавших уряды от гетмана. Видя в Милорадовиче человека способнаго, Царь решил — дать ему полковничий уряд в Малороссии, надеясь, что бездомный выходец постарается заслужить эту милость. Хотя свободных полковничьих урядов в это время и не было, но тогдашний гадяцкий полковник Чарныш легко мог быть смещен за свои насилия, на которыя давно уже жаловались его полчане. Затруднение было только в том, что Чарныш был женат на падчерице Скоропадскаго, котораго царю не хотелось обижать. Но когда умер генеральный судья Туранский, царь приказал на место последняго перевести Чарныша, а гадяцкое полковничество отдал Михаилу Милорадовичу.

Гадяцкие полчане, терпевшие уже перед тем, в продолжении пяти леть, "несносныя кривды" ог Чарныша, покорно приняли новаго полковника, хотя Чарныш попробовал было, чрез своих агентов, вооружать народ против Милорадовича[2]. Скоро однакоже оказалось, что новый полковник, не заботясь об устройстве "полковых порядков", поставил себе исключительною целью — личную наживу на счет полчан, для чего не стеснялся никакими мерами. Встретив сначала некоторое противодействие в своих насилиях со стороны полковой старшины, Милорадович постарался устранить последнюю от всякаго участия в управлении полком, заменяя, где нужно было, полковых урядников — своими слугами, тоже сербами. Известный летописец Григорий Грабянка, бывший в это время гадяцким полковым судьею, писал гетману, что "с назначением Милорадовича, все слуги его в дела судейския вмешиваются и сами суды судят, а к настоящему судье и к другой полковой старшине запрещают обращаться; сельских урядников киями бьют, в колодки забивают и уряды от них отнимают. Теперь весь город наш в большом смятении: полковничьи слуги толпами ходят с кольями по рынку; хватают людей, мучат их, бросают в тюрьмы и держат там пока не откупятся. А кто стал было жаловаться полковнику на своеволие его слуг, то тех "Милорадович сам за лоб ворочаючи по двору и киемь бьючи немилостиво, примовляет, что и многим тут нужно дать знать себе"

И действительно Милорадович дал знать себя гадяцким полчанам.

Через три года после назначевия его полковником, гадяцкие полковые урядники писали Скоропадскому: в счастливое рейментарство ясневельможности вашей, по всем полкам старшина и народ, оправившись после шведской руины, благодарят Бога, великаго государя и вельможность вашу. Только мы, гадяцкие полчане, несчастливы: едва стали мы приходить в себя, после разорения жилищ наших шведами, как "затурбовал" нас полковник своими строгостями; стал он отбирать на себя городские и старшинские доходы, отчего запустели в полку ратуши, а потом отдал власть над полком и судовое управление — слугам своим; а те слуги чинят в полку великия бедствия: козаков заставляют исполнять самыя низкия работы, позаезжали на смерть лошадей их, бегая за добычами; разбивают людей по дорогам и грабять по ярмаркам. И вот четвертый год ждем мы избавления от этого ярма! — Теперь мы, полковые урядники, только носим титулы, а в действительности не имеем никакого значения, так как полковник, уничтожив общие для козаков и крестьян ратушные суды, сделал судилищем свой полковничий дом, в котором и отправляеть всякие суды вместе с своими слугами, минуя нас, старшину, чтоб мы не мешали дотла обдирать безвинных людей. И стало теперь у нас так: что слуга — то и судья, а полковые есаулы — слуги да возницы! полковничий приказчик — полковник наказный. И разоряя такими порядками народ, запрещают еще и жаловаться, говоря, что никто уже нас не может оборонить. А когда мы, видя уничтожение козацких вольностей и тяжкия полчанам обиды, отважились было просить полковника, чтобы перестал он мучить козаков, чтобы не позволял жене своей и сыну мешаться в полковыя дела и называть старшину полковую и сотников собаками, а старшинских жен — "нецнотами"; то на просьбу нашу получили такой ответ: "дам, говорит, фискалам — старшине по триста киев и как отобью кожу от костей, тогда скажу ехать к государю с жалобою"! — Получивши такой "суровый" ответ и потерявши уже всякую надежду на улучшение нашего горькаго положения, решились мы просить вашу яцневельможность избавить нас от такого тяжкаго ярма или дозволить подать жалобы царскому величеетву, ибо не ведаем, что и чинить нам далее. Часть полковой старшины и теперь уже оставила полковой город, не смея оставаться в домах, где приходилось запираться и месяца по два сидеть, не видя света, как только в окно. Умилосердися, ясневельможный пане, и не дай от такой враждебной завзятости нашего полковыика в конец вам разориться[3].

Просьба эта осталась без всяких последствий, так как гетман не имел власти судить поставленнаго царем полковника.

Однакоже Милорадович, узнав об этой жалобе, решился принять меры, чтобы крепче утвердиться на месте, и поехал в Москву просить на свой уряд царской грамоты. Зная, что гетман полученную им жалобу может представить царю, Милорадович пожелал заручиться свидетельством местнаго духовенства, в котором последнее должно было опровергнуть обвинения полковой старшины, заявив, напротив, о достоинствах своего полковника. Для этого Милорадович сам составил "благодарственный лист" о том, что гадяцкие полчане, будучи вполне довольны своим полковником, "чинят благодарствие пресветлейшему монарху за присылку такого расторопнаго и отважнаго "кавалера" [4], добронравнаго, доступнаго и ко всем милостиваго полковника". Лист этот Милорадович послал сначала в сотенные свои городки — вь Зеньков и Опошню, к тамошним протопопам, предлагая им, вместе с остальным духовенетвом, подписать тот лист, при чем уверял их, что такой точно лист уже подписан гадяцким протопопом и всеми сотниками. Получив листь с подписями зеньковских и опошанских священников, Милорадович стал требовать подписей и от сотников, из которых многие и подписались. Но гадяцкий протопоп не только сам отказался подписывать "благодарственный лист", но и священникам своей протопопии запретил. С последними Милорадович расправился сам, заставив их подписаться на "листе" — побоями и грабежом имущества, а на протопопа пожаловался киевскому архиерею и "привел протопопа под запрещение, что от Богоявления даже до Вознесения не священнодействовал, доколе при крестном целовании не выполнил воли полковника". Добыв наконец желаемый "благодарственный листъ", Милорадович отправился с ним в Москву и выхлопотал там царскую грамоту, подтверждавшую за ним гадяцкое полковничество[5]. Так передает современник Милорадовича подробности получения им грамоты, добавляя, что, возвратившись с этою грамотою в Гадяч, Милорадович "стал еще больше гнать тех, кто не хотел подписываться на том листе. Сам Милорадович разсказывал одному из своих сотников, что, кроме грамоты, просил он у гр. Головкина еще и денежнаго награждения за свои потери в турецкую войну, но канцлер отвечал: "имеешь теперь гадяцкий полкъ—так с него и наживайся себе!"

Обезпечив себя царскою грамотою, Милорадович "учинился в полку самовластителем, как-бы в своей отчине", не стесняясь уже ни чем в своих преследованиях той старшины, которая не хотела вполне подчиниться его произволу. Вот один из случаев, как Милорадович безпричинно оскорблял своих сотников, разсказанный очевидцем: "в нынешний поход под Царицын, полковник, в виду всего войска, избил полковаго сотника, Ивана Пиратинскаго, почтеннаго и всеми уважаемаго старика, за то только, что борзая собака сотника на охоте перегнала полковничьих собак и поймала зайца. Пойманнаго зайца сотник хотел было поднести полковнику, но лишь только подошел к нему, как тот, не давши ему и слова вымолвить, ударил сотника оловянною фляшкою в спину, а затем стал бить его кулаками по голове. Сотник обратился было к находившейся тут-же старшине с просьбою написать об этом случае протест, но Милорадович закричал: "писали вы уже челобитную гетману, так я ту челобитную употребил, как сам знал" (что срамно и пояснять), — "тоже будет и с новою вашею жалобою!...[6] Убедившись, вероятно, этим доводом, Пиратинский никакой жалобы и не подавал.

Лишив полковую старшину всякаго значения, Милорадович стал распоряжаться козаками, как своими "подданными", заставлая их нести личную себе службу. — Так козаки полковой сотни жаловались, что загонают их понедельно — сторожить полковничий двор, чего прежде никогда не бывало, и заставляют при этом печи топить, дрова рубить, кони поить, воду таскать. Вдов козачьих также загоняют к полковнику для всякой работы: белье моют, посуду на кухне чистят, хаты белят и всякое дело делают, что прикажут, наравне с наемными работницами"[7]

Прибыв в гадяцкий полк бедняком, Милорадович поставил главною себе целью —нажиться. В этом отношении полковничьи уряды были самыми выгодными местами для наживы, так как полковник всегда получал большие доходы от одного полковаго суда, председательствуя в котором, он определял по своему усмотрению размер "судовых накладов", которые взыскивались с подсудимых по уголовным делам. Обыкновенно бывало так, что за всякое более или менее важное преступление (разбой, кражу, прелюбодеяние) подсудимый отдавал на судей весь свой скот, а часто поступался и земельным имущеетвом. Полковник делил "наклады" между полковыми урядниками, оставляя себе львиную часть. Кроме того полковники получали возможность приобретать от своих полчан земельные участки по низкой цене, запрещая беднякам продавать их участки другим, кроме его, полковника, лицам. При этом полковники впрочем старались по возможности давать этим покупкам хотя внешнюю законную форму. Но Милорадович даже и этого не делал: окружив себя слугами, выведенными из Сербии, он открыто насильничал с помощью этих слуг над своими полчанами, ни чем не стесняясь. Но главною помощницею Мидорадовича, в этих насилиях была жена его, Ульяна Степановна энергичная личность которой резко выделяется из современных ей "паний".

Милорадович вышел из Сербии вдовцом с одним сыном, Степаном. Через год после получения полковничества, он женился на дочери генеральнаго есаула Степана Бутовича Ульяне. Между прочим браку этому предшествовали уже близкия отношения между венчавшимися, последствием которых было то, что на пятом месяце после брака Ульяна Степановна уже родила Милорадовичу сына, Николая. Не смотря на такое начало сближения, Милорадович нашель во второй жене ревностную помощницу в заботах об устройстве своего благосостояния.

Ульяна Степановна была женщина замечательной энергии, при чем вся эта энергия направлена была к одной стяжательности, для удовлетворения которой она, как и муж, тоже не разбирала средств. Заботясь об умножении своего благосостояния, Ульяна Степановна распоряжалась в полку, как хозяйка. На полковыя дела ова имела такое влияние, что гадяцкая старшина просила гетмана, чтобы "пани полковница в дела полковыя не вмешивалась, старшину не безчестила, судов не судила, декретов старшиною писанных не уничтожала, указов своих по полку не разсылала и жен их не безчестила-б[8].

Получив от отца в приданое слободку Бутовку (близ Городни, черниговск. губ.), Ульяна Степавовна сама распоряжала в ней хозяйство из Гадяча, за 300 верст, письменно настав ляя тамошняго своего старосту в ведении "господарства", и не упускала при этом никаких мелочей. Сохранившияся ея письма к бутовскому старосте хорошо рисуют деятельную полковницу. В одном из них напр. полковница пишет: "Семене, слуга наш, пишеш ты, что городняне очень теснят наших бутовских людей, в их полях[9], поэтому крепко тебе приказываем не уступать городнявам и по возможности отбиваться от них. Если случится, что наши люди застанут на своих полях городнян, приказываем грабить их лошадей и волов; да вообще делай при этом так: если городняне заграбят у бутовчан десять лошадей, — ты заграбь у них двадцать! — Да управляйся в госводарстве рачительнее: смотри за хоромами, перекрой конюшню и амбар, чтобы крыши не протекали. — Слышко нам здесь, что свиней у тебя совсем мало и то конечно от твоего нерадения: как пригонять свиней с поля, то вы сгонаете всех их в одну кучу и при этомь свиньи едят поросят. Ты должен досматривать, чтоб этого не было. Если плохой свинарь допался, такь прикажи войту, чтобы нанял хорошаго, за цену, какую и люди платятъ".

Будучи такою рачительною хозяйкою, Ульяна Степановна требовала от слуг безпрекословнаго исполнения своих приказаний и за малейшия провинности наказывала их иногда с ужасным зверством. Один из ея "подданныхъ", крестьянин с. Малых Будищ, Андрей Пугачь, жаловался в 1733 г. тогдашнему гадячскому полковнику Грабянке, что отдал он малолетнюю свою дочь, Ефросиныо, бывшей полковнице Ульяне на прокормление и услугу, ради своего убожества и вдовства, у которой полковницы та дочь его и жила лет семнадцать, без всякой платы, занимаясь тканьем ковров. Случилось, что в этом году, летом, в отлучку Ульяны из дому, дочь пришла к нему, отцу, в гости; но не пробыла она у него и трех дней, какь прибежали за нею слуги Милорадовички и взяли ее в Гадяч. И как только привезли дочь вь Гадяч, продолжает Пугач, Милорадовичка сейчас-же приказала тем слугам, положивши дочь его на полу, бить канчуками (нагайками) сначала по спине и животу, а потом, раздвинув ноги, по прочим частям, сама-ж Милорадовичка "черевиками" очи ей выдавила и зубы повыбивала... От такого безчеловечнаго истязания изуродованная дочь его умерла на третий день. И хотя гадячский наместник и запрещал священнику хоронить Ефросинью, пока не осмотрят ея гражданския власти, однако тот священник, будучи подкуплен Милорадовичкою, замученную Ефросинью похоронил…"[10]

С такою женою Мйлбрадович успешно устраивал свое благосостояние.

"На ранг" гадяцкаго полковника принадлежали два местечка: Комышная и Рашавка, которыя при Мазепе присоединены были к "гадячскому замку", (принадлежавшему "на булаву" гетманов), а потом опять возвращены гадяцким полковникам, при Чарныше, по родству последняго с Скоропадским. Крестьяне этих местечек отданы были и Милорадовичу "в послушание".

Жителя Комышной и Рашавки, занимаясь преимущественно ремеслами, отличались своею зажиточностью; но уже Чарнышь наложил было на них руку, увеличив размер прежних повинностей, а Милорадович, кроме того, привлек к "послушанию" и козаков, живших в его ранговых маетностях, хотя козаки были всегда свободны от "подданнических повинностей", отбывая только воинскую службу.

Комышанские козаки жаловались гетману, что Милорадович "леса их рубит и пустошит самовольно, и то дерево на свои строения употребляет, а их принуждает косить ему сено, орать, жать, молотить, и те все работы отбывают они полковнику, наравне с посполитыми". — Посполитые комышанские терпели разумеется еще больше: "они были замучены ежедневною панщиною, так что на свое хозяйство не оставалось и времени." "Ежегодно даем, писали Комышане, осенщину — от вола и от коня по 12 шагов (грошей) и по четверику овса; силою заставляют нас покупать панский сыр, по 50 золотых (20 к. ас.) за бочку, икру по полталера за 10 фунт, ягоды водочныя по гривне за ведро". —Тоже самое было и у рашавчан; но как последние были преимущественно ремесленники, то Милорадович брал с них повинности натурою — тулубами, сапогами и прочими их изделиями.

Еще в Сербии Милорадович занимался купеческим промыслом[11]; там он вероятно и приобрел тот опыт, который так легко и выгодно было ему прилагать к делу на гадяцком полковничестве. Сын его, Степан, разсказываеть о торговых оборотах отца в Гадяче, что с октября 1715 по 1719 г. по всему гадячскому полку шинковалась водка только его отца; при этом каждая куфа (бочка) продавалась по 20 р. и более, а покупалась у глуховскаго войта по 12 рублей, а у других и дешевле, — что отец брал также подряды на поставку водки в Москву, по нескольку тысяч ведер, что в 1724 г., когда отец назначен был командиром малороссийскаго отряда, посланнаго в сулацкий поход, взял он с собою 57 бочек водки и продал там бочку по 140 рублей, да кроме того возил он туда-же для продажи табак, сало и масло. В 1725г., туда-же выправлено было 30 бочек водки, которая продана была по той-же цене. Торговал отец и волами, которых ежегодно до самой смерти отправлял он в Шлионск (Силезию) и в Петербург партиями по пять и по шесть сот воловъ"[12]. Таких размеров торговые обороты для того времени были очень значительны, при чем Милорадович получал тем большие барыши, что весь механизм этих оборотов производил он даровым трудом своих полчан. Посылая на Сулак водку, Милорадович за вырученныя деньги приказывал накупать там местных товаровъ — шелков, сяфьянов и проч., которые затем раздавал насильно своим полчанам, для мелочной продажи. При этом он назначал товарам цену высшую против стоимости и продавец волей-неволей должен был платить за распроданный товар цену, назначенную полковником. Для мелочной распродажи этих товаров, Милорадович выбирал из своих крестьян — людей зажиточных, которые-бы, на всякий случай, могли ответить пред ним и своим имуществомъ.

Приводим несколько показаний тех крестьян, которым Милорадович поручал распродажу своих товаров.

Григорий Моренец разсказывает, что Милорадович поручал ему не раз продавать шелк, цену которому назначал по десять золотых за фунт, а он, Моренец, не могь сбыть его и по два талера за фунт;[13] за сафьян назначал цену по 5 рублей за "бунт", а продавал Моренец по семи коп (3 р. 50 к.) за бунт; цена рису назначена была по рублю за камень (50 фунт.), а продан; по талеру за камень. Да кроме того ездил он, Моренец, по приказу Милорадовича в Крым за вином, на своих лошадях и на своих же харчах, посылан был также в "Шлёнскую дорогу" два раза, и гонял туда по 200 быков, тоже на своих харчах и своими лошадьми, на что истратил 34 р. 73 к.

Андрей Тур говорит, что Милорадович принуждал его распродавать свои товары, при чем назначал им цены высшия против стоимости: шелк отдан был полковником по 1 р. 80 к. за фунт, а продан по 1 р.:, за "бунтъ" сафьяна назначено было 5 р., а продан по 3 р. 50 к.; "китаю два тюма" — по 10 р., а продан по 7 р. Посылал полковник Тура и в Крымъ — продавать тем его масло; а в Крыму покупал он вино; а на дорожные расходы полковник денег не давал.

Семен Кириченко, козак м. Комышной, отца котораго Милорадович повернул в посполитые, также точно распродавал полковничные товары, при чем приходилось полковнику уплачивать гораздо больше, чем выручалось от продажи. Да возил Кириченко в Царицын и в Крым водку и масло, на своих подводах, и не получал от полковника за то никакой платы. — Такими способами наживался Милорадович на счет своих крестьян, которые кроме того платили ему "чинш" и отбывали усиленную "панщину".

Земельныя свои богатства Милорадович приобретал и увеличивал на счет козаков, у которых безнаказанно отнимал разнаго рода угодья. Какия насилия позволял себе при этом Милорадович, примером может служить история его с козаком Балясным. В 1720 г., Балясный устроил, с позволения гетмана, селитренный завод около м. Веприка и варил селитру два года свободно. Приготовился варить он селитру и на третий год, как неожиданно получил приказ от полковницы (Милорадович в это время был в Москве) прекратить варение, так как ова сама думает устроить на том месте, которое принадлежало Балясному, свою селитроварню. Балясный хотел было жаловаться в Малороссийскую Коллегию (это было в 1724 г.) но, припомнив, как много полковница поувечила людей, решился терпеть насисилие, "здоровья ради", и найдя удобное место, под с. Цепками, стал устраивать другой завод. Но Ульяна и здесь не позволила Балясному варить селитру, объявив, что право селитроварения в гадяцком полку должно принадлежать одному полковнику. Балясный пробовал было просить полковницу не мешать ему варить селитру под Цепками, уступая за то уже отнятый воприцкий свой завод, но позволения не получил. Тогда имея в руках позволение гетмана, подтвержденное и Коллегией, Балясный стал варить селитру в своем новом заводе, не обращая внимания на запрещение. Вскоре затем возвратился в Гадяч и сам Милорадович. Призвав Баляснаго к себе, полковник предложил ему — или прекратить селитроварение под Цепками, или уступить ему, Милорадовичу, веприцкий завод, выдав уступочный акт. Балясный согласился на последнее условие и выдал полковнику акт на веприцкий завод, оговорив, что уступает один завод, без буртов. Вслед затем Балясный умер, а Милорадович отправился в Сулацкий поход. Пользуясь отсутствием полковника, Балясный-сын пожаловался Вельяминову, описав, как у отца его отнят быль веприцкий завод, на котором селитроварение разрешено было Балясному-отцу самою Коллегией. В ответ на жалобу Вельяминов спросил у гадяцкаго наказнаго полковника, варит ли Балясный селитру. Наказный Штишевский отвечал, что ни Балясный-отец не варил последние годы, ни сын его не варит, "того ради, что полковник своею волею тот завод изволил занять на свою оеобу".

Возвратившись из похода и узнав о поданной жалобе в Коллегию, Милорадович призвал Баляснаго и приказал ему дополнить полученный от отца его на веприцкий заводь акт прибавкою об уступке и тамошних буртов. Балясный не согласился. Затем Милорадовичу случилось быть в м. Опошне, где жил Балясный. Придравшись к последнему, что тот не выехал к нему на встречу, полковник "приказал Баляснаго оковать ва армате (пушке) двумя цепями, в самый праздник сошествия св. Духа, и велел держать под таким крепким караулом, что и нужды ради человеческой пускать не велел". Отпустив наконец с арматы Баляснаго, Милорадович снова стал требовать уступки веприцких буртов; но Балясный не уступал. Желая добиться требуемой уступки, полковник приказал посадить Баляснаго "на самой бездельной лошади и гнал его перед собою в свой хутор, за 30 верст от Опошни. А приехав в хутор, держал Баляснаго в индичнике два дня, под тайным караулом. Но Балясный все не соглашался на уступку буртов. Тогда Милорадовичь отослал непокорнаго полчанина в Гадяч, где Балянаго снова приковаля к пушке. В это время Милорадович получил указ Малороссийской Коллегии ехать в Глухов, для ответствия против челобитчиков" и — Балясный, из опасения, был освобожден.

В Глухов однакож Милорадович не поехал, отговариваясь болезнями. По возвращении из Суляцкаго похода он действительно стал болеть и написал в это время свое завещание, по которому все свои гадяцкия имения, городские дворы, мельницы, хутора и разныя земли, назначил жене и сыну Николаю вместе. Сыну Степану Милорадович ничего не оставлял потому, что, как обьяснилось в завещании, он ему "достал маетность своим старанием" и кроме того выделил уже часть, когда Степан женился.

В сентябре 1726 г. Михайло Милорадович умер. Имениями умершаго, на основании духовнаго завещания, завладела вдова его вместе с малолетним сыном. Старший сын Милорадовича — Степан в это время жиль в с. Позниках (около Лохвицы), которое получил за женою от тестя своего, Михаила Гамалеи, и которое утверждено было за ним, по старанию отца, и царскою грамотою.

Находя, что брать Николай, как незаконный сын отца, не имеет права на завещанное ему наследство, Степан Милорадович обратился в генеральную канцелярию с просьбою, чтобы вдова отца выдала ему часть отцовскаго наследства.[14] Но Ульяна Степановна поспешила помириться с пасынком; мир состоялся при посредстве тогдашняго Глуховскаго дельца Валькевича и Степан Милорадович выдал мачихе обязательство "о нечелобитствовании впред об отцовских именияхъ". В последствий Степан утверждал, что росписку эту он выдал "по своему чужестранству, в неведении малороссийких прав и порядков", при чем и был обманут мачихою. Однакоже дело этим и кончилось. Вдова Милорадовича скоро вышла вторично замуж, за Петра Черныша, и продолжала владеть имениями Милорадовича, более двадцати лет, пока не явились новые претенденты на эти имения, в лице сыновей Степана Милорадовича.

В царствование Елисаветы Петровны, многие сыновья малороссийских панов стали начинать свою службу при дворе, поступая туда камер-лакеями. Места эти получались вероятно при посредстве Алексея Разумовскаго, который не отказывал в покровительстве своим землякам. Камер-лакеем при дворе начал службу и старший сын Степана Милорадовича — Петр. Живя при дворе, Петр Милорадович имел возможность получить советы знающих людей относительно возможности начать новое дело об имениях деда с его вдовою. Знающие люди находили, что можно начать дело о незаконном рождении Николая Милорадовича и на этом основании можно и отобрать у него отцовския имения. Но так как право на этот спор принадлежало жившему еще старшему брату Николая —Степану, то требовалось, чтобы последний свое право на отыскание отцовскаго наследства передал сыновьям, что и было сделано, с помощью известнаго по Литовскому Статуту "улиточнаго" акта. Заручившись этим актом, Петр Милорадович подал в 1747 г., вместе с братьями, в сенат челобитную, в которой объяснял, что "дед их, истцов, в 1716 г., в последних числах июля, по причине своего вдовства, женился в Малой России на дочери генеральнаго есаула Бутовича, бывшей в девках Ульяне, которая, живя с дедом их в законном супружестве, тогож года в декабре против 6-го числа, то есть на пятом, по выходе своем в замужество, месяце, родила не законно в девках еще ею прижитаго сына Николая, который, будучи ныне в совершенном возрасте, считается между бунчуковыми товарищами и пишется рода их прозванием Милорадовичем; а понеже о не законном рождении бабою их Ульяною сына Николая известно почти во всей Малой России и таковые не законнорожденные в число степенных фамилий не приемлются, того ради не законнонорожденные в число степенвых Фамилий не приемлются, того ради не законнорожденааго сына Бутовичевны Николая от наследия имений Михайла Милорадовича истцы просили "отрешить". Прося передать эту челобитную для решения в генеральный суд, истцы заявлали отвод от участия в решении против есаула Валькевича, подскарбия Скоропадскаго и судьи Лысенка. Перваго Милорадовичи устраняли потому, что он, при решении дела писаря генеральнаго суда Пиковца и бунчуковаго товарища Журавки, "обличен явным плутовством"; Скоропадскаго — потому, что "он Валькевичу друг и один е другим при решении дел, никогда не спорят и без взаимнаго согласия ничего не делаютъ"; наконец Лысенка — на том основании, что "он по своему простосердечию, при решении дел не спорит, а соглашается с сентенциею Валькевича и Скоропадскаго, о чем и сенату довольно известно". Просьба Милорадовичей была во всем сенатом уважена и дело передано было для решения в генеральный суд. Взяв отпуск, Петр Милорадович приехал в Глухов хлопотать, чтоб не быдо "волокиты", хотя сенат и повелел суду "учинить по челобитной Милорадовичей решение без наималейшаго продолжения".

В конце явваря 1748 г. из суда послан был канцелярист Дембовский "за сыском ответчицы Бутовичевны". Но отыскать Ульяну Степановну было не легко; прослыхав о челобитной детей пасынка, она стала переезжать с места на место и "ездила более ночью, а не днем", почему Дембовский вернулся в Глухов, не сыскав ответчицы Милорадовичей. Суд послал другаго канцеляриста, Леонтовича, приказав, "чтоб он, где ее заслышит, туда и ехал", для вручения указа о вызове к суду на 7 марта. Ответчица наконец найдена была в Прилуке, в доме племянника своего, Якова Тарновскаго, но оказалась больною. Суд предложил ей прислать вместо себя повереннаго; но Ульяна Степановна хотела дело затянуть... Петр Милорадович с своей стороны настаивал на скорейшем решении дела, указывая на то обстоятельство, что он "за несвоевременную свою явку из отпуска ко двору, опасуется ответа''. Суд приступил к разсмотрению дела без явки ответчицы и допросил свидетелей о не законном рождении Николая. Несколько свидетелей положительно утвердили, что Михайло Милорадович женился на Ульяне Бутовичевне в конце июла 1716 г., а в декабре того-же года Ульяна родила сына Николая. На основании этих показаний, суд в июле 1748 г. решил дело Милорадовичей тем, что Ульяна Степановна, как вышедшая замуж вторично, должна быть лишена права на имение перваго мужа, а сын ея Николай, как не законнорожденный, не имеет права на наследство Михайла Милорадовича и не должен зваться Милорадовичем. Отказал суд только в отобрании от Ульаны Степановны села Козловки, которое она выхлопотала себе с сыном, по смерти Милорадовича, за его службы; тут уж суду ничего нельзя было сделать потому, что на Козловку Ульяне лично дана была царская грамота.

Генеральный суд неправильно решил это дело, так как и Ульяна Степановна и сын еа Николай имели законное право на имения Михайла Милорадовича, на основании его духовнаго завещания, о котором суд ничего не сказал в своем решении. Лишенный не только имений, но и отцовскаго прозвища, Николай поехал было хлопотать о перевершении дела в Петербург, но не имея тех знакомств, какия были у его племянника Петра, ничего повидимому не добился и безследно где-то потерялся[15].

Придворная служба Петра Милорадовича дала ему возможность вполне устроить свое благосостояние: сначала он получил черниговское полковничество, а потомь, в 1763 г., женилса на правнуке известнаго Павла Полуботка, за которою взял в приданое половину Полуботковских имений и сделался одним из первых богачей черниговскаго наместничества. Он умер в глубокой старости в 1798 г., в лохвицком своем селе Гамалеевке, где в тамошней церкви и похоронен.

*

Какь только умер Михайло Милорадович, младший его брат Гаврило немедленно отправился в Москву — искать там гадяцкаго полковничества. Гаврило Милорадович выехал в Россию вместе с Михайлом; последний награжден был полковничеством, а Гаврилу даны были в Малороссии два села: Нехаевка и Калюжинцы.

Став "державцею", Гаврило Милорадович немедленно начал теснить козаков, живших в его маетностях, чтобы на счет их увеличить свои богатства. При этом он производил такия же насилия, как и брат его над гадяцкими полчанами. Уже в 1715 г. нехаевцы подали гетману дланный перечень тех обид, которыя имь пришлось испытать от "полковника македонскаго" в первые-же годы его "державства". Вот эти обиды:

1. Нестора Доценка, козака, тирански истязал за то, что купил ниву у мужика (крестьянина Милорадовича) еще прежде его державы; ниву отнял и не только денег не возвратил, но еще сковал его с тем мужиком за ноги и держал так неделю, пока Доценко не откупился, дав талер.
2. Ивана Осовика, козака, так избил, что тот несколько недель пролежаль, а бил за то, что тот "изволением Божиим" погорел; да еще требовал и корову.
3. Яцка Хоменка, козака, без всякой вины, бил так, что кровь сквозь одежду выступала, а потом отнял у него лес и вырубил его на свои постройки.
4. У Хвеська Манджоса, крестьянина, отнял лес, стоивший золотых 100; а пока не отнял, хотел Хвеська повесить, да только железом оковал; и тот, не смогши носить на себе железа, должен был лес уступить, а сам пошел в другое село.
5. Ирину крестьянку тирански истязал и вешал за руки к сволоку и за то только, что купила кварту водки у солдата (а не в шинке Милорадовича, и отслужавает теперь Ирина свою вину уже другой год.
6. Дмитра Свинарчука "стремглав" повесивши, по пятам так бил, что недели три лазил на коленях, пока раны зажили; а бил без всякой вины.
7. Пива наварил много бочек; только то пиво прокисло и стало никуда негодным: не пили его не только людн, но и свиньи; а он, Милорадович, приказал то пиво раздавать
   крестьянам; и — принимали то пиво с плачем и тут-же, при старосте, вон выливали, а платили за пиво, что хотел [16].

Получив эту жалобу, Скоропадский написал Милорадовичу, чтобы он не обращался так "сурово" с людьми; но Милорадович не признавал над собою власти гетмана, о чем ему примо и заявил. Не зная, что с ним делать, Скоропадский писал в 1718 г. царю: "полковники Василий Танский и Гаврило Милорадович, имея в Украине маетности, живут ни под чиею командою, самоволъно; и того-б ради об оных сделать определение, под чьею командою им быть и кому их, по челобитным на их в разных делах, судить; а его де, гетмана, они не слушаютъ"[17]. Не получив никакого разрешения на свою просьбу и получая постоянныа жалобы на Гаврила Милорадовича, за его насилия, Скоропадский решился наконец произвести по этим жалобам следствие; для этого послан был, в 1720 г., в Нехаевку бунчуковый товарищ Чуйкевич. Но Милорадович не признал за гетманом права производить над ним следетвие. Чуйкевич из Нехаевки донес Скоропадскому, что Милорадовичь, "при не укротимой своей против козаков завзятости", не допускает его к следствию. Призвал Чуйкевич одного козака для очной ставки, а Милорадович приказал того козака забить в колодки; а когда я стал возражать, говорит Чуйкевич, то Милорадович, "оказавши против меня свои сарказмы", захватил все мои бумаги и ушел к себе домой. Видя, что производство порученнаго ему следствия невозможно, Чуйкевич вернулся в Глуховь [18]. После этого Скоропадский уже и не трогал "македонскаго кавалера", который продолжаль жить "ни под чиею командою" и самовластвовать в своих маетностях, пока не умер брат его Михайло. Гаврило Милорадович переехал в Россию, как и старший брат его вдовцом. Бывая в Москве, онь там высватал себе вторую жену, какую-то Прасковью Андреевву, "служительку от двора князя Меншикова[11]. Узнав о смерти брата Михайла, Гаврило Милорадович отправился в Москву вместе с женою, которая должна была ему помочь в искательстве гадяцкаго полковничества. Но хлопоты о полковничестве оказались не легкими: около года пришлось жить Милорадовичу в Москве, пока наконец удалось ему выпросить у Меншикова гадяцвое полковничеетво.

Прослыхав об этом искательстве, гадяцкие полчане надеялись, что только что поставленный гетман Апостол сможет отстранить Гаврила Милорадовича и даст возможноеть гадячанам выбрать себе полковника "вольными голосами". С такою просьбою и обратились к гетману гадяцкие полковые урядники, как только Апостол провозглашен был гетманом. "Довольно натерпелись мы бед, писали они гетману, от Чарныша и Михайла Милорадовича, которые, наехав в наш полк со стороны и желая с другими "застарелыми" полковниками в богатстве сравняться, прежде всего стали добывать себе "грунта", чем так стеснили народ, что чуть не пуст остается наш полк теперь. А теперь слышно, что о гадяцком полковничестве старается Гаврило Милорадович; этот пожелает тоже прежде всего нажиться, как видно и из писем его, которыя он сюда пишет. Скупит он последние грунта у людей и станет порабощать остальных козаков для работ на тех-же грунтах. А порядков никаких в полку он нам не устроит. Если Гаврило Милорадович назначен будет полковником, то должно быть прийдется и нам, старшинам, уступать ему свои грунта, потому что козаки, какие имели грунтики, уже распродали их, а сами разошлись в разныя места; а в полку скоро некому будет и войсковую службу отбывать". В заключение старшина просила гетмана —позволить гадяцким полчанам выбрать полковника из среды себя вольными голосами. Исполнить эту просьбу Апостол не имел права; впрочем и заявлена она была поздно: вслед за подачею ея гетману, из коллегии иностранных дел получен был указ о назначении гадяцкимь полковником Гаврила Милорадовича. При этом говорили, что полковничество выхлопотали Милорадовичу жена его через Меншикова.

Вступив в управление полком, Гаврило Милорадович скоро доказал на деле, что опасения полчан были вполне основательны.

В начале 1728 г., гадяцкий судья Штишевский писал гетману, что, против желания полчан, прислан в Гадяч полковником Гаврило Милорадович, не имеющий ни заслуг, ни способностей ( "кроме—что он двора князя Меншикова служительку за собою держит"); приехав в полкь, он сейчас же стал "затевать полчанам нестерпимыя обиды, здирства и побои". Затем Штишевский перечисляет насилия Милорадовича, — как берет он взятки за суд, отнимает у козаков земли, рубит их леса и проч. Донесение Штишевскаго подтверждали все гадяцкие полчане, подавшие гетману особую жалобу, что Милорадович, "оставя правление полковых дел, уехал в ранговыя свои маетности и там только тем и занимается, что одних полчан безмилосердно киами бьет, а других по тюрьмах и на арматах (пушкахъ) окованных по несколько недель истязует". Правду этой жалобы засвидетельствовали своими подписями, между прочими, и игумены двух гадяцких монастырей. Впрочем Апостол и не сомневался в правдивости жалоб, так как, имея свой дом в Сорочинцахь, поблизу ранговых маетностей Милорадовича — Рашавки и Комышной, он зналь все, что там делается. Поехав вслед затем в Москву, Апостол просил коллегию иностранных дел защитить гадяцких полчан от Милорадовича. А между тем из Гадяча приходили новыя жалобы, которыя гетман препровождал в ту-же коллегию. Насилия Милорадовича были так явны, что Головкин наконец разрешил Апостолу произвести следствие по жалобам гадяцких полчан, а потом в июле 1728 г. распорядился, чтобы Милорадовича прислали в Москву "для изследования показанных от него козакам обид"[19]. Произведенное по жалобам на Милорадовича следствие отослано было в Москву чрез Штишевскаго, который должен был личными уликами еще более подтвердить справедливость следствия. Суд над Милорадовичем в Москве тянулся около года; только в июне 1729 г. гетман получил наконец указ, что так как Милорадович сознался в своих преступлениях, "того ради полковником ему не быть, а жить ему, Милорадовичу, в Нежине и довольствоваться пожалованными маетностями — Нехаевкою и Калюжинцами[20]. Милорадович однако-же поселился не в Нежине, а в Калюжинцах, где, прожив год, осенью 1730 г. умер[21].

Гаврило Милорадович оставил единственнаго сына — Антона, сыновья котораго были первыми предводителями дворянства в глинском уезде полтавской губернии[22].

1. Опись Сенатскаго Архива, Баранова, № 247.
2. Вслед за назначением Милорадовича, "подписок" Чарныша ездил по гадяцкому полку, возбуждая козаков против Милорадовича: "дурнии козаки! для чого вы слухаете сего полковника (Милорадовича) — плута, цыгана, шалвера! — Сей такий, як и запорожци, —може и вас с собою за море запровадить, альбо за границу выведши, вечне запропастить"! Арх. генер. канц., № 369.
3. Там-же.
4. Михаил Милорадович в своих подписях называл себя почему-то "македонским кавалером".
5. Этою грамотою, царь, подтверждая Милорадовичу чин полковничества гадяцкаго, "повелевал гетману, генеральной старшине и полковникам — Милорадовича в том чине надлежащим образом иметь, а гадяцкаго полка старшине и козакам онаго почитать и всякое должное ему послушание отдавать и принадлежащим к тому уряду маетностями и доходами владеть". Черниг. Губ. Вед. 1855 г., № 51.
6. Арх. генер. канц., № 369.
7. Там-же, № 754.
8. Там-же, № 369.
9. Бутовка была поселена на землях, отнятых Бутовичем у жителей Городни, вследствие чего последние продолжали и в это время спорить с бутовскими слобожанами за отнятыя земли.
10. Арх. генер. канц., № 402.
11. Один сербский монах разсказывал в 1721 г, что он приехал, вь Малороссию "по знаемости своей с п. полковником гадяцким (т. е. Милорадовичем) в Бухарештах, еще под час жития его там купеческим способом". Арх. генер, канц., № 191.
12. Арх. генер. канц., № 4206.
13. Золотой = 20 коп. асс, а талеръ = 60 коп. асс. "Битый" же талер ровняется серебрянному рублю.
14. Приводим здесь перечень этих требований. "Ведение добр отца моего, полковника гадяцкого Михаила Милорадовича, коликое число требую я от панеи, кроме того, що детям моим леговано в духовнице отческой. — Портрет его императ. величества (Петра В.), отцу моему еще не жонатому пожалований. — Крест щиро-злотний, з Македонии вивезенний. — Грамоту его импер. величества, данную на чин. полковвичества.—Писма его-ж императ. величества, в нашу сторону (в Сербию) до отца писанние. — Денег. тысячу рублей. — Двор в Гадячу, которий еще не женившися отец мой мало був не достроив. — Два шинка, один в Гадячом, а другий в с. Бабках — Велчуру лямпартовую, подшитую песками, з гузиками болшими сребными позлоцаними, которие отец у мене взял. — Соболей пар трох. — Шабель дае, которие отец из собою в Гадяч привез: една камениями осажена, а другая сребром окована, турецкая. — Кубков два сребных позлоцаних болших и кружку сребраную позлоцаную болшую ж, что привез з собою з Москвы. — Коней двое верхових з кулбаками и рондами, а именно: тую кулбаку, что отец мой з Москви привез з собою, под сребро оправную и ронд камением осажованной, а другую кулбаку з рондом, что гетман с конем дал. — Пистолетов пар трох, пару французских, а две тулской работы. — Флинту турецкую оправную под сребро и под позлоту. — Гвинтовку тулской работи. — Коней четверо стада покойнаго отца моего. —Кобыл девять и дриганта (жеребца). — Волов 20, коров 10 и бугая. — Лисичих футер шлямових завойкових две ж, с тих лисиц, что отец мой з Сулаку прислал. — Овец с баранами 70. — Барсов два — коней верхових покривать.— Алембик один.—Казанков дворовых три. — Винничних казанов два. — Тарелок ценованих 12 и полумисков 12. Селетри з обох заводов 2 куфи (бочки). — Жита осмачокъ — 15, пшеницы 10, гречки—8 и овса — 6. Стефан Милорадович". Архив генер, канцел., № 4206.
15. В дневнике Ханенка за 1749 г., во время пребывания в Петербурге, отмечено: "явился у нас бывшаго полковника Милорадовича сын nothus Николай и о матери своей спрашивал".
16. Арх. генер. канц., № 1018.
17. Чтения моск. общ. ист. и др. 1859, I, 282.
18. Арх. генер. канц., № 652.
19. Матер. для отсчеств. истории, Судиенка, I, 17, 39, 59, 86.
20. Арх. генер. канц.
21. Вдова его вышла вторично замуж за кн. Ивана Шаховскаго.
22. Родословная графов и дворян Милорадовичей. Каменец-Подольск. 1880. 8°. 13 стр.